Эмма открывает рот, чтобы спросить, что же тогда, почему он пошел на поводу у своей безумной жены и сделал ее родную дочь рабыней, однако в этот самый момент в комнате появляется Студий со своими помощниками. Сразу становится шумно, Аурус теряет интерес к Эмме, и она боком выходит в галерею, позволяя себе раздраженный выдох.

Кора мертва, а вокруг нее все еще столько суеты!

В голову проникает понимание: проклятие сработало! И теперь Алти будет ждать выплаты своего долга…

Эмма передергивает плечами, по которым пробегает холодок.

Она все еще не верит, что однажды встретится с Завоевателем. Но если так случится… Что ж, он узнает про Алти. Эмма свое слово сдержит. А дальше будь что будет!

Несколько следующих дней лудус готовится к похоронам и последующим поминкам. Кору обмывают и намазывают маслом, одевают в роскошные одежды и кладут на парадно убранную постель, установленную по центру атриума. Двери в домусе занавешены темной материей. По всем галереям рабы расставляют ветки растений, а рядом с кроватью устанавливается курильня с сильными благовониями – и не только для того, чтобы соблюсти традиции, но и чтобы замаскировать запах тления. Эмма, нос которой внезапно делается слишком чувствительным, старается поменьше появляться в части дома, где то и дело раздается плач нанятых плакальщиц: свои рабы плакать напрочь отказываются, и никто не может их заставить.

На восьмой день назначено погребение. Покойница, окруженная курильницами, лежит на погребальных носилках: голова на возвышении, тело накрыто пурпурным покрывалом. В отсутствие достаточного количества родственников, которым надлежит нести носилки, их заменяют личные рабы Коры, которые после смерти ее получили свободу. Эмму беспокоит вопрос, а почему среди них нет Регины, но она вспоминает, что та принадлежит Аурусу. Что ж…

С улицы доносится клич глашатая, который приглашает:

– Достопочтимая Кора скончалась! Кому угодно прийти на похороны, то уже время! Кору выносят из дома!

Эмма мстительно надеется, что не придет никто, но, к ее сожалению, собирается почти весь город. Большинство, возможно, рассчитывает на поминки и оттого сейчас здесь – по крайней мере, в это хочется верить больше, чем в то, что Кора была приятна горожанам.

Вдоль похоронной процессии шагают факельщики с факелами из елового дерева и с восковыми свечами; за музыкантами идут плакальщицы, которые обливаются слезами, вопят и рвут на себе волосы. Следом чинно и молча следуют Аурус и Ласерта. Паэтуса не видно: либо его не отпустили, либо он сам не захотел прийти.

Самое жуткое для Эммы заключается в том, что восковые посмертные маски, до того развешанные по стенам галереи, ныне сняты и отданы людям в траурных тогах, которые надели их и идут вместе со всеми, как бы приветствуя в своих рядах нового члена. Если присмотреться, то можно увидеть и маску Коры: Студий заботливо снял слепок, и тот после окончания похорон займет свое место в галерее.

Эмма никогда еще не присутствовала на похоронах знати, ей любопытно, она гадает, где же окажется место последнего упокоения хозяйки лудуса, но траурная процессия, пройдя несколько улиц, поворачивает обратно к лудусу. Удивленная Эмма находит взглядом Робина и тихо спрашивает у него о причинах подобного.

– У Ауруса есть семейный склеп, – отвечает тот. – Он выстроил его несколько лет назад.

Эмму перетряхивает от мысли, что призрак Коры вечно будет бродить неподалеку.

Склеп оказывается в саду: к счастью, не в том, где Регина обычно рвет розы. Кору перекладывают с носилок в каменный, богато украшенный, саркофаг, и Аурус произносит короткую и печальную речь, после которой приглашает всех пройти в атриум, дабы едой и питьем почтить память его возлюбленной супруги. Приглашаются туда и гладиаторы, но лишь для того, чтобы в завершении пиршества устроить бой.

Следующие девять дней проходят в молчании, Аурус и Ласерта продолжают носить темные одежды. Поначалу так же ходит и Регина, но потом вдруг отказывается от траура, и никто не смеет ее заставить, хотя Ласерта и пытается поначалу. Но Аурус велит младшей дочери не касаться Регины, и Ласерте приходится подчиниться. Эмма видит, что ей хочется закатить скандал, однако память о матери сдерживает и не позволяет нарушать традиции.

