– Мы узнаем, – обещает она и обнимает Регину, крепко прижимая к себе. Она и сама хотела бы знать, кто взял на себя этот грех, но желание затмевается мрачной радостью от осознания произошедшего. «Наконец-то!» – выстукивает сердце Эммы, и нет никакой разницы, сработало ли проклятие Алти или же причиной явилось нечто другое. Кора при смерти, и Студий подтверждает это, предлагая родственникам начать прощаться.

Ласерта устраивает целое представление из слез, воплей и обещаний найти виновного. Кора, возле постели которой все это происходит, пребывает в беспамятстве и вряд ли что-то слышит. Эмма, сторожащая в галерее, надеется, что она не придет в себя до самого конца.

Аурус, простившийся с женой на удивление быстро, потому что, судя по всему, его больше занимает судьба сына, выходит из покоев и пристально смотрит на Эмму. Та выдерживает его взгляд и слышит сухое:

– Приведи Регину.

Эмма вздрагивает: неужели он догадался, что она все знает?..

– Регину приведи, – раздраженно повторяет Аурус, которому явно нет дела до чужого смятения. – И побыстрее!

Даже если он ни о чем не подозревает, ему явно все равно, что решит по этому поводу Эмма, ведь никто просто так не будет звать обычную рабыню прощаться с умирающей госпожой.

Эмма не хочет выполнять его приказ, но потом думает, что Регина вряд ли будет рада, лишившись возможности сказать матери последнее «прощай». Она находит ее в саду и торопит, так что Регина устремляется в домус, даже не вытерев рук, испачканных в земле.

Они обе молчат, словно им больше не о чем говорить, и Эмму слегка тяготит безмолвие. В этот момент она чувствует, как далека от Регины, потому что это не ее история, сколь бы сильно она ни хотела погрузиться в нее.

Аурус ждет их у покоев, расхаживая из стороны в сторону. Заметив приближающуюся Регину, он успокоенно вздыхает и ненадолго задерживает ее, положив руку на плечо и сжав пальцы. Эмма ждет, что он что-нибудь скажет, однако он молчит так же старательно, как и сама Регина. Тишина становится навязчивой, неуютной, Эмма ежится от ее прикосновений и больше всего на свете хочет сейчас очутиться подальше от комнаты, пропахшей подступающей смертью. Ей непонятна собственная реакция, и она объясняет это тем, что Регина ей слишком близка, и ее боль – их общая боль.

Наконец Аурус уходит, а Регина осторожно проскальзывает в покои умирающей матери и, сделав пару шагов, замирает над изголовьем кровати. Эмма, которую некому останавливать, неотступно идет следом и останавливается чуть поодаль, с некой неприязнью посматривая на побелевшее, вытянувшееся, враз постаревшее лицо Коры. Римлянка лежит с закрытыми глазами, приоткрытым ртом, и отчетливо слышен свистящий звук ее дыхания.

– Ох, мама… – вдруг вздыхает Регина и опускается на колени, беря в свои руки сморщенную руку Коры.

Эмма не может отделаться от мысли, что все это как-то неправильно. Кора причинила Регине столько бед, так отчего же та сейчас явно жалеет ее? Все еще только потому, что Кора – ее мать?

Регина гладит чужие пальцы. На лице ее застыло непонятное выражение, и Эмма, как ни силится, не может его разгадать. Может, и не надо.

Прощание затягивается. Эмма собирается выскользнуть из комнаты, когда Кора вдруг открывает глаза, и это так неожиданно и так страшно, что Эмма не удерживается от восклицания. Никто не оборачивается к ней: ни Кора, ни Регина, моментально склонившаяся к матери.

– Мама? – зовет она ее с грустной нежностью, и Кора, чья грудь ходит ходуном от исступленного дыхания, сосредотачивает на дочери взгляд. На какое-то мгновение дыхание ее прерывается, однако радоваться немного преждевременно.

– Ма… – выдавливает она из себя свистящий звук, и Эмма хмурится вместе с Региной, не понимая, что это значит.

Регина качает головой.

– Что ты хочешь мне сказать?

– Ма… – повторяет Кора, в ее поблекшем взгляде читается бессильное раздражение. – Ма… ри… я…

– Мария? – Регина качает головой снова. – Ее здесь нет. Мне ее позвать?

Это удивительно, но, быть может, Кора перед смертью хочет извиниться за содеянное?

