И Эмма улыбается, как можно мягче и нежнее, чтобы Регина улыбнулась в ответ, и это напряжение, морщинками собравшееся возле губ, ушло: если не навсегда, то на этот вечер.

– Ты спасла меня, – говорит она негромко, не отрывая взгляда от лица Регины. – Как в городе так быстро свыклись с тем, что ты больше не рабыня? Ведь они не знали тебя другой.

Регина задумчиво перебирает ее пальцы, поглаживает их.

– В данном случае было довольно смерти Коры и слова Ауруса. Возможно, он подкрепил все какими-то сохранившимися сведениями о том, кем я была раньше и почему стала рабыней, – она пожимает плечами, будто бы и это ей не слишком важно. Может, и так. Может, сейчас ей довольно свершившегося факта. Может, обо всем остальном она задумается позже.

Эмма вздыхает, чуть сожалея, что все это – не ее рук дело. Но, возможно, ей удастся найти ребенка Регины? Кто знает, кто знает… Вот только где его искать?

На ум невольно приходит Неро. Ведь Руфия умерла, как он там теперь? Надо навестить. Или хотя бы узнать через Лилит, не нужна ли помощь.

Эмма хочет спросить, как у Регины получилось освободить ее, но вопрос замирает на языке, когда становится понятно: она ведь теперь рабыня не только Ауруса. И от этого что-то лопается в груди. Что-то больное.

Они больше не наравне.

Проходит немало времени, прежде чем Эмма избавляется от этой мысли. Но надолго ли?

В ту ночь Эмма спит с Региной, однако просыпается одна от ощущения пустого холода. Обнаженный бок неприятно покалывает, она накрывается одеялом и снова смыкает глаза, однако уснуть больше не может. За окном едва занимается рассвет, когда она входит в купальню, чтобы смыть с себя то, что ей не захотелось смывать вчера: так сильно она устала от новостей.

Регина появляется в купальне в момент, когда Эмма только-только погрузилась в горячую воду.

– Привет, – удивленно приподнимает она бровь. – А я думала, ты ушла по делам.

Какие срочные утренние дела теперь могут быть у Регины?

Эмма довольно щурится, когда Регина внезапно и молча начинает раздеваться. Вчера до плотской близости дела не дошло, они обе хотели, но Эмму так разобрала зевота, что решительно ничего не возможно было сотворить. Они лишь посмеялись, потом Регина призналась, что тоже очень устала, и легла сзади, обнимая Эмму так крепко и тепло, что сон пришел и навалился буквально за несколько вдохов. Сегодня же настроение иное, поэтому…

Нагая Регина осторожно спускается в воду, а Эмма скользит взглядом по ее телу, жадно захватывая все, до чего только может дотянуться. Вот шея, наверняка помнящая осторожное давление зубов; вот грудь и темные напрягшиеся соски, скучающие по губам, обхватывающим их; вот живот, вздрагивающий от прикосновений пальцев; вот лобок, приподнимающийся навстречу горячему дыханию; вот…

Регина оказывается рядом до того, как Эмма успевает вспомнить, как хорошо и горячо внутри нее, и опускает руки на плечи, склоняясь, влажными губами задевая лоб.

– Я скучала по тебе, – мягко говорит она. Склоняется еще ниже и увлекает Эмму в глубокий, чувственный поцелуй, лишающий дыхания и возбуждающей дрожью пробирающийся между ног. Эмма невольно сводит бедра, на которые Регина почти сразу опускается. Она сидит так, что невозможно почувствовать ее полностью, но Эмме достаточно одних фантазий. Невольный стон срывается с ее губ, она беспомощно тянется к Регине, нуждаясь в ее объятиях, в ее поцелуях, как вдруг какой-то омерзительный демон дергает ее за язык.

– А что, – выдыхает Эмма мучительно, уже зная, что совершает ошибку, – теперь ты не боишься, что кто-то застанет нас?

Она неправа. Регина очень давно этого не боится – с момента, как Аурус отдал ее Эмме после победы в бою. Или, во всяком случае, не показывает своего испуга.

Какое-то время Регина продолжает целовать Эмму, будто не слыша вопроса, затем чуть отстраняется, и вот уже страх завладевает сердцем самой Эммы. Зачем, зачем она не откусила свой предательский язык?!

Но страхам ее не суждено сбыться.

