– Значит, ты скучала по мне? – спрашивает она, снова и снова желая слышать подтверждение любви.

Регина усмехается. В глазах ее – море нежности.

– Я даже помолилась однажды этому твоему Одину, хотя не думаю, что он услышал меня.

Сердце снова екает.

– Ты же не веришь в Одина, – хмурится Эмма.

Регина целует ее в щеку.

– Ты веришь, – мягко отзывается она.

– Я… – начинает Эмма и осекается.

Образ Одина из сна вдруг смешивается с образом настоящей Регины, сливается воедино.

Это был всего лишь сон, так? Кошмар, навеянный болезнью. Ничего больше.

Эмма не хочет думать об этом. Богов не существует, иначе бы не было в мире болезней и смертей, а желания бы исполнялись гораздо быстрее. Чтобы отвлечься, она спрашивает, что случилось после того, как она потеряла сознание на арене. Регина усаживается на кровать, не выпуская руки Эммы из своей, и принимается рассказывать:

– Ничего особенного. Ингрид не собиралась тебя убивать. Аурус был зол, кричал на всех, требовал, чтобы Студий не отходил от тебя ни на шаг. Думаю, он очень боится потерять тебя – и деньги, которые ты ему еще можешь принести.

Эмма слушает, закрыв глаза. Потом говорит:

– Сколько я была без сознания?

– Четыре дня, – отзывается Регина, и голос ее будто бы звучит издалека, уплывает куда-то. Эмма понимает, что засыпает. Ей не хочется расставаться с Региной, она пытается прогнать сон, но ничего не получается, и последним, что она ощущает, становится нежный поцелуй. Регина что-то говорит ей, однако слова безнадежно тонут в густом тумане сладкого забвения, в которое проваливается Эмма. Выныривает она из него в не менее густую темноту и тут же зовет Регину, но вместо нее слышит бодрый голос Марии:

– Эмма, все хорошо. Регина придет утром. С тобой побуду я.

И она действительно остается и рассказывает последние новости, ни одну из которых Эмма не запоминает, потому что все они пустые и никак ее не касающиеся. Мария поит Эмму каким-то снадобьем, от него снова наваливается сон, и Эмма все спит и спит, а когда просыпается, то живот не болит. Она проверяет его на прочность, ворочаясь с боку на бок, затем радостно хватается за предложенную руку Регины и с ее помощью садится на кровати. От слабости немного кружится голова, но не лежать так хорошо, что Эмма радостно смеется, а потом рывком притягивает к себе Регину и прячет лицо у нее на животе, продолжая смеяться. Регина гладит ее по волосам и, Эмма готова спорить, тоже улыбается. Это прекрасный момент близости, и ничего больше не нужно. Эмма хотела бы остаться вот так навсегда. Или, по крайней мере, надолго.

Вскоре она начинает потихоньку выходить за пределы комнаты. Студий по-прежнему каждый день делает ей перевязки и что-то благодушно ворчит себе под нос, не выказывая недовольства или обеспокоенности.

– Заживает как на дворовой собаке, Эмма, – отпускает он однажды комплимент, который отчего-то не нравится Регине, и она очень резко просит Студия больше не проводить таких сравнений.

– Ты чего? – удивленно спрашивает Эмма, когда они остаются наедине. – Что такое?

Вместо ответа Регина обхватывает ладонями ее лицо, сильно сжимает щеки и очень серьезно говорит, глядя Эмме прямо в глаза:

– Ты – не дворовая собака. Запомни это.

– Но ведь он… – пытается Эмма, однако ей закрывают рот, и способ, выбранный для этого Региной, настолько приятен, что желание обсуждать Студия и его слова отпадает напрочь.

К тренировкам Эмма приступает примерно через месяц, и ей приходится заручиться для этого поддержкой самого Ауруса: Студий решительно возражает против ее выхода на арену.

– Тебя пырнули мечом в живот! – громко возмущается он. – Ты считаешь, это так, в грязь упасть и подняться?! Да, рана заживает быстро, но лучше поберечься! Я не готов зашивать тебя снова! В этот раз мне может так не повезти!

Эмма слушает его и кивает. Она с ним согласна, конечно же. Но и сидеть в домусе больше не может. Она устремляет вопросительный взгляд на Ауруса и торопливо говорит:

– Я буду осторожна. Обещаю.

Таблинум, в котором они сейчас находятся, весь пропах какой-то терпкой смесью, что струится из курилен. Аурусу этот запах явно нравится, он вдыхает его, полуприкрыв глаза. Потом спрашивает Студия:

– Каковы шансы на то, что она все испортит?