Мария ходит счастливая и не только от того, что избавилась от ненавистной хозяйки. Она беременна, а это значит, что они с Давидом все же обыграли Кору. Эмма, впрочем, сомневается, что Давиду от этого сильно легче, но как-то вечером за ужином она смотрит на него и понимает: да, легче. Человеку нужно верить во что-то хорошее. Вот и Давид верит. А кто ему запретит?

На девятый день Регина зовет с собой Эмму, и вместе они приносят жертву на могилу Коры: яйца, чечевицу, соль и грибы. Регина выглядит отрешенной, все это время она почти не общается с Эммой, а та, понимая, не лезет с разговорами, лишь единожды сказав, что всегда рядом. И она действительно оказывается рядом, когда Регина берет ее за руку и крепко сжимает.

– Вот и все, – выдыхает она, и в том выдохе слышится почти исключительная радость. – Вот и все, Эмма. Я свободна!

Она выглядит счастливой, ее глаза сверкают, а губы не могут сдержать улыбки.

Эмма не уверена, что можно говорить о свободе, но почти сразу она догадывается, что имеет в виду Регина. Свобода от властной матери, превратившей ее жизнь в ад – да, для Регины это в самом деле должно быть сладко.

Эмма надеется, что Регина придет к ней ночью, и ждет ее с нетерпением, однако ночь заканчивается, а утром в лудусе объявляется претор с солдатами. Без лишних слов он врывается в комнату Эмму и зычно говорит:

– Ты арестована, рабыня, по подозрению в убийстве хозяйки этого дома!

Эмма, только сумевшая задремать, ничего не понимает и позволяет солдатам сковать себе руки. Претор щедро накидывает ей на плечи покрывало, чтобы она не шла по улице с голой грудью, и лично доставляет в тюрьму, где сажает в отдельную камеру. На вопросы он не отвечает, и Эмма не без оснований считает, что все это – месть Ауруса, до которого наконец-то дошло, что одна из его рабынь знает слишком много того, чего знать не должна.

Страха отчего-то нет. Эмма, кутаясь в покрывало, ходит от стены к стене, считая шаги, и прислушивается к тому, что творится на улице. Она верит, что долго тут не просидит: вести об ее аресте скоро дойдут до Лупы с Суллой, а те помогут. Обязательно помогут.

День идет за днем, но ничего не меняется. Претор приносит Эмме ее одежду и по-прежнему не отвечает на вопросы, предпочитая задавать свои. Он не может даже помыслить, что Эмма не виновата в смерти Коры, и потому давит и давит, упирая на то, что своим признанием Эмма смягчит возможное наказание. Однако Эмма отлично знает, что рабам не бывает никаких поблажек, а потому продолжает все отрицать. В какой-то момент ей до зубовного скрежета хочется взять на себя эту вину – ведь проклятие было наложено с ее позволения, – но она все еще хочет увидеть Регину, хочет убежать вместе с ней из этого города, а потому мотает головой в ответ на вопрос уставшего претора о том, почему она убила Кору.

Что стоит ей выдать Марию? Одно слово… Но оно никак не срывается с языка, и Эмма почти жалеет, что все еще ставит некоторых людей превыше себя.

Почти.

Лупа действительно приходит, и Эмма с надеждой смотрит на нее, предпочитая не замечать, какими тусклыми выглядят глаза римлянки, которые она поспешно отводит, едва слышит:

– Когда меня выпустят?

Никто не отпер решетку, и Лупа протягивает руки сквозь нее, чтобы сжать холодные пальцы Эммы и выдохнуть едва слышно:

– Моя милая, мне ничего не удается сделать…

Она кривит губы, словно вот-вот заплачет, а Эмма смотрит на нее и не может поверить. Впервые тогда страх липко касается загривка.

– Я не виновата.

В горле сухо так, будто и не было совсем недавно хорошего глотка воды.

– Конечно, нет, дорогая! – порывисто восклицает Лупа. Оглядывается, словно боится, что за ними наблюдают, склоняется ближе и шепчет: