– Спасибо, – повторяет она. Чуть колеблется и добавляет:

– За мной долг.

Ей совершенно не хочется быть кому-то должной – тем более, этому человеку, – но отвертеться не получится. Он уже спас ее шкуру – и Регину тоже. Придется прогнуться.

Дис смотрит на нее свысока – и потому, что выше, тоже.

– Ты наконец-то сделала свой ход, Эмма, – миролюбиво отзывается он. – Дальше все пойдет как надо.

Он подмигивает Эмме и отворачивается, вновь возвращая внимание винограду.

За окнами занимается рассвет.

Комментарий к Диптих 34. Дельтион 2

*Хельхейм (прагерм. Helheim) — в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров, мир мёртвых. Это холодное, темное и туманное место, куда попадают все умершие, кроме героев, принятых в эйнхерии.

_________________________

Продолжение - 9 октября.

========== Диптих 35. Дельтион 1. Legio nomen mihi est ==========

Legio nomen mihi est

имя мне Легион

Паэтуса никому не жалко. Временами Эмме кажется, что даже Аурус испытывает облегчение, избавившись от капризного и неподконтрольного сына. В домусе будто бы и дышится легче, когда знаешь, что не натолкнешься на Паэтуса за углом.

Эмма не испытывает угрызений совести ровно до момента, как выходит на тренировочную арену и видит там Августа. Сердце замирает, во рту сохнет. Эмма вспоминает, что Август ничего не знает о подставе, только тогда, когда тот приветливо кивает ей и передает мечи.

– Хороший день сегодня, да? – непринужденно спрашивает он, а Эмма ищет на его лице следы слез и переживаний. Ей-то это зачем?

Август гоняет ее до седьмого пота, до черных точек, прыгающих перед глазами. Мышцы приятно ноют, давно Эмма не чувствовала себя настолько уставшей и настолько живой. Даже вчерашние воспоминания отступают на второй план, когда Август показывает новый прием, призванный не только одержать победу, но и вырвать у зрителей восторженный крик: так он красив, так совершенен. Эмма повторяет его несколько раз, закрепляя результат, и когда видит, что Август доволен, не находит времени лучше, чтобы спросить:

– Как ты себя чувствуешь?

Август косится на нее, одновременно утирая пот со лба.

– Так же, как и ты, полагаю, – улыбается он. – Устал, но доволен. Хорошая была тренировка.

Он кивает, а Эмма не может понять: лжет он ей в глаза или же действительно не догадывается, о чем она спрашивает на самом деле.

– Август, – она ловит его за руку и вынуждает посмотреть на себя. – Я о Паэтусе.

Она выразительно приподнимает брови, и только тогда во взгляде Августа что-то мелькает. Он вздыхает, оглядывается и, понизив голос, говорит:

– Все нормально, Эмма. Он получил то, что заслужил.

Эмма почти уверена, что Август лжет, и не может ответить себе на вопрос, зачем ей знать его истинные чувства. Может, потому, что он был практически единственным, кто хорошо относился к Паэтусу? Кто любил его?

Но Август явно не желает распространяться на тему своих ощущений. Он аккуратно высвобождается из хватки Эммы, и все, что она слышит напоследок, это:

– Я любил его очень долгое время, Эмма. И не получил ничего. А смерть Роланда… Думаю, это открыло мне глаза.

Он замолкает, поджимает губы и уходит тренировать других гладиаторов. Эмма долго смотрит ему вслед, едва отмечая опущенные плечи.

Если Август не лжет… что ж, так ему будет только лучше. Паэтус мог лишь отравлять все вокруг. Эмме не хотелось бы однажды хоронить Августа – а ведь могло случиться и так, учитывая, что Паэтус в последнее время становился безумнее день ото дня.

Эмма еще тренируется немного – хотя бы потому, что скоро игры, а форму надо поддерживать. Да и к тому же все это отвлекает ее от разного рода мыслей.

Наложила ли Алти свое проклятие? И если да, не подпадает ли под его действие то, что произошло вчера?

Эмма ожесточенно избивает тренировочный столб так, что меч в какой-то момент не выдерживает и ломается – благо, он всего лишь деревянный: Август по-прежнему считает, что настоящее оружие гладиаторам надо выдавать в самых крайних случаях. Эмма с ним не спорит, ей теперь нет никакой разницы. Лилит хорошо натаскала ее.

