– Это неправильно.

Безусловно, Аурус отлично понимает, о чем идет речь. Карие глаза его сужаются, когда он смотрит на Эмму, а тонкие губы кривятся в вопросе:

– Тебе что с того?

Он добавляет, не давая Эмме возможности ответить:

– Не лезь в это. Ты едва оправилась от ранения. Хочешь, чтобы тебя снова пырнули, на этот раз понадежнее?

Эмме не составляет труда распознать красноречивый намек.

Что-то было поднимается волной внутри да почти сразу же и затихает.

– Ингрид заплатила Кора? – уточняет Эмма.

Так странно, но в груди и впрямь не рождается ни капли гнева. Будто Эмма все это давно уже знает и сейчас просто услышала очередное подтверждение.

Аурус хмыкает.

– Неважно, – машет он рукой. – Просто не лезь. Не твое дело.

Он уходит, обрывая разговор, а Эмма смотрит ему вслед и понимает: он знал. Так или иначе, но он знал, что к чему. И не остановил Кору. Никак ее не наказал.

Если раньше Эмма планировала пощадить Ауруса, когда начнется восстание, то сейчас от ее намерений не осталось и следа: испарились, как вода под палящим солнцем. Она не испытывает ненависти, но и сочувствия в ней нет никакого. Рука сама ложится на голый живот, нащупывает шрам, пальцы обводят его снова и снова. Эмма еще раз всматривается в сумрак галереи, будто ждет, что кто-нибудь появится из него, потом тихо уходит, направляясь к комнате Регины. Та уже ждет ее и заявляет мгновенно:

– Надеюсь, ты не ввяжешься во все это.

Эмма пожимает плечами.

– Почему нет? – интересуется она. – Давид и Мария поддерживают меня. Мне кажется, я должна поддержать и их.

Она не знает, как именно это сделать, но ведь с Паэтусом получилось. Надо что-то сотворить и с Корой, потому что надежды на какое-то там проклятие больше нет. Эмма уже жалеет, что поддалась на эту глупую уловку Алти. Если нет богов, откуда взяться проклятиям и прочим волшебным вещам?

Регина смотрит на нее, как на умалишенную. На лице ее одна эмоция сменяет другую – от непонимания до откровенного гнева.

– Послушай меня хорошенько, Эмма с северных гор, – с придыханием начинает она, и взгляд ее вспыхивает ярким огнем. – Давида не убьют. То, что он лишится своего члена, наименьшая из проблем, поверь мне.

Эмма усмехается.

– Ни один мужчина с тобой бы не согласился.

Регина щурится так, что от глаз остаются одни щелочки. Она откровенно раздражена реакцией Эммы, от нее буквально исходят волны агрессии. И Эмма бы рада с ней согласиться, но попросту не может. Ей жалко Давида. Жалко Марию. И совсем не жалко Кору.

– Считаешь, если бы Давиду дали выбор – жить без члена или не жить вовсе, – он бы выбрал второе?

Эмма всерьез раздумывает над вопросом, прежде чем ответить:

– Я думаю, что если я могу что-то сделать, то надо попытаться.

– Да ничего ты не можешь! – почти кричит Регина. Она подскакивает к Эмме и хватает ее за руки, сжимая их так, что становится больно.

– Послушай, Эмма, – говорит она вкрадчиво, и от этой вкрадчивости мурашки ползут по спине. – То, что тебе повезло с Калвусом, ничего не означает.

Эмма проглатывает все возможные возражения.

– Откуда ты… – бормочет она пораженно, и Регина усмехается, на какое-то мгновение становясь той, прежней Региной, которая больно колола в самые незащищенные места.

– Неважно, Эмма. Просто поверь мне: не лезь к Коре. Не лезь ни к кому из римлян, они и так сейчас разворошены, как осиное гнездо. Претор наблюдает за тем, что происходит в лудусе, если вновь что-то случится, а ты окажешься рядом, никакой Аурус не спасет тебя.

Регина говорит разумные вещи, и часть Эммы с ними полностью согласна. А вот другая часть не может думать ни о чем, кроме того, что Регина, оказывается, отлично знает, как именно умер Калвус.

– Ты просишь меня обо всем этом не потому, что тебе жалко Кору? – уточняет Эмма, пытливо всматриваясь в глаза Регины и стараясь найти в них все ответы. Но в глубине зрачков, как водится, одна непроглядная темнота.

Регина качает головой.

– Я прошу тебя обо всем этом потому, что не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, глупая ты северянка.

