Тихо.

Слишком отчетливо слышны собственные мысли.

Регина вытягивает одну ногу и размеренно гладит себя ладонью по бедру.

– Один из домашних рабов подслушал их разговор в дальнем крыле.

Эмма вздыхает.

Чутье не подвело. Ей бы радоваться, но ничего, кроме тягостной горечи, она не ощущает. То ли она стала слишком хорошо разбираться в людях, то ли люди стали такие…

Регина вдруг прижимается к ней плечом, и Эмма, спохватившись, обнимает ее, прислоняясь головой к голове, позволяя волосам смешаться.

– Что ты сделаешь с ним? – слышит она и отвечает сквозь зубы:

– Я – ничего. Робин.

– Что сделает с ним Робин? – послушно повторяет Регина. В ее голосе нет страха или негодования, нет осуждения. Эмма слышит лишь легкое любопытство. Да, Регина Августа никогда особо не любила. Можно сказать, не замечала. Ей ли теперь из-за него переживать?

Эмма крепче обнимает ее.

– Не знаю.

Это ее ошибка. Она не должна была давать Робину право выбора. Как не должна была и просить его о чем-то подобном. Она – лидер, это ее работа. С другой стороны…

С другой стороны, Робин даже не пытался возражать. Быть может, для него это – своеобразная месть Паэтусу за Роланда?

Как ни силится, Эмма не может вспомнить, кто из гладиаторов дружит с Августом. По всему выходит так, что он – всего лишь наставник. Не раб и не свободный гражданин, тот, кто никогда не станет своим ни в одном из двух лагерей.

Внезапный порыв оставить Августа в покое Эмма давит в зародыше. Такое должно наказываться: простишь одного – получишь удар в спину от другого. Да и Август ведь никак не озаботился тем, какую опасность он протащил собственными руками в лудус. Ему главное было помочь Паэтусу. Что уж он там за это получил… Эмма представлять не хочет.

– Он убьет его, – задумчиво произносит Регина. Она успела отстраниться от Эммы и сидит, глядя куда-то в дальний угол. Эмма чуть поворачивает к ней голову.

– Хочешь, чтобы он жил?

Это так странно: помнить, что Регина теперь свободна, но общаться с ней на равных. Эмму лишь слегка колет эта мысль, затем она ее прогоняет: не время и не место.

Регина отрицательно качает головой, и это движение одновременно наполняет легкостью и давит на плечи. Эмма успевает подумать, что по просьбе Регины может пощадить Августа, однако в следующий момент эта идея ей категорически перестает нравиться.

Предатель должен быть наказан.

– Я хочу, чтобы Паэтус никогда больше не появлялся в лудусе, – наконец, отвечает Регина, и Эмма согласно кивает. Именно так она и обставляет ситуацию Лилит, когда приходит в дом Суллы – надземным путем, благо, никто не чинит ей препятствий, и разница лишь в том, что теперь ее сопровождают два соглядатая, держащиеся гораздо ближе обычного.

Лилит встречает Эмму у себя в комнате и пораженно опускается на кровать, когда слышит подробности.

– Не хочу верить, – мрачно говорит она.

Эмма согласно кивает и садится рядом.

– Я тоже. Но, так или иначе, а Паэтус как-то пробрался в лудус. И раб, который подслушал их разговор с Августом…

Лилит вздыхает:

– Да, на Августа точно никто зуб не точит. По крайней мере, до этого момента не точил. Рабы бы не стали на него наговаривать.

В помещении повисает тягостное молчание. За окном кто-то повелительно покрикивает на кого-то, потом тоже умолкает.

Эмма уныло разглядывает свои руки, будто уже видит, как очередная кровь обагряет их.

– Все так не вовремя, – бормочет она, готовясь рассказать Лилит о Габриэль, но ее опережают.

– Я знаю о Габриэль. Сулла поставил в известность. Он уверен, что никакого вранья тут нет, говорит, его ребята все проверили.

