Надо что-то делать. И поскорее.

Эмма позволяет себе пару вдохов тишины, чтобы решить, как поступить дальше. Оглядывается, видит нишу и уже знает, что следует сделать. Она затыкает кинжал за пояс, с усилием затаскивает в нишу Калвуса и выпрямляется над ним, задумчиво глядя на остывающий труп.

Нет ни страха, ни угрызений совести, ничего.

Потому что Эмма не собирается бояться за себя.

Все указывает на Регину – Калвус изнасиловал ее. И ее не было на пиру, а Калвус очень вовремя решил отлучиться. Никто не поверит, что это не ее рук дело. И власть не оставит выбор наказания Аурусу: слишком высок чин погибшего.

Эмма резко выдыхает, когда в голову приходит отличная мысль.

Ей есть, кого подставить. Нужно только…

– Так-так, – слышится насмешливое. – Что это тут у нас?

Эмма оборачивается так резко, что в глазах на мгновение мутнеет.

Дис стоит, заложив руки за спину, и глядит очень внимательно: то на труп, то на Эмму, то снова на труп.

– Не зря я решил прогуляться, когда увидел, как быстро ты покинула атриум, – смеется он, и глаза его тоже смеются. Он расслаблен. Он не готовится побежать и тут же донести властям.

Эмма медленно убирает руку с рукояти кинжала.

Что ж… Возможно, так будет даже лучше. В любом случае, убить и его тоже она не может. Да и не хочет.

Дис выжидающе умолкает, всем своим видом показывая, что надо что-то делать.

И Эмма делает.

– Ты просил, чтобы я посвятила тебе свою первую жертву, – говорит она, подавляя вздох и не думая о том, что лжет в глаза.

Одина больше нет. А если и есть, то слишком далеко.

Дис же – сумасшедший или нет – близко. Он может помочь.

И только поэтому Эмма молча смотрит, как сладкая ухмылка преображает его лицо.

Комментарий к Диптих 34. Дельтион 1. Requiescat in pace

Продолжение - 1 октября.

========== Диптих 34. Дельтион 2 ==========

Калвуса спохватываются быстро. И Эмма, тихо стоящая у стены, сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Она почти уверена, что никто не запомнил, как она уходила. Но что если все же…

Все получится.

Все обязано получиться.

Шум, крики и беготня начинаются внезапно, будто гроза. Веры в то, что Калвуса умудрятся не найти, не было изначально, и Эмма скорее радуется, чем нет, этому обстоятельству. Внутри у нее странно спокойно. Она смотрит на Диса, который смиренно попивает вино и слегка улыбается, и краем уха слышит:

– Никого не выпускать из атриума! Никого!

Аурус врывается в зал сгустком ярости, расталкивает всех, кто попадается ему на пути, и орет, брызгая слюной:

– Никто не уйдет отсюда, пока мы не выясним, кто это сделал!

У входа встают два дюжих раба, а приглашенные на ужин римляне недоуменно следят за ланистой и перешептываются.

– В чем дело, Аурус? – слышит Эмма ленивый голос Диса. – Что случилось?

Кора чуть приподнимается со своего места, в ее взгляде – удивление. Сидящая рядом с ней Ласерта смотрит куда-то в сторону, возможно, что на Робина. Паэтус поднимается на ноги, одергивает тунику и подходит к отцу.

– В чем дело? – спрашивает он в наступившей тишине.

Аурус утирает пот со лба. Злости в нем больше не чувствуется, зато страха – хоть отбавляй. И все вокруг тоже заражаются его страхом, когда он говорит:

– Калвус убит. Зарезан в моем доме. И это сделал один из вас! – он обводит трясущимся указательным пальцем присутствующих, каждый из которых в возмущении принимается что-то говорить, и гвалт и шум на какое-то время становятся основной музыкой, звучащей в атриуме.

Эмма прикрывает глаза и терпеливо ждет.

Кто-то должен сказать это первым.

Это ведь так очевидно.

И Паэтус не подводит ее.

– Это Регина, – хохочет он довольно и хлопает себя по бедрам. – Я готов поставить все причитающееся мне наследство, что тварь вынашивала это с момента, как он ее поимел!

Эмма ловит себя на мысли заставить его поклясться, что он отдаст все деньги, но то, что они пока еще принадлежат Аурусу, останавливает ее. Как и многое другое.

