– Эй! Эй!

Ничего не приходит ей в голову в этот момент. Она забывает обо всем, зная только, что должна вытащить Регину, что все пошло не по плану, что теперь ее ложь вскроется, как лед по весне.

Их не так много, как думалось: около десятка не слишком хорошо вооруженных мужчин, которые одновременно поворачиваются к Эмме, едва слышат ее. И во главе – Паэтус. Он оброс, одет во все грязное и порванное, но глаза его сверкают откровенным бешенством. И он – Эмма знает точно – готов похоронить всех, кто вынудил его оказаться сегодня и сейчас здесь, в этом забытом всеми месте.

Но что Паэтус, когда Эмма, наконец, видит глаза Регины. Когда та делает шаг навстречу – один, второй, третий. А на четвертом, когда Эмма и сама бросается к ней, кто-то с силой толкает Регину в спину так, что она с трудом удерживается на ногах, рукой невольно хватаясь за что-то с правой стороны груди. Эмма спотыкается вместе с Региной и, бледнея, смотрит на крепко сжатые пальцы, сквозь которые сочится красное.

Кровь.

Паэтус, довольный собой, опускает лук и смеется – нагло, уверенно, с прищуром. Ему нравится видеть, как Регина валится наземь, как Эмма бросается к ней, не в силах выдавить из себя ни звука. Она не помнит ничего, ей нет дела до бандитов, и она не понимает, кто хватает ее сзади, не пуская, заставляя остановиться, не добежать до Регины всего одного шага.

– По коням! – слышится встревоженный голос сиплого, и ватага моментально разбегается, словно испугавшись чего-то – или кого-то. Только Паэтус остается стоять, потом, сплюнув, бросает лук, подхватывает безвольную Регину и закидывает на лошадь, запрыгивая следом.

– Нет! Нет! – кричит Эмма, но чужие руки держат ее крепко, причиняют боль, далекими вспышками прошивающую тело. Эмма пытается вырваться, лягается, толкается, извивается, и ничего у нее не получается, а Паэтус только пришпоривает коня и уносится прочь, ни разу не оглянувшись.

– Успокойся! – выдыхает на ухо Эмме голос Робина, и она затихает, недоверчиво оглядываясь.

Это и впрямь Робин. А за ним – беглецы с оружием наголо, и, видимо, именно их грозный вид припугнул бандитов, потому что силы явно неравны: десять против полусотни минимум.

– Он забрал Регину, – деревянно сообщает Эмма, на какой-то короткий миг получая возможность прийти в себя и вздохнуть. – Паэтус.

Это его месть. Он обещал дотянуться – и он дотянулся.

Больше дышать не получается. Эмма издает какой-то странный, неровный звук и оседает в руках Робина, словно собирается потерять сознание. Ей и впрямь чудится, что голову заволакивает чем-то мутным. Робин усаживает ее на землю, а потом щеке становится больно, и эта боль прогоняет всю муть. Эмма вздрагивает от пощечины и поднимает глаза на Робина, склонившегося над ней.

– Спасибо, – выдыхает она.

Ей это было нужно.

Робин деловито кивает.

– Она жива, – уверенно говорит подошедшая Лилит. – Он не убьет ее. И стрела ее не убьет. Регина живучая. Она захочет вернуться к тебе.

Настает очередь Эммы кивать. Она сидит на холодной земле и кивает, не в силах остановиться, и по горячей от удара щеке стекает одинокая слеза. Робин протягивает руку и смахивает ее кончиком пальца.

– Все будет хорошо, – грубовато говорит он. – Лилит права. Паэтус не такой дурак, чтобы добивать Регину. Затребует выкуп. Или что-то еще.

– Да и стреляет он метко, – слышится голос Августа. – Желай он ей смерти, всадил бы слева.

Эмма стискивает зубы, чтобы не слышать рядом «Регина» и «смерть».

– Хочет отомстить, – бормочет она, когда убеждается, что может говорить.

Конечно, хочет. Ведь именно из-за Эммы он очутился сейчас здесь, с какими-то оборванцами, посреди леса, и нет ему пути назад. Но ведь и так тоже не будет, неужели он не понимает?!

Эмма смутно припоминает, что Аурус, вроде бы, говорил, что мать Паэтуса страдала каким-то заболеванием, которое передалось и ему. Если так, то, быть может, он и вовсе уже слабо что соображает? Как же быть…

– Откуда он взялся?! – выдыхает Эмма огонь с такой силой, что он опаляет ей губы. – Его же разыскивают! Он не боится?..

