Он боится. Он попросту боится ее сейчас. Лишенный власти, лишенный своего лудуса и соглядатаев, он не знает, чего ожидать от своих бывших рабов.

Эмма кривит губы, не пытаясь скрыть усмешку.

Пусть боится. Как боялись они.

– Говори, – повторяет она внушительно. – Что хочешь?

Аурус разводит руками. Темное лицо его половинит неприятная улыбка.

– Безопасности, – он поспешно добавляет: – Для себя и для Беллы.

– Белла и так в безопасности, – буркает Эмма, ей неприятно видеть, как Аурус пытается думать не только о себе. – А ты мне зачем?

Она не уточняет, что и вовсе не собирается оставаться здесь, на римской земле, и потому будь то Аурус или кто-нибудь еще… Они ей не нужны. Вся ее семья уплывет на север вместе с ней – это уже решенный вопрос.

Аурус раздумывает немного перед тем, как подойти еще немного поближе. У него усталые, глубоко запавшие глаза. Он явно отвык находиться вне лудуса. Интересно, где он спал? Что он ел?

Эмма встряхивается.

Это неважно! Неважно!

Аурус, будто наконец ощутив предельное нетерпение, торопливо повторяет:

– У меня есть кое-какие сведения, в обмен на которые я прошу у тебя защиты и помощи.

Он чуть склоняет голову, и становится заметно, как непросто даются ему эти решения. Не привык он прогибаться под раба, не привык. Ему нравится диктовать условия, а не смиренно ждать, когда что-то предложат.

Эмма понятия не имеет, какие сведения от Ауруса могут ей пригодиться, и уже хочет отказаться, но в последний миг будто что-то сжимает сердце, подсказывая: «Не торопись! Выслушай!».

Эмма сглатывает и нехотя кивает.

– Будет тебе защита, – обещает она, с раздражением умалчивая о том, что оставит Ауруса сразу, как посчитает это необходимым. В конце концов, он получит лишь то, что давал ей сам – ни больше, ни меньше.

Ланиста – старый, бывалый пес. Он чует подвох. Подозрительно смотрит на Эмму, однако он сам пришел к ней, и не в его воле навязывать дополнительные условия. Он оборачивается к Белле, что-то прикидывая, та улыбается ему, а затем Эмма перехватывает ее взгляд и морщится от того, сколько в нем мольбы.

– Быстрее, – проявляет она нетерпение, и Аурус, наконец-то, говорит:

– Я знаю, где искать Регину.

Эмма вскакивает и разъяренно подносится к нему, хватая за грудки.

– Что же ты молчишь?! – шипит она ему в лицо, слюна слетает с ее губ, и Аурус вздрагивает, когда она попадает ему на правое веко. Он не пытается сопротивляться, в одно мгновение странным образом сравниваясь с Эммой в силе и росте.

– Где она?! – встряхивает его Эмма яростно. – Где она? Говори!

Краем глаза она видит, что Белла подобралась ближе, однако не вмешивается, хоть и заламывает руки от бессилия.

В голове оглушающим набатом отстукивает ритм кровь.

Аурус кривит рот. Что-то мелькает в глубине его карих глаз.

– Не так далеко отсюда есть заброшенный дом, – говорит он приглушенно и отводит руки Эммы, вынуждая ее отпустить себя. Отряхивается, приосанивается, явно ощущая себя важным вновь, и продолжает:

– Эти дни я жил там вместе с Паэтусом. До момента, как он притащил Регину.

– Она жива? – перебивает его Эмма, не обращая внимания на пренебрежительное «притащил». И облегченно выдыхает, обмякая, когда Аурус кивает.

– Жива. Стрела не задела ничего важного, только мягкие ткани. Я промыл, наложил мазь и забинтовал.

Конечно. Ланиста должен все это уметь делать.

Эмма, которую внезапно покинули силы, опускается на камень.

Сейчас бы так пригодился Студий…

Она растирает лицо ладонями, чувствуя, как горит и одновременно морозит кожа. Потом спрашивает, и голос ее звучит приглушенно:

– Кому ты решил помочь? Ей или себе?

Она не думает, что Аурус не увидел во всем этом свою выгоду. Конечно, нет. Впрочем, неважно.

– Ты отведешь меня туда. Сейчас.

