Она перечисляет все абсолютно без зависти, просто констатируя факт, и Эмма гордится ею. Впрочем, Регина давно уже отвыкла быть полноправной римлянкой, лишения в том или ином роде ей не удивят. Эмма обнимает ее за плечи и притягивает к себе, мягко целуя в щеку.

– Что-нибудь придумаем, – обещает она и думает, что в доме ведь разожжен камин. От него всяко будет идти хоть какое-то тепло. А самый настоящий жар сейчас исходит от Регины, и Эмма теснее вжимается в нее, с предвкушением представляя, как именно вожмется чуть позже, на кровати, когда они…

– Тебя искала Белла, – говорит Регина, очевидно, не разделяя стремлений Эммы, и накал страсти чуть спадает. Эмме очень хочется сказать, что ничего нового она от Беллы не услышит, но обязанность лидера предписывает слушать всех.

– Найду ее, – со вздохом отстраняется она, удерживая себя от того, чтобы потянуться за поцелуем: боится, что потом уже никогда не пойдет. Отходит на два шага и оборачивается, однако Регина уже отправилась по своим делам и не улыбается призывно вслед Эмме. Эмма сокрушенно качает головой.

Белла находится в доме на противоположном конце деревни, и она явно ждет Эмму, потому что, едва та заходит, как тут же слышит:

– Аурус не причинит никому вреда. Я ручаюсь за него!

Сидящие за столом Давид и Мария одновременно кивают, будто подтверждают слова Беллы, нашедшей себе места у окна, затянутого толстым покрывалом. У дальней стены, над разведенном в камине костром, что-то варится в маленьком котелке.

Эмма замирает на мгновение – так вот кто поселился в лучшем доме! С другой стороны, их тут всяко больше, чем тех, кто станет жить с Эммой и Региной, – обводит взглядом присутствующих, облизывает губы и пожимает плечами.

– И при чем тут он, хотелось бы знать?

Она, не спрашивая разрешения, садится на рассохшуюся скамью и обводит пристальным взором всех присутствующих. Давид заметно смущается и предпочитает в глаза не смотреть, зато вот Мария, очевидно, приободрившаяся после утреннего разговора и поверившая в себя, только распрямляет плечи и нервно отбрасывает назад растрепавшиеся волосы. На Беллу Эмма не смотрит принципиально.

– Мы знаем, что ты сердишься, – начинает Мария, но Эмма тут же перебивает ее:

– Мы? Кто это «мы»?

Вот теперь можно и на Беллу взглянуть. На самом деле Эмма не испытывает к ней никаких отрицательных эмоций – в самом деле, коснись все это Регины, она поступила бы абсолютно точно так же, – но выдержать характер и показать, кто тут главный, надо однозначно. И Белла, кажется, согласна с предложенной игрой, да и Эмма уверена, что правила тут ясны всем.

– Я просто не хочу, чтобы это стояло между нами, – честно признается Белла. Медлит, затем подходит ближе и, не успевает Эмма ничего сказать или сделать, опускается на колени.

– Прости меня, – кается девушка, и раскаяние ее выглядит абсолютно искренним.

Разумеется, Эмма мгновенно заставляет ее подняться.

– Я тебя прощаю, – говорит она торопливо, к щекам приливает жар от смущения из-за ситуации: никого бы она не хотела заставлять стоять перед собой на коленях. От этого в висках стучит кровь, а ладони предательски потеют. Эмма – не госпожа, а Белла – не рабыня. Почему же сейчас все это выглядит совершенно определенным образом?

Белла испытующе смотрит на Эмму, затем начинает рассказывать - очевидно, ей необходимо выговориться:

– Я не планировала предупреждать Ауруса. Я знала, что он в любом случае собирался покинуть город задолго до солнцестояния – по каким-то своим делам, – и мне казалось, что все складывается удачно.

Она замолкает, садится рядом с Эммой на скамью и складывает руки на коленях. Эмма невольно отмечает ее босые ноги.

– Но все пошло не по плану. Его поездка сорвалась… – Белла качает головой и разглаживает подол туники. Мария участливо смотрит на нее, а Давид приносит деревянные кружки, в которых дымится что-то горячее. По запаху Эмма без особого труда определяет, что это вино, и недовольно хмурится: ей бы не хотелось, чтобы беглецы пили. Нужно иметь трезвый ум, ведь в любой момент может статься так, что придется бежать – и в спешке. Но ни Мария, ни Давид, ни Белла об этом, судя по всему, не волнуются. Что ж…

– Я поняла, – поджимает губы Эмма и отказывается от вина, предложенного Давидом. – Аурус, надеюсь, воспользовался не подземным ходом?