Регина кладет ладони на щеки Эммы и чуть сдавливает их, будто думает, что Эмма не хочет смотреть на нее.

– Теперь я сама себе хозяйка, – улыбается она нежно. – И могу выбирать, с кем быть и когда.

У нее совсем иное выражение лица. Не то, к которому привыкла Эмма.

Свободное. И спокойное.

Она что-то решила для себя.

Наконец.

Эмме хочется обидчиво спросить: «Значит, ты можешь со мной быть только хозяйкой?».

Но она молчит. Потому что это не так.

Разве не мучилась она сама от того, что когда-то была свободной, а потом потеряла свою свободу? Но для нее отношения с Региной стали глотком долгожданного воздуха, а для Регины – возвращением в прошлое, куда она совсем не хотела возвращаться. И что же должна была испытывать Регина, будучи не просто свободной, но управляя другими людьми, а потом став одной из тех, кем управляла?

Эмма не уверена, что смогла бы принять такое.

Не хочется думать, хочется обнимать, целовать и брать. Со вздохом, больше похожим на всхлип, Эмма с силой прижимает к себе Регину, не зная, напьется ли когда-нибудь ею.

Все становится неважным, все отходит на второй план, пока Регина прижимается горячим телом и предлагает себя. И нет никакой разницы в прикосновениях рабыни и госпожи, разве что в голове Эммы, но она гонит от себя дурные мысли и крепче целует Регину, сливая свой язык с ее.

Кажется невозможным, что когда-то они не знали друг друга. Что не смотрели друг другу в глаза и не сплетали пальцы, а губы не распухали от поцелуев и сорванных стонов. Эмме чудится, что она искала Регину всю свою жизнь, просто не ведала, кого именно ищет. Ведь у них так все правильно, так…

Чье-то настойчивое покашливание заставляет Эмму замереть. В первый момент ей истово верится: это призрак Коры пришел, чтобы и теперь мешать им жить! Возможно, что и Регина ловит себя на той же мысли, потому что темный взгляд ее чудится Эмме испуганным. Но лишь на мгновение, а затем Эмма, не убирая ладоней со спины Регины, выглядывает из-за ее плеча и досадливо бросает Робину, остановившемуся на другом краю купальни:

– Ты выбрал самое подходящее время!

Между ног настырно пульсирует вожделение, которое хочется немедленно выпустить наружу, но…

Робин усмехается и качает головой. Ему словно нет никакого дела до того, что он помешал.

– Тебя ищет претор, Эмма. Говорит, чтобы ты шла поскорее.

Регина издает недовольный вздох и поднимается с колен Эммы. Вода шумным потоком сбегает по ее ягодицам и бедрам. Эмма с сожалением убирает руки с гладкой влажной кожи и пристально смотрит на невозмутимого Робина.

– Ну, что ты стоишь? Иди, передай, что я сейчас буду.

Она не хочет, чтобы он смотрел на Регину. Она теперь не его.

Робин уходит, Регина помогает Эмме выбраться из воды и серьезно говорит, передавая ей полотенце:

– Говори осторожно. А лучше и вовсе молчи. Неизвестно, на чем тебя хотят поймать.

Эмма кивает и еще раз целует Регину, с трудом заставляя себя оторваться от нее. Дыхание сбивается, дрожь пробегает по плечам и спине.

– Я приду к тебе вечером, – уверенно начинает Эмма и удивленно умолкает, видя, как Регина отрицательно качает головой.

– Не придешь, – отзывается она, помогая затянуть нагрудную повязку. И добавляет небрежно:

– Вечером мы будем смотреть пьесу. В город приехал греческий автор, и Аурус не замедлил его пригласить.

Точно, Лилит говорила об этом. Что ж… Можно и взглянуть, что там за автор с пьесой.

– Ну, а после? – улыбается Эмма, ловит Регину за руку и прижимается губами к венкам на запястье. Регина нежно смотрит на нее.

– Посмотрим, – она со смехом уклоняется от Эммы и шутливо шлепает ее по плечу. – Это важно, Эмма. Претор – это важно. Ступай. Увидимся вечером.

Эмме ничего сейчас не важно. Она откуда-то знает, что все будет хорошо, потому что на самом деле уже все хорошо. Она может быть недовольна тем, насколько Регина теперь выше нее, но, если отбросить всю эту личную шелуху – разве не чудо то, что случилось? Разве не к этому они стремились с самого начала?