Эмма не смотрит на Ауруса. Встает и проходит мимо, чтобы позвать Лилит и остальных, но в последний момент все оборачивается. Смеряет подобравшегося Ауруса взглядом, подступает на шаг и очень тихо, очень четко спрашивает:

– Почему ты так поступил с ней?

Им обоим понятно, о чем она спрашивает. Не о стреле. Не о Паэтусе.

Эмма говорит о девочке, которую заставили убить ее возлюбленного, а потом сделали рабыней.

Что-то дрожит во взгляде Ауруса, вот только веры той дрожи нет ровным счетом никакой. Он вскидывает подбородок и делает вид, что услышал самый лучший из вопросов. А потом отвечает, понижая голос, явно не желая, чтобы слышала Белла:

– Потому что этого от меня ждали.

Эмма не хочет принимать такой ответ, но Аурус, судя по всему, не намерен выражаться яснее. Его бы оставить в покое, пнуть, как шелудивую собаку, и велеть держаться неподалеку, однако Эмма зачем-то подступает еще ближе. Кулаки сжимаются в бессильном гневе.

– Вы с Корой мучили ее столько лет. А теперь ты хочешь, чтобы один твой поступок перечеркнул все это? Чтобы тебя простили?

Эмма разглядывает человека, который представляется ей полнейшим ничтожеством. Слабовольный, бесхарактерный, умеющий лишь наживаться на горе других… Если и была когда-то жалость к нему, то испарилась давно, как капля воды на раскаленном камне.

– Я не ищу прощения, – огрызается Аурус. По нему видно, что Эмма сумела его задеть. В глазах блестят гневные искры, будто бы он и в самом деле верит, что делает что-то хорошее, а значит, достоин награды.

Эмма усмехается ему в лицо: бывшая рабыня – бывшему хозяину. Как круто может поворачиваться мир… И как плохо, что колеса судьбы иногда столь поздно вдавливают в грязь тех, кто это заслужил.

Но есть кое-что, в чем Аурус еще может пригодиться. И Эмма выбьет это из него.

– Ребенок Регины, – глухо произносит она. – Где он? Кто он?

На фоне всего происходящего та история, когда Кора с Аурусом в очередной раз лишили Регину душевного равновесия, как-то забылась. Но если уж сейчас настало время откровений и признаний…

Аурус поспешно отводит взгляд. Ему явно не хочется это обсуждать, но Эмма, почуявшая след, цепко хватает его за руку.

– Говори сейчас же!

От волнения голос срывается. Мысль о том, что Регина может вернуть себе давно утраченного ребенка… О, слаще этого сейчас мало что может быть!

Аурус нервно дергает плечом, однако освободиться от хватки не получается. Тогда он пытается снова, и Эмма, не удержавшись, впивается ногтями, намеренно причиняя боль. Ланиста охает, зло морщит рот и выпаливает:

– Неро! Неро!

В первый момент Эмма от удивления не может даже ничего сказать. Аурус стряхивает с себя ее ослабевшую руку и сосредоточенно растирает плечо, на котором остались глубокие царапины. Эмма же, набычившись, смотрит на него и не может поверить.

Все это время… у них под носом… как же так?!

Она бы прокляла богов, если бы еще верила в них! Но самым большим проклятием для них все еще остается то, что они не существуют.

Аурус бормочет под нос что-то, раздраженно поглядывая на Эмму. Потом выпускает воздух через нос и, выставляя вверх указательный палец, приговаривает:

– Так было бы сказано Регине!

Эмма недоуменно моргает.

– Что?

Аурус усмехается, и эта снисходительность, вновь прокравшаяся на губы, выводит Эмму из себя. Она размахивается и бьет ланисту прямо в лицо, от чего тот, не удержавшись на ногах, валится наземь, а кулак тут же вспыхивает острой болью. Эмма опускается на корточки возле скорчившегося Ауруса и, отмахнувшись от подбежавшей Беллы, цедит:

– Что значит: «Так было бы сказано Регине»?

Что еще скрывает за душой – если она у него есть! – этот ненавистный блохастый пес?!

Аурус дрожащей рукой утирает рот, смотрит на окровавленные пальцы, языком пересчитывает зубы и, сплюнув и повернувшись на бок, мрачно заявляет:

– Это была идея Коры. Сказать Регине, что ее сын жив, чтобы сделать ее более сговорчивой.

Казалось бы – куда еще удивляться? Но у некоторых получается изумлять. Жаль, что в самом плохом смысле.