– О, нет-нет, – смеется Белла и встряхивает каштановыми кудрями. – У него свои связи. Думаю, он воспользовался кораблем. Или же ушел посуху. В любом случае…

– В любом случае, – встревает Мария, и Эмме уже совсем не нравится ее энтузиазм, – я думаю, ты должна понять, что Белла сделала это не потому, что хотела предать нас. Она не Август!

Мария со стуком ставит кружку на стол так, что несколько капель выплескиваются из нее. Эмма смотрит на них какое-то время, потом переводит взгляд на бывшую рабыню.

– Предлагаю обратить внимание, – медленно произносит она, – на то, благодаря кому мы сейчас здесь, – она делает паузу, чтобы следующие слова показались более значимыми, – пьем вино.

Мария краснеет, но взгляд опускает. Давид за ее спиной тяжело вздыхает, топчется и садится в итоге рядом, обращаясь к Эмме.

– Мы ведь друзья, – заговаривает он, а Эмма вспоминает, что ей буквально только что сказала Регина. – И мы хотим остаться твоими друзьями.

Эмма хочет спросить, а что такого сделали они, чтобы перестать таковыми считаться, но понимает, что Давид говорит так из-за Беллы. Им захотелось защитить ее, а может, она сама пришла к ним, зная, что они достаточно близки с Эммой. Чего она не могла знать, так это утреннего разговора, после которого между Эммой и Марией с Давидом возникла некоторая напряженность. И Эмма до сих пор не считает, что обязана держать ответ перед кем-то, кроме Лилит или Робина: те делают гораздо больше. Впрочем, если вспомнить смерть Коры…

– Все хорошо, – подытоживает Эмма, устав от никуда не ведущего разговора, и поднимается. – Все правда хорошо, – она успокаивающе кладет ладонь на плечо вскинувшейся Белле, которая снова выглядит несчастной. – Я тоже должна извиниться перед тобой за тот мой порыв, – и она с кривой улыбкой указывает на шею, как бы напоминая всем, что тогда произошло.

Белла тоже улыбается – более искренне.

– Я все понимаю, – заверяет она Эмму и вдруг обнимает ее, шепча очень тихо: – Мне жаль, что у нас с тобой все разладилось. Но еще я понимаю, почему так.

Она отпускает Эмму и кивает ей, чуть отступая, буквально на шаг. Эмма медлит, думая, не стоит ли переговорить о чем-то еще, но ее ждут другие, более важные для нее люди, и поэтому она, простившись, торопливо покидает нагретый дом, стремясь к своему, пусть и не такому теплому. Уже подходя, она резко останавливается, когда наперерез ей из темноты выплывает Мэриан. Ухмылка взрезает ее рот, когда она замечает, как напряжена Эмма. Однако Мэриан ничего не говорит и уступает Эмме дорогу. И только немыслимое усилие воли позволяет не оборачиваться в ожидании удара. Эмма знает, что поступает глупо, но зачем-то продолжает идти вперед, не ускоряя шаг и держа спину ровно. Она чувствует, как Мэриан сверлит ее взглядом, и много позже с дрожью признается Регине, уткнувшись носом в ее плечо:

– Омерзительное ощущение!

Регина не говорит ни слова и только раздвигает ноги, молчаливо приглашая, и Эмма с радостью пользуется этим приглашением, ожидая от близости чего-то нового, новых ощущений и эмоций, ведь теперь они на свободе. Но все остается по-прежнему: стоны, вздохи, прикосновения рук и губ, тугая влажность и сбивчивые просьбы и признания, тревожащие ночную тьму. Эмма почти не видит Регину во всем этом мраке, но ей и не нужно: она помнит ее кончиками пальцев, она изучила ее языком, она ориентируется по дыханию и тому, с какой силой Регина впивается в ее волосы и плечи. Нет ничего более важного в тот момент, чем доставить ей удовольствие, а потом догнать и упасть в пропасть следом, ловя ее на лету и прижимая к себе в сладких судорогах.