– Чего ему теперь бояться, – зло отзывается Робин, пристально всматриваясь в сплетение ветвей. – Завоеватель пришел, в этом хаосе никому уже нет дела до того, что сделала эта отрыжка бешеной собаки! Вот он и воспользовался моментом!

Эмма прикрывает глаза.

Сколько еще им предстоит вынести перед тем, как все это закончится? Она просто хочет вернуться домой. Просто домой!

– Нужно вытащить Регину, – говорит она вместо того, чтобы сообщить о безопасности возвращения в Тускул. Это подождет. И Наута подождет. Никто никуда не двинется, пока Регина не будет в безопасности.

Эмма крепче обхватывает себя руками, заодно проверяя, на месте ли мешок с деньгами. Если потребуется, она откупится. Отдаст Паэтусу все. Лишь бы только…

– Ты сама как? – Лилит опускается на корточки рядом и сочувственно смотрит на Эмму, кладя ладонь ей на плечо и чуть сжимая пальцы. Эмма благодарно улыбается ей.

– Нормально.

Что еще ответить? Разве непонятно, как именно она может сейчас себя чувствовать? Что она может ощущать, сначала увидев, как любимую женщину ранили, а потом увезли в неизвестном направлении?

Лилит кивает.

– Далеко они на лошадях по лесу не уйдут, – сдвигает она брови. – Пойдем следом. Прямо сейчас.

И это отличный план.

Эмме даже нечего добавить.

========== Диптих 46. Дельтион 1. Qui seminat mala, metet mala ==========

Qui seminat mala, metet mala

сеющий зло, зло пожнёт

Лес или не лес, но на лошадях двигаться вперед, видимо, все же проще, чем пешком. Во всяком случае, вот уже сколько времени прошло, а Эмма что-то не замечает, чтобы расстояние между ними и бандитами сократилось. Она снова стерла ноги до крови, и на самом деле это весьма мешает идти, однако она стискивает зубы и все равно идет. Лилит то и дело спрашивает, не пора ли сделать привал, но Эмма сердито мотает головой и даже не оглядывается.

– Кто устал – пусть проваливает! – огрызается она на очередное предложение отдохнуть и много позже замечает, как поредела их некогда многочисленная группа.

– Люди устали, – мрачно отзывается Робин, видя вопросительный взгляд. – Мы не можем заставлять их делать то, что они не хотят. Мы им не хозяева.

И Эмма очень внезапно и очень остро сожалеет об этом.

Возникшая в поле зрения Лилит внушительно говорит:

– Эмма, надо перевести дух. Уже даже я устала. Если мы сейчас себя загоним, то никому от этого лучше не станет, уж поверь.

Внутри Эмма еще хочет сопротивляться, внутри у нее все кричит о том, что она пройдет сколько угодно, лишь бы вытащить Регину из лап этого сумасшедшего, но голова сама клонится к груди в согласном кивке. Эмма садится на ствол поваленного дерева и вытягивает ноги, почти сразу же начиная чувствовать всю боль. Хочется кричать, но она позволяет себе лишь негромкий стон, который остальные, кажется, принимают за нечто другое. Робин и Лилит отводят глаза и на какое-то время оставляют Эмму в покое. Она сидит, не шевелясь, позволяя ветру остужать утомленное тело, и только пытается понять, было ли в ее силах как-то изменить ход событий.

По большому счету – нет. Что бы она могла сделать? Броситься под стрелу? Закричать громче? Приманить бандитов деньгами? У Регины в одиночку действительно было больше шансов заманить тех ребят в ловушку – и это сейчас Эмма понимает, что рано или поздно они бы поняли, что их водят за нос. Впрочем, за это время Эмма наверняка разыскала бы беглецов и Регина вернулась бы к ней. Если бы не проклятый Паэтус…

Эмма с силой жмурит глаза, пока под веками не принимаются прыгать оранжевые пятна.

Все шло так хорошо! Надо же было ему появиться!

У Эммы нет никаких сомнений, что при следующей встрече она убьет его. И за то, что он посмел поднять на Регину руку, в первую очередь. Она обещала ему это? Обещала. Что ж, вероятно, он позабыл. Набрался смелости, шастая по лесам в компании таких же отверженных героев, не принятых обществом.