Студий шумно выдыхает.

– Большие шансы! Огромные шансы! Все шансы ее, если уж мы откровенны сегодня!

Он приглаживает свои светлые, чуть растрепавшиеся, волосы и сердито смотрит на Эмму.

– Куда ты так торопишься? Игр все равно пока не намечается. Добрая половина горожан трясется от страха перед приближением Завоевателя и сидит по домам, крепко задвинув засовы.

Эмма настораживается. Значит, Завоеватель близко?

Трепет проносится по спине, заставляя сжаться кулаки. Ноги напрягаются, будто уже сейчас готовы пуститься в бег.

– Ладно, – Аурус хлопает ладонью по столу, и от этого хлопка погрузившаяся в размышления Эмма подскакивает на месте. – Проследи сам, как она будет тренироваться. Если что – разрешаю тебе запереть ее. Но если все пойдет хорошо, не чини препятствий.

Эмма благодарно склоняет голову, однако Аурус даже не смотрит в ее сторону. Он закрывает глаза и с наслаждением глубоко вдыхает витающий в воздухе аромат. Эмма думает, уж не курит ли он что-то вроде опиума. Впрочем, на нее этот дым никак не действует, да и на Студия тоже.

На арене Эмму и Студия встречает Август и долго заверяет последнего, что сам проследит за тренировкой. Студий долго сопротивляется, все-таки Аурус доверил это ему, однако потом один из гладиаторов просит его обработать старую занывшую травму, и Эмма облегченно поворачивается к Августу.

– Ты уже знаешь про Завоевателя? – без предисловий начинает тот, и Эмма, не рассчитывавшая на беседу, отрицательно мотает головой.

Август оглядывается, убеждается, что рядом никого нет, подходит ближе и понижает голос, говоря:

– Пять городов на границе легли под греческую армию. Цезарь рвет и мечет, бросает в бой легион за легионом, даже собирается отозвать те, что воюют в Галлии.

Эмма слушает с замиранием сердца и с придыханием спрашивает:

– Значит, возможно…

– Да, – прерывает ее Август, сводя вместе брови. – Очень ты невовремя слегла, скажу я тебе, нужно срочно приводить тебя в форму!

Эмма только рада слышать такое. Август вручает ей деревянные мечи, но спасибо и на этом, тем более что настоящие были бы сейчас для нее тяжеловаты.

Сил хватает ненадолго. Ничего не болит, но напрочь сбивается дыхание, и немеют руки и плечи. Август понимающе хлопает Эмму по спине.

– Восстановишься быстро, – обещает он.

Эмма устало улыбается ему и хочет спросить про Паэтуса, но появившаяся на краю арены Регина машет ей рукой, и беседа с ней представляется чем-то более важным.

Регина, впрочем, выглядит гораздо менее счастливой, чем Эмма, и Эмма быстро заражается ее настроением.

– Что-то случилось? – хмурится она.

Регина поджимает губы.

– Из дома Суллы прибыла лектика.

Эмма непонимающе пожимает плечами, и только тогда Регина уточняет:

– За тобой.

Эмме становится не по себе. Она чувствует, что что-то случилось, но не понимает, что именно и почему за ней прислали рабов. Регина тоже ничем помочь не может, и только глаза ее выдают тревогу.

– Иди скорее, – торопит она замешкавшуюся Эмму. – Велено сразу тебя отправить.

– Я собиралась в купальню…

– Иди! – восклицает Регина громче, чем следует, и гладиаторы принимаются оборачиваться на них. Регина закрывает рот и деланно тщательно оправляет тунику, на которой и так нет ни единой ненужной складки.

– Ступай, Эмма, – говорит она тише. – Не нужно заставлять Лупу ждать.

Нотки ревности проскальзывают в этой фразе, и Эмма никак их не комментирует. Вместо этого она молча целует Регину в уголок губ и уходит во двор, где послушно залезает в лектику, подспудно надеясь, что внутри ее ждет кто-нибудь, кто сумеет объяснить, что происходит. Надеждам сбыться не суждено, и весь путь до дома Суллы Эмма проделывает в тревожных размышлениях. Под конец сердце ее отчаянно содрогается от мысли, что что-то случилось с Лилит или Лупой. Она почти уже готова выпрыгнуть наружу и бежать, чтобы добраться быстрее, но в этот момент лектика покачивается последний раз и опускается наземь. Эмма выбирается на свет и первой, кого она видит, оказывается Лилит. Дышать становится легче, однако мрачное выражение лица Лилит не обещает ничего хорошего.