Кора могла бы хоть на мгновение измениться в лице, услышав обвинения в адрес дочери. Но ее явно не волнует, что может случиться с Региной. Эмма снова сжимает кулаки. Где одна смерть, там и вторая, не так ли?

Аурус резко поворачивается к сыну.

– Регина больна и находится у себя в комнате! – восклицает он. Затем переводит взгляд на Эмму, будто ждет от нее поддержки. И той приходится сделать шаг вперед.

– Да, господин, управляющая у себя.

Аурус хмурится и кивает.

Гости все еще шумят, но уже не так активно, и резкий голос Паэтуса перекрывает их возмущенное бормотание.

– А ты откуда знаешь? Или, – он нехорошо прищуривает глаза, – вы провернули это вдвоем? Я прав?

Он стремительно подходит к Эмме и хватает ее за тунику, притягивая к себе. От него дурно пахнет вином, Эмма морщится, Паэтус, заметив гримасу, только больше распаляется.

– Это сделали вы, сучки! – орет он и трясет Эмму, будто таким способом пытается вытрясти из нее признание. – Ты угрожала мне за нее, я прекрасно это помню! И я ведь ее даже пальцем не тронул! А Калвуса ты попросту прибила! Или это сделала она, а ты ее покрываешь! Я видел, как ты выходила! Лучше признайся, дрянь!

Он все трясет Эмму и трясет, та уже едва удерживается от того, чтобы ударить негодяя, но тут вмешивается Аурус и сам отталкивает сына.

– Где твои доказательства? – недовольно интересуется он.

Паэтус багровеет.

– Что, в Тускуле уже недостаточно слова римлянина против слова рабской шлюхи?! – выплевывает он – и он прав. Эмма это понимает так же, как и Аурус, как и все остальные, чье внимание теперь приковано к Эмме слишком пристально. Ничего удивительного в этом, конечно же, нет.

– Что ты скажешь в свое оправдание, Эмма? – спрашивает Аурус. Он выглядит настороженным. Быть может, ему не хочется верить словам сына, но нужно найти убийцу – и желательно до прибытия государственного следователя, который может обвинить совсем не того, кого удобно обвинять. И если придется выбирать…

Эмма выпрямляет спину.

– Я не убивала Калвуса, господин, – чеканит она слова.

– Лжешь, – брезгливо морщится Паэтус. – Ты хочешь Регину, а ее имеет кто-то другой. Вот ты и не пережила.

Он улыбается собственной догадке, но Эмма торжествующе улыбается ему в ответ.

– Я имею ее так часто, как захочу. Господин, – последним словом она буквально припечатывает Паэтуса к стенке. Тот меняется в лице и смотрит на отца, судя по всему, ища у него поддержки. Аурус недовольно вздыхает.

– Все так, – бросает он, явно не заинтересованный в том, чтобы обсуждать, кто с кем спит и почему Регина отдана Эмме. Его волнует другое. А вот Паэтус не сдается:

– Она же любит ее! – шипит он так, чтобы не услышал никто лишний, будто ему стыдно говорить о любви между женщинами. – И могла из-за любви…

– Нет, господин, – не моргнув, перебивает его Эмма. – Я не люблю эту женщину. Я хотела ее получить – и получила. Этого мне достаточно.

От вранья дрожь пробегает по спине, словно дунул кто-то. Становится холодно. А может, это от взгляда Ауруса: недоверчивого и колючего. Впрочем, Эмма выдерживает его с честью.

Аурус трет подбородок и внезапно спрашивает:

– Ладно. Допустим. Но ты все равно покидала атриум – и я тоже это припоминаю. Где ты была?

Эмма набирает воздуха в грудь.

И не успевает ничего сказать.

– Она была со мной, – лениво произносит Дис со своего места. Он выглядит так уверенно, что даже сама Эмма будто бы помнит, как это случилось.

Что ж… По крайней мере, Дис сдержал свое обещание.

И Эмма ему за это благодарна.

Напряжение чуть отступает.

Какое-то время в атриуме царит тишина, которая прерывается криком Паэтуса, и от него морщатся все вокруг, даже рабы.

– Он врет! – топает ногой Паэтус. – Врет, отец! Выгораживает ее по какой-то причине!

Ему приходится заткнуться в тот же миг, как Дис поворачивается к нему. Эмма видит, как судорожно движется кадык Паэтуса при сглатывании. Неожиданно пересохло в горле? Обвинить другого свободного гражданина во вранье… Хм, из этого может не получиться ничего хорошего.