При мыслях о Лилит Эмма вспоминает, что вроде бы в город скоро должен приехать греческий автор, чью пьесу будут показывать в местном театре. Пока что об этом ничего не слышно. В любом случае, довольно странно, что греки, невзирая на войну, стремятся попасть в Рим, ведь театральное искусство больше развито в Греции.

Эмма трясет головой, избавляясь от капель пота, скатывающихся на глаза.

Что она вообще знает о театре? Ничего. Стоит спросить Регину, когда…

Эмма останавливается на очередном замахе и резко выдыхает.

Им удалось перемолвиться словечком с утра, и когда Аурус вызвал Регину к себе, чтобы выспросить все, та уже знала, как правильно отвечать. Эмма ушла на тренировку, не дождавшись результата разговора рабыни и ланисты.

– Эй, Эмма! – слышит она и поворачивается на зов.

Лепидус машет ей рукой, приближаясь почти бегом.

– Они тебя зовут, – выдыхает он, поравнявшись с Эммой.

Эмма непонимающе хмурится.

– Они?

Лепидус делает знак рукой – мол, подожди, – приводит дыхание в норму и говорит:

– Аурус и этот… второй.

– Второй? – медленно повторяет Эмма.

– Иди уже, – раздраженно бросает Лепидус. – Сказали, чтобы ты быстрее шевелилась.

Под сердцем свивается холодная змея опасения. Эмма бормочет «спасибо» и стремительно направляется в домус. Чем ближе к таблинуму, тем суше во рту. Эмма знает, что никто не видел ее – кроме Диса, разумеется, а тот будет молчать, потому что теперь, если что, его сочтут соучастником, – но мерзкое ощущение возможных проблем не оставляет.

Регины у Ауруса уже нет, зато там есть высокий статный мужчина в богатых одеждах. Эмма узнает претора* Тускула и склоняет голову в поклоне.

Вот и проблемы. Но разве она ждала, что никто не будет расследовать это дело? Убийство столь важного гражданина Рима, как Калвус, незамеченным не останется, как бы кто того ни хотел.

Претор неожиданно тонким голосом велит ей подойти ближе и спрашивает без лишних предисловий, внимательно заглядывая в глаза:

– Что связывало тебя с Калвусом, рабыня?

Аурус, сидящий за столом, помалкивает. Эмма скользит взглядом по его осунувшемуся лицу и поворачивается к претору.

– Ничего, господин.

Претор щурится.

– Разве? – неприятная ухмылка трогает его губы. – Насколько мне известно, ты и еще одна рабыня, изнасилованная убитым, состоите в любовной связи.

Он продолжает усмехаться, а Эмма смотрит на него и молчит. Она должна подтвердить? Что именно? Связь?

– Это не запрещено, господин, – говорит она, в конце концов. – Регина была дана мне в качестве награды за победу в сложном бою.

Аурус едва заметно кивает. Здесь действительно нет ничего предосудительного: хозяин может распоряжаться своими рабами, как сочтет нужным. Они всего лишь предметы обстановки, не больше.

Претор касается двумя пальцами гладко выбритого подбородка.

– И тебе не хотелось как-то отомстить Калвусу за то, что он так обошелся с ней?

У него колючий, опасный взгляд. Нужно следить за словами. И в абсолютную ложь он явно не поверит.

Эмма колеблется. Как лучше будет вывернуть эту ситуацию? В какую из сторон?

– Я не влюблена в Регину, – наконец, говорит она то же самое, что говорила вчера в атриуме. – Мне нет необходимости мстить. Все, что мне от нее нужно, я получаю.

Претор молчит, продолжая буравить Эмму взглядом. Она стоит смирно, расправив плечи. Только бы остальные гладиаторы подтвердили ее слова!.. Робин обещал, что передаст им эту просьбу. Впрочем, остаются еще Кора и Ласерта, и уж они точно не станут выгораживать Эмму или Регину.

По спине Эммы стекает капля пота.

Кому поверит претор? Нескольким десяткам рабов или свободным гражданам?

– Допустим, – цедит претор, закладывая руки за спину. – А что Паэтус? Я знаю, что он пытался тебя изнасиловать.