– Привет.

Она не колеблется перед тем, как склониться и поцеловать Регину в припухшие губы. В конце концов, время колебаний прошло. Обязано было пройти.

Если Регина и чувствует что-то другое, то никак этого не показывает. Отвечая на поцелуй, она обвивает на мгновение плечи Эммы рукой, потом чуть отталкивает от себя, но это выходит по-доброму, и Эмма понимает.

– Еще рано, – хриплым после сна голосом говорит Регина, снова закрывая глаза. – Мне сегодня некуда спешить. Да и не хочется.

Она делает попытку отвернуться, но Эмма не позволяет. Уверенным движением она прижимает Регину к себе и шепчет на ухо:

– Не уходи от меня.

И это про все и сразу. И даже немножко про саму Эмму, которая еще ночью поймала себя в какой-то момент на мысли, что Регина – римская гражданка, пусть и бывшая, а Эмма – всего лишь рабыня. С другой стороны, она ведь тоже когда-то была свободной, так что они снова наравне.

Регина расслабляется в объятиях. Эмма с наслаждением вдыхает запах ее волос, чуть жалея, что теперь они такие короткие.

Ночью она проснулась и какое-то время лежала без сна, прислушиваясь к чужому мерному дыханию. А потом начала размышлять и прикидывать, раз уж выдалась возможность уложить все в голове.

Регина – дочь Коры и падчерица Ауруса.

Кора настолько больна и злобна, что сотворила из дочери рабыню только потому, что та не оправдала ее ожиданий.

Аурус настолько слабохарактерен, что пошел на поводу у женушки и теперь всеми силами пытается искупить вину. Что у него получается плохо, стоит только вспомнить Калвуса. А подкладывание Регины под Эмму? Под Робина?

Эмма и сейчас не понимает, в чем суть. Кем нужно быть, чтобы так измываться над дочерью – родной или приемной, все равно. Наказание? В чем суть такого наказания? Такого долгого наказания? Или Коре просто больше не нужна Регина, потому что она не наследница, однако и отослать она ее никуда не может, потому что потеряет возможность контроля?

Должно быть, Регина сильно задела свою матушку: та, вероятно, распланировала жизнь дочери от и до и жутко разозлилась, когда ничего не вышло. Что ж она потом не решала ничего за Ласерту? Или там Аурус уже все-таки соизволил вмешаться и воспротивился?

Эмма ловит себя на том, что снова погрузилась в тягостные размышления, и встряхивается, сильнее обнимая Регину.

– Я люблю тебя, – бормочет она. – Ты слышишь?

– Я слышу, – отзывается Регина и кладет ладонь на щеку Эммы. – Это хорошо. Ты ведь знаешь.

Эмме хочется знать – и слышать, – что Регина тоже любит ее, но сегодня она готова довольствоваться и малым: тем, что не проснулась в постели одна.

– Ты в порядке? – осторожнее, чем могла бы, спрашивает она и слышит смешок.

– Я помню все, что рассказала тебе. И не жалею, если ты об этом.

Внутри Эммы морем разливается великое облегчение. Не было бы для нее ничего хуже снова проходить то, что они уже проходили не раз. И она молча целует пальцы Регины – каждый по отдельности. Ей важно, что Регина доверилась. Важно, что теперь она знает все, что тревожило душу ее женщины. Важно, что теперь она все понимает.

– Если ты хочешь задать мне какие-то вопросы, – вздыхает Регина, – то делай это сейчас. Я не уверена, что захочу обсуждать все это потом.

Она чуть отодвигается и слегка улыбается, глядя на Эмму. А та прикусывает губу перед тем, как произнести:

– Это правда? Что сказала вчера Кора… про твоего ребенка?

Будто грозовая туча застилает и без того темные глаза Регины.

– Не сомневайся. Моя мать не упустит возможности сделать мне еще больнее. Я удивлена, что она так долго выжидала.

Эмма борется с желанием стиснуть Регину в объятиях, но тогда она не сможет видеть ее лица.

– Почему она так ненавидит тебя? Неужели только из-за того, что ты не оправдала ее ожиданий?

Эмма силится понять, что должно двигать матерью, чтобы причинять боль своему ребенку. Быть может, таким образом Кора мстила своему первому мужу? Быть может, Регина – нежеланный ребенок?