– Ма… рия… – снова говорит Кора, и Эмме отчего-то начинает казаться, что дело вовсе не в том, кого еще хочет увидеть умирающая. Внезапная догадка вспыхивает где-то в затылке, пульсацией отдаваясь в висках. Эмма подходит ближе, останавливается за плечом Регины и, склонившись, четко проговаривает, всматриваясь в лицо Коры:

– Мария убила тебя?

Регина ощутимо вздрагивает, однако не оборачивается.

Кора переводит слезящийся взгляд на Эмму и выдыхает:

– Да.

В этом слове Эмма ощущает неясную благодарность за сообразительность.

Что ж… Мария сдержала свое обещание.

Неловкая тишина повисает в комнате. Наверное, стоит пообещать умирающей, что рабыня будет наказана по всей строгости, однако не в воле Эммы это делать. Но и Регина тоже не спешит ничего обещать. Лишь когда Кора несколько раз, сердито задыхаясь, повторяет: «Мария! Мария!», Регина пожимает плечами.

– Хорошо, я разберусь с этим.

Эмма отчетливо слышит неохоту в голосе и гасит мстительную улыбку.

Регина ничего не сделает.

Кора же успокаивается и снова прикрывает глаза с тем, чтобы открыть их спустя пару тяжелых вдохов.

– Он хотел тебя, – неожиданно четко произносит она. – Возжелал тебя, когда ты выросла и округлилась. И получил наказание за свое желание. Вы оба получили.

Эмма видит, как мертвеет лицо Регины, и мертвеет вместе с ней.

Что-то никогда не меняется. Даже на последнем ложе.

Вместо того, чтобы молить о прощении, Кора предпочитает в очередной раз сделать дочери больно.

– За что провинилась я? – едва шевелит Регина губами. Ее пальцы скрючились и никак не могут разжаться, чтобы отпустить руку матери.

И Кора булькает в ответ:

– За то, что крутила задом рядом с ним. Я бы наказала тебя сильнее, но он был хозяином. Ничего… ты получила свое за того мерзкого раба!

Иглы ненависти впиваются в сердце и остаются там.

Эмме хочется убивать. Она помнит, сколько лет было Регине, когда Кора вышла за Ауруса, и очень сомневается, что в том возрасте потерявшей родного отца девочке новый папа был нужен для плотских утех.

Сколько злобы… сколько ненависти… пусть же все это исчезнет – сегодня и навсегда!

Тягостное молчание повисает в комнате и нарушается лишь прерывистым дыханием Коры. Регина продолжает сидеть рядом, сгорбившись, а потом вдруг в одно движение поднимается, и рука матери бессильно падает на кровать.

Эмме хочется обнять Регину и увести прочь, но что-то останавливает ее, и она продолжает стоять за плечом любимой женщины, готовая вмешаться в любой момент. Беспокоит ее на самом деле только одно.

Кора дышит слишком хорошо. И будто бы уже совершенно не собирается умирать.

Вот только у Регины иное мнение на этот счет, Эмма не видит ее лица, но не сомневается, что оно абсолютно спокойно. Регина умеет прятать свои настоящие чувства, и только несуществующим богам известно, что она хранит в сердце на самом деле.

Кора издает странный звук, когда Регина склоняется над ней будто бы для прощального поцелуя.

– Ты была моей матерью, – слышит Эмма равнодушное. – И моей госпожой. Несла меня, как камень на своих плечах. И сегодня я освобождаю тебя от себя.

Эмма не успевает ничего сделать.

Кора изумленно распахивает глаза, в которых тут же поселяется животный страх и недоверие, когда твердая ладонь зажимает ей нос и рот. Эмма дергается было вперед, но в ее помощи нет нужды, и остается только застыть за плечом Регины немым вестником отмщения.

Мрачная гордость заполняет сердце.

Кора слишком слаба, чтобы сопротивляться. Она едва дергается на кровати, не будучи в состоянии поднять руки, и Эмма думает, достанет ли у Регины решительности и силы довести все до конца. Даже тогда, когда Кора замирает и обмякает с полуопущенными веками, Эмма еще сомневается. Регина же продолжает зажимать матери рот и не двигается. Эмму будто толкает что-то в спину. Она аккуратно обнимает Регину и накрывает своей ладонью ее руку, а потом забирает их вместе, с состраданием слыша тихий всхлип. Но когда Регина разворачивается, и Эмма встречается с ней взглядом, оказывается, что в карих глазах дрожит лишь радость.