– Потерпи немного, Эмма.

И добавляет до того, как Эмма возмущенно хочет спросить, зачем терпеть:

– У меня для тебя есть сюрприз. Может быть, он тебе понравится.

Она деланно небрежно пожимает плечами и загадочно улыбается в ответ на пытливые вопросы, качает головой и прикладывает палец к губам Эммы, заставляя ту замолчать.

– Тссс, Эмма. Так много слов. Лучше расскажи, чем увенчался твой день. Все ли прошло успешно?

Регина отворачивается и приседает, смывая со спины мыло, столь тщательно втертое Эммой, а Эмма, заставив себя потерпеть, давит вздох и, любуясь чужими изгибами тела, говорит:

– Я нашла Науту. Он согласился дать корабль.

Она делает паузу, размышляя, стоит ли продолжать. Но Регина произносит: «И?» – ясно заинтересованным тоном, и Эмма вздыхает снова – на этот раз более горько.

– И… я поняла, что, по сути, нам необязательно было уходить из города.

Регина поворачивается к ней, во взгляде ее – одно сплошное недоумение.

– Что это значит?

Эмме отчего-то немного стыдно за то, что она раньше не додумалась до столь простых вещей. Но в свое оправдание она может сказать, что ситуация застала ее врасплох!

– Завоеватель ведь пришел освободить рабов. Мы могли просто дождаться его – и все.

Она, наконец, поднимает голову и встречается взглядом с Региной, не ожидая увидеть там мягкую насмешку.

– Что? – немного обиженно спрашивает Эмма, угловато пожимая плечами, чем вызывает у Регины смех: короткий и быстрый.

– Ах, Эмма! – восклицает Регина и поднимается, позволяя потокам воды и взгляду Эммы жадно скользить по своей оливковой коже. – А теперь представь…

Она делает паузу и подступает, волнуя обнаженной и влажной близостью. Глаза Эммы спускаются по ее телу и почти задевают треугольник подросших темных волос между ног, когда Регина двумя пальцами касается подбородка Эммы и заставляет ее посмотреть на себя.

– Представь, – нежно повторяет она и столь же нежно, почти целомудренно, касается губами губ, – что Завоеватель передумал по пути. Или что римская армия оказалась сильнее. А мы… – она целует Эмму снова, проводит языком по ее нижней губе, затем чуть прикусывает зубами и сразу же отпускает, – мы все еще в городе. Мы остались, потому что слышали, что греки хотят нас освободить. И мы решили, что все так и будет. Что боги никогда не смеются над смертными и не портят им планы.

От поцелуев горит лицо. Эмма растерянно отвечает, не в силах не признать, что Регина права. Никто из них не виделся лично с Завоевателем, не слышал от него подтверждений по поводу римских рабов. На что они должны были надеяться? Второго шанса им бы не представилось. Да и Мэриан… Мэриан возглавила в ту ночь побег!

Эмма не ищет себе оправданий, она всего лишь пытается расставить все по своим местам, и у нее почти получается.

– Мы вернемся за ними, – шепчет она, усаживая Регину себе на колени.

– И снова придем в Тускул, – бормочет она, утыкаясь лицом в грудь Регины.

– Кто захочет остаться – останется, – вздыхает она, проводя языком по нежной коже.

– А мы возьмем корабль Науты и вернемся на север, – мечтает она, каким-то чудесным образом понимая, что воодушевление ее передается и Регине тоже. Та обнимает Эмму – крепко, верно, обеими руками – и глухо спрашивает:

– Ты возьмешь меня даже такой?

– Какой – такой? – не подумав, спрашивает Эмма и корчится от чужой боли, когда слышит в ответ:

– Недоверчивой. Неласковой. Изнасилованной.

Регина не может забыть – а кто бы смог? Не может и с каждым днем все больше увязает в пучине прошлого, которое следует за ней по пятам.

Эмма вспоминает о старухе-знахарке, что жила в деревне. Жива ли она еще? Если да, она поможет – обязательно. Нужно только до нее добраться.

Эмма ничего не говорит и продолжает ласкать Регину, губами трогая ее шрам на груди. Регина в ответ водит пальцами по шраму Эммы на лице – давно затянувшемуся и почти незаметному.

Стынет вода.

В галерее, которой они после идут в спальню, развешаны восковые маски, и волей-неволей Эмма смотрит на них. А потом зачем-то говорит, растягивая слова:

– Аурус ведь не желал тебя, так? Не пытался сделать своей любовницей?

Она не знает, почему вдруг вспомнила об этом. Может быть, из-за того, что одна из масок напомнила ему черты лица ланисты.

Регина идет чуть впереди и держит масляную лампу. Заслышав Эмму, она на мгновение замедляет шаг, однако почти сразу возобновляет его. И довольно долго молчит перед тем, как отозваться с глухой, тщательно скрываемой, яростью:

– Кора была изобретательной тварью.

И это все, что она говорит, как бы Эмма ни ждала продолжения.

Домус молчалив и темен. Тени, разбрызгиваемые лампой, прячутся по углам и молчат, а когда Эмма пытается поймать их взглядом, растворяются в стенах с тем, чтобы появиться вновь уже совсем в другом месте.

Регина приводит их в свою спальню – не ту, в которой она коротала ночи, будучи рабыней. Нет, эта спальня досталась ей после того, как умерла Кора, и Аурус, заглаживая, наконец, вину, поселил приемную дочь как подобает. Эмма и забыла, какая тут большая кровать и сколько на ней подушек и одеял. Или это Регина решила устроить им императорское ложе?

Пока Эмма осматривается и отмечает плотно закрытое окно, Регина ставит лампу на стол, задергивает занавесь над входом, будто опасается, что кто-нибудь может подглядеть, и, подойдя, обнимает Эмму сзади, прижимаясь к ней всем телом, оставляя поцелуй на задней поверхности ее шеи, под волосами. Эмма замирает от ощущений, от дрожи, пробившей ее в то же мгновение.

– Ты говорила про сюрприз, – бормочет она, не в силах разорвать объятие. – Это он?

Она имеет в виду кровать и ту мягкость, что они непременно на ней ощутят, но Регина хмыкает и отходит, оставляя Эмму несчастной. Однако вид того, что Регина достает из-под одного из одеял, заставляет все прочие эмоции преклониться перед изумлением.

– Помнишь его? – спрашивает Регина, и в руках у нее фаллос.

Тот самый.

Эмма и хотела бы забыть, да вот только как?

Она невольно облизывает губы, стыдясь и злясь на себя за бурю, поднявшуюся между ног. Лупа приучила ее к этой игрушке, Эмма знает, как получать удовольствие – и доставлять его, – но ничто и никогда не сравнится с ее первым разом.

Не сравнится с Региной.

Регина передает Эмме фаллос и, чуть отступив, одним движением стягивает тунику, бросая ее к ногам.

Эмме жарко. Она вновь и вновь облизывает губы, отчего-то страшно сохнущие, а пальцы с силой смыкаются вокруг игрушки.

Она помнит свои впечатления от первого знакомства с ним.

Не член.

Фаллос.

Что-то, что так похоже на настоящее, но им не является.

Теперь ощущения совсем другие. Предвкушение тяжестью фаллоса располагается между ног и покачивается, основанием потираясь о лобок. Эмме не впервой надевать эту игрушку, но сегодня – случай особый. Никогда не думала она о том, чтобы повторить такое с Региной. Считала, что той будет неприятно. Что неприятно будет им обеим.

Регина улыбается, темный локон падает ей на щеку, когда она ложится на кровать и сгибает ноги, чуть разводя их в коленях. Нет более откровенного приглашения, и Эмма не собирается ждать повторного. Она склоняется над Региной, чтобы поцеловать ее, чувствуя, как фаллос прижимается к животам – обоим сразу, – и дрожит от нетерпения, от предвкушения, от мысли, что Регина позволит ей то, чего не позволяла раньше: по крайней мере, по своей воле.

Еще немного доверия между ними, еще один шаг навстречу друг другу.

Их поцелуй неспешен. Он исполнен тлеющей страсти, которая разгорается тем ярче, чем сильнее Эмма вжимается в Регину, чем отчетливее понимает, насколько та влажна. Да и сама Эмма терпит уже с трудом, разогретая молельней и купальней. В какой-то момент терпения остается так мало, что Эмма хватается за фаллос дрожащей рукой и направляет его в Регину, толкаясь бедрами, жмурясь и вздыхая от того, как легко он входит. Регина вскрикивает – гортанно и низко – и шире разводит ноги, ладонями давя Эмме на поясницу, вдвигая ее глубже в себя.