Регина пожимает плечами, и это не выглядит небрежным жестом. Очевидно, что у нее есть подозрения, которые она не спешит озвучивать. А Эмма не торопит ее, мягкой ладонью гладя по волосам.

– Кто еще знает обо всем этом? – шепчет она, покрывая лицо любимой нежными поцелуями.

– Никто, – глухо отзывается Регина, и в первый момент радость поселяется в сердце, во второй уступая место сомнениям.

– Даже Робин?

Невольно приходит на ум Роланд, и приходится прогнать его: не время и не место.

Регина утыкается носом в шею Эммы.

– Только то, что уже выболтал тебе, – голос ее звучит еще глуше.

Эмма вздыхает и молчит. Она не ощущает вины за то, как узнала обо всем. Регина все равно не рассказала бы, а так, возможно, все это привело их сюда, в этот день, в эту постель…

Они лежат в обнимку еще довольно долго, пока не слышат голоса переговаривающихся рабов, проходящих мимо комнаты. Приходится подняться, и если Эмма недовольна подъемом почти всегда, то сегодня ей выпадает честь лицезреть такую же гримасу на лице Регины.

– Тебе надо уходить? – удрученно спрашивает она, следя за тем, как Регина одевается. Та какое-то время размышляет, оправляя тунику, потом медленно качает головой.

– Конечно, надо, – слова ее не соответствуют делам, и Эмма удивленно приподнимает брови. Регина изгибает уголки губ.

– Я все еще рабыня, и мне нужно прислуживать господам. Но после того, что они мне вчера устроили…

Она не договаривает, мрачнея.

Ребенок.

Конечно, она думает о своем ребенке.

Эмма подходит ближе, цепляет двумя пальцами подбородок Регины и заставляет ее посмотреть на себя.

– Я обещала, что найду его. И я найду. Сколько бы времени и сил это ни заняло.

На губах Регины появляется не слишком доверчивая улыбка, но Эмме и этого достаточно. Она хочет сделать все, что только сможет. Потому что давно пора переходить от слов к делам, в самом-то деле. И пусть прошедшая ночь явится началом.

Эмма берет Регину за руки и заводит их себе за спину. Где-то на краю сознания теплится воспоминание о том, что они все еще рабыни и ведут себя слишком неосторожно, но так хочется ощутить хоть немного свободы…

Она хочет просыпаться так с Региной каждое утро. Хочет заниматься с ней любовью, хочет смеяться, много чего хочет… И, быть может, вместе с ними будет встречать новый день еще один человек…

Стоит подумать, как найти ребенка. Возможно, Сулла что-то про это знает. Или Лупа. Вот и повод заглянуть в гости.

– Ты сочтешь меня ужасным человеком, – вдруг говорит Регина и усиленно отводит взгляд. Заметно, что ей не по себе, и вздрогнувшая Эмма может только гадать, что там творится в голове у ее любимой.

– Скажи мне, что такое? – настойчиво просит она и покрывает поцелуями щеки, веки, подбородок Регины, в какой-то момент добираясь до губ. Поцелуй, начавшийся вполне невинно, перерастает в горячую борьбу языков, и Эмма уже ведет открытыми ладонями по бедрам Регины, планируя задрать тунику, когда слышит:

– Я не уверена, что хочу знать, кто он.

Эмма замирает.

Она правильно поняла?

– Почему? – осторожно спрашивает она, не убирая, впрочем, рук. – Это ведь твой ребенок…

Регина мотает головой так, что пряди хлещут Эмму по лицу.

– Которого у меня отобрали и который воспитывался другими людьми, – ожесточение слышится в голосе. – Зачем ему мать-рабыня? И что я буду делать с ним? Я не умею обращаться с детьми!

Эмма успокаивающе обнимает ее, думая, что пока слишком рано задаваться подобными вопросами. Очень сомнительно, что ребенок найдется к вечеру. Скорее всего, на это уйдет много времени. И, быть может, они даже покинут Тускул до того, как Эмма сдержит свое обещание. В таком случае ей придется вернуться.

Вдвоем они идут в купальню. Обе молчат, и Эмма пользуется моментом, чтобы еще раз обдумать все то, что уже почти уложилось в голове. Безусловно, ни Аурус, ни Кора, ни кто-либо еще не узнает о том, что их тайна перестала быть тайной. Эмма ударит исподтишка – или ударит Алти, а она только пожнет плоды. Без разницы.