Эмма не знает, кто такие эти ребята Суллы, но ей кажется, что они взяты не с улицы и свое дело знают. В любом случае, даже Регина, когда Эмма спросила ее сегодня, без особой неохоты сказала, что да, Габриэль, судя по всему, можно доверять. А Эмма доверяет Регине, так что…

Лилит розданы все указания, обговорено все, что можно. Напоследок речь заходит о Белле, и Эмма, дуя на воду, предлагает как-то ограничить ей на время свободу передвижения, боясь, что та выдаст все Аурусу: да, она вместе с повстанцами, но если посчитает, что ланисте угрожает опасность? Если захочет помочь ему так же, как Август захотел помочь Паэтусу? Ведь спасать Ауруса никто не собирается, он останется здесь, в Тускуле – в городе, который займет Завоеватель. А что он захочет сделать с пленными римлянами, могло бы быть известно только богам, существуй они.

Однако понимания Эмма не находит. Лилит качает головой и очень укоризненно произносит:

– Знаешь, если так рассуждать, то и тебя надо бы где-то запереть до дня солнцестояния.

Она щурится, а Эмма, опешив, собирается спросить, с чего такие выводы, как вдруг понимает и багровеет.

Регина.

Теперь – госпожа Регина.

Посрамленная, Эмма ретируется как можно быстрее и долго приходит в себя на заднем дворе дома Суллы. Прохладный ветер остужает пылающие щеки, пробирается под паллу, щиплет голые ноги. Эмма на мгновение прикрывает глаза.

Она увлеклась. Белла ни разу не дала понять, что может предать. Собственно, с нее ведь все это и началось для Эммы, и вот как она собралась отплатить за добро.

Стыдно.

Только-только пришедшее в норму лицо окунается в жар опять. Эмма прижимает к щекам ладони и едва слышно стонет, вздрагивая, когда слышит мальчишеское обеспокоенное:

– Эмма! Эмма, ты что? Тебе плохо?

Похудевший и обросший Неро выныривает из ближайших кустов и кидается к Эмме, пританцовывая возле нее и с тревогой заглядывая в глаза. Эмма через силу улыбается ему.

– Все хорошо, парень, – она протягивает руку и треплет его по голове. – Как ты? Скучал по мне?

Она не спрашивает, как он без Руфии. Сулла и Лупа не должны были бы запустить его, но выглядит Неро не так уж хорошо. Наверное, тоскует.

Мальчик насупливается и большим пальцем ноги ковыряет землю, глядя в сторону.

– Ты забыла про меня, – обвиняющее выдает он и уворачивается от очередной попытки к себе прикоснуться.

Эмма вздыхает.

– Очень много дел, малыш.

Она не старается оправдаться, но и отмалчиваться не хочет.

Неро фыркает, давая понять, что ни капельки не верит. Воспользовавшись тем, что он продолжает смотреть в другую сторону, Эмма улучает момент и крепко обнимает его, смеясь над попытками вырваться.

– А я вот по тебе скучала!

Неро еще какое-то время сопротивляется, потом затихает, и Эмма с внезапной нежностью чувствует, как к ее телу доверчиво прижимается тощее и угловатое мальчишеское.

Она помнит, что хотела забрать его – и обязательно заберет. Особенно теперь.

Неро позволяет его обнимать недолго, выворачивается и вновь скрывается в кустах, даже не попрощавшись: будто дикий зверек, отвыкший от ласки. Эмма с грустью смотрит ему вслед, не слишком успешно давя поднявшийся к горлу ком.

Ничего. Уже скоро. Совсем скоро…

Вернувшись в лудус, Эмма застает во дворе перед воротами весь цвет семейства. Аурус, Ласерта, Регина… К тому, что последняя – тоже наследница, еще придется долго привыкать. Все трое стоят перед повозкой, из которой выглядывает Габриэль. Ланиста что-то усиленно говорит ей, пока сестры, держащиеся друг от друга на отдалении, стараются сделать вид, что незнакомы.

Заметив Эмму, Габриэль широко улыбается ей и, чуть привстав, приветливо машет рукой.

Аурус недовольно оборачивается: ему явно не нравится, что знатная гостья вдруг перестала уделять ему внимание.

Эмма не слишком охотно машет в ответ. В сердце поднимается такое же недовольство, какое продолжает цвести на лице ланисты.

А чего она ждала? Что Габриэль останется в Тускуле, дабы распахнуть перед Завоевателем ворота? О, нет, это должны сделать рабы и гладиаторы! Им отведена эта почетная обязанность!

Эмма знает, что ей не следует злиться. Застрявшая в болоте телега наконец-то сдвинулась с мертвой точки – и это благодаря Габриэль. Осталось совсем немного времени перед тем, как…