Несмотря на общий смысл слов, голос Регины звучит теплее, чем до этого, и Эмма моментально размякает. Может быть, Регина и права, думается ей. Давид хотя бы выживет. Да, он кое-чего лишится, но кто заставлял его тогда плевать в Кору? А Эмма, если вступится за него сейчас, рискнет побегом, который вот-вот случится. Одобрят ли ее действия все те рабы, что готовятся стать свободными?

– Ты права, – сдается Эмма не без облегчения. Должно быть, ей и самой не очень-то хочется во все это ввязываться. Давид ей не настолько близок, как Робин, а перспектива испортить все тогда, когда счастливое избавление уже близко, не слишком воодушевляет.

Регина позволяет себе улыбку и ладонью гладит Эмму по щеке.

– Ты не должна решать все проблемы самостоятельно, – внушительно говорит она. – Ты – лидер повстанцев. Найди кого-то, кто разберется со всем этим за тебя.

– Я, – начинает было Эмма и моментально прикусывает язык: рассказывать Регине – как и кому бы то ни было – про Алти не входит в ее планы. Поэтому она заменяет не слетевшие с губ слова поцелуем и увлекает Регину к кровати.

Секса не получается: что Эмма, что Регина, обе слишком взбудоражены произошедшим, и отвлечься от тягостных мыслей до конца не получается. Эмма долго и старательно ласкает Регину языком, пока от усилий не сводит шею.

– Прости, – в голосе Регины не слышно особого раскаяния. Она кладет ладонь на затылок Эммы.

– Дело не в тебе.

– Разумеется, нет, – соглашается Эмма и с облегчением распрямляется, чувствуя, как хрустят мышцы.

Регина манит ее к себе, и они целуются: медленно, нежно, будто только-только узнавая друг друга. Эмма лежит на Регине, поддерживая себя на локтях, и водит губами по ее щекам, подбородку, шее, вдыхает аромат фазелийской розы и наслаждается ощущением обнаженного тела, прижатого к ее собственному. Как долго она мечтала о таком… Как будто они уже на свободе, и никуда не нужно бежать.

– Ты знала, – шепчет она позже, когда они лежат, тесно прижавшись друг к другу: спиной к животу, – что это Кора добилась того, чтобы выставить против меня Ингрид?

Регина застывает в ее объятиях и, помолчав, отзывается с прохладцей:

– Нет.

Эмма обнимает ее сильнее и зарывается носом в волосы, ощущая, как слабое возбуждение трепещет где-то между ног.

– И Аурус был в курсе.

Регина странно дергается, и непонятно, то ли она смеется, то ли пытается устроиться поудобнее.

– Аурус всегда в курсе, даже когда говорит обратное. Особенно, когда он говорит обратное.

Они обе умолкают, и Эмма проваливается в дрему на какое-то время, а когда выныривает из нее, то обнаруживает, что Регина водит открытой ладонью по ее груди, и сосок уже давно затвердел. В паху в очередной раз просыпается возбуждение.

– Ты чего-то хочешь? – спрашивает Эмма с надеждой, и Регина шепчет куда-то ей в плечо:

– Тебя.

Тело пробивает сильная предвкушающая дрожь. Эмме хватает мгновения, чтобы перевернуться и подмять Регину под себя. Быстрыми поцелуями покрывает она плечи, грудь, живот, добирается до лобка, с наслаждением втягивает ноздрями такой сладкий запах и… медлит, тревожа дыханием увлажнившуюся плоть.

– Эмма, – слышит она хрипловатое и улыбается, продолжая держаться на расстоянии. У нее настроение поиграть, и она играет, касаясь кончиком языка то тут, то там, но ни в коем случае не в месте, которое по-настоящему требует внимания. Не слишком терпеливая Регина издает низкий стон и с силой надавливает Эмме на затылок, одновременно вскидывая бедра так, что губы сами прижимаются к клитору. Эмма фыркает, однако понимает и принимает нетерпение, да ей и самой уже хочется большего.

Регина отзывается на ласки и поощряет их своими вздохами, своим движением навстречу языку Эммы. В самой Эмме бурлит беспокойное возбуждение, держащее ее на грани с усиленно бьющимся сердцем. Она гладит ладонями напряженные бедра Регины и не закрывает глаза, любуясь всем, на что ей позволено смотреть. В какой-то момент Эмме кажется, что таким образом Регина восполняет все то время, что сознательно держала себя подальше от Эммы и плотских удовольствий, но разве сейчас есть какая-то разница? Регина хочет Эмму, Эмма хочет Регину, и в их силах доставить друг другу достаточно наслаждения.