– Тебя оставить? – вполголоса интересуется она.

Робин качает головой.

– Я не молиться пришел, – глухо отзывается он, и Эмме чудится, что в его взгляде мелькает ненависть. – Боги не спасли моего мальчика.

Он на мгновение прикрывает глаза, потом снова смотрит на Эмму.

– Почему? – вопрошает он тоскливо. – Почему они не спасли его?

Эмма не хотела бы вести с ним подобные разговоры, но ведь он начал его сам…

– Может быть, – осторожно начинает она, – они ничего не видели и не слышали.

Лицо Робина вытягивается, становясь недоуменным.

– Как они могли не видеть и не слышать?

Эмма чуть раздвигает губы в улыбке.

– Могли, – утвердительно говорит она. – Если их не существует.

Она оставляет ошеломленного Робина размышлять об услышанном, а сама направляется в купальню, чтобы, наконец, сделать то, к чему стремится уже очень давно. Вода приносит ей облегчение, смывает грязь не только физическую, но, кажется, и душу очищает. Эмма позволяет себе задержаться в купальне и откидывается на бортик, закрывая глаза.

Боги не разрешали Робину выступать против господ.

Их отсутствие развяжет ему руки.

До самого вечера Эмма тренируется, чтобы не думать лишнее. Но чем ближе ночь, тем отчетливее становится понятно: нужно найти Регину. Эмма видела ее пару раз днем, когда та проходила мимо арены, но переброситься хотя бы парой слов не получилось. Еще раз наведавшись в купальню, Эмма, свежая и чистая, отправляется в домус, где безуспешно ищет Регину везде, где только можно ее найти, а потом Регина сама находит ее. Она выбегает из покоев Ауруса и Коры как раз в тот самый момент, когда мимо проходит Эмма. У Регины красное заплаканное лицо и скривившиеся губы. Эмма ловит ее в объятия и шутливо спрашивает:

– Они пытались тебя съесть?

Тяжесть взгляда, брошенного Региной, придавливает к полу тут же. У Эммы даже опускаются руки, чем Регина немедленно пользуется и торопливо уходит прочь, вытирая глаза краем туники. Эмма гадает, как скоро ей достанется за то, что она видела ее в таком состоянии, и медлит, размышляя, как бы узнать, что такого сказал Регине Аурус. А он, несомненно, что-то сказал. Или приказал. Эмма мрачнеет, однако тревожить Ауруса в столь позднее время не решается. Кора наверняка еще не отошла после случая с Давидом, так что подкидывать новых размышлений на тему наказаний для непокорных рабов не стоит.

Эмма торопливо уходит следом за Региной и на этот раз ожидаемо находит ее в спальне. Регина стоит возле окна и не оборачивается.

– Что случилось? – спрашивает Эмма, подходя ближе и кладя ладони Регине на плечи. Те напряжены, и мгновением спустя Регина скидывает чужие руки.

– Уйди.

У нее странный голос.

Эмма обнимает ее снова, и снова Регина избавляется от объятий.

– Я сказала – уйди, – повторяет она, не оборачиваясь. Тон ее голоса не нравится Эмме, однако она каким-то образом понимает, что, наверное, сейчас и впрямь не лучший момент для разговоров. Если Регина захочет что-то ей сказать…

Эмма долго ждет, что Регина захочет и придет. Она ждет ее, когда заходит на кухню, чтобы перехватить что-то. Она ждет ее, когда возвращается к себе. Она ждет ее, когда тушит свечу. Она ждет ее, когда надвигает выше одеяло.

И она совершенно не ждет ее, когда уже проваливается в сон. Но эти шаги она не спутает ни с чем.

Регина появляется в комнате с масляной плошкой в руках, которую относит к столу, где и оставляет. Вокруг тут же становится гораздо светлее.

Эмма успевает только привстать, а Регина уже скидывает с себя тунику и абсолютно голая шагает к кровати. У нее все еще чуть покрасневшие глаза и припухшие веки. Как долго она плакала?

– Ты хотела взять меня, – твердо говорит она, седлая бедра ошарашенной Эммы. – Так бери.

Комментарий к Диптих 33. Дельтион 1. Damnatio memoriae

*Жёлтая лихорадка (амариллез) — острое геморрагическое трансмиссивное заболевание вирусной этиологии, тропический зооантропоноз Африки и Южной Америки. Передаётся с укусом комаров. При молниеносно протекающем развитии болезни больной умирает через 3—4 дня. Летальность заболевания составляет от 5—10 % до 15—20 %, а во время эпидемических вспышек — до 50—60 %.

Представим, что зараженный комар решил переселиться в Рим. Ну или кто-то привез его с собой, возможно даже, что случайно.

**Кора абсолютно не в курсе, как именно в данном случае начинается эпидемия. Простим ее за это, она старый и больной человек

________________________________

Продолжение - 7 сентября.

========== Диптих 33. Дельтион 2 ==========

– Бери! – повторяет Регина, когда видит, что Эмма застыла в недоумении. – Ну же!

И она впивается яростным поцелуем в чужие губы так, словно кусает или жалит. Ее язык врывается в рот Эммы, пальцы сжимаются на плечах, голая горячая грудь прижимается к груди. Растерянность Эммы длится еще какой-то миг, и вот уже она со стоном и дрожью отвечает на поцелуй, принимает его в себя и пьет предложенное дыхание, пальцами безошибочно и быстро находя сосредоточение удовольствия Регины. В какой-то момент она хочет перевернуться, но Регина не позволяет ей и сдвигается выше, молча показывая, чего именно хочет. Затем опускается ей на лицо.

– Лижи.

Эмма готова ко всему – давно и бесповоротно. Она готова к Регине. Всегда. А потому остается лежать, обхватывая ладонями ее бедра, и подтаскивает ближе, без лишних вопросов накрывая губами чувствительную плоть. С удовлетворением чувствует, как напрягается и выдыхает Регина, и закрывает глаза, отдаваясь на волю собственному желанию. Она мнет пальцами зад Регины и умелыми ударами языка добивается, чтобы окончательно набухло то, что должно набухнуть. Она пробует Регину не впервые, и всякий раз это абсолютно непередаваемое ощущение. Так долго Эмма стремилась к ней, и вот Регина пришла сама. Эмма не станет спрашивать, почему. Она просто сделает все, чтобы Регина больше не уходила.

Сверху слышится низкий стон. Эмма открывает глаза и смотрит, как Регина, запрокинув голову, одной рукой держится за стену, а второй сжимает свою грудь. Лицо ее искажено, нижняя губа закушена, она выглядит прекрасной мученицей, принимающей наказание. Она дергается от ударов языка, привстает и тут же опускается обратно, прижимается, запрещает дышать, чтобы тут же повторить все снова. Ее бедра так напряжены, что чудятся каменными, и Эмма вынуждена применять силу, чтобы удержаться.

Невозможным кажется то, что сейчас происходит. Эмма думала, что смирилась с собственными поражениями. Но, может быть, стоило просто успокоиться, чтобы получить желаемое?

Вязкая солоноватая влага стекает по подбородку, Эмма пьет ее и не может напиться, то и дело ловя себя на предельной дрожи, вспышками собирающейся между ног. В голове – ни единой цельной мысли, все приходит какими-то обрывками, хаотично смешивается между собой и растворяется в ощущениях. Эмме хочется войти в Регину, она сдвигает ладонь так, чтобы сделать это, но не успевает.

– Хватит! – Регина вдруг отталкивает ее от себя. Привстает, упираясь ладонью в лоб Эммы, и растерянная, тяжело дышащая Эмма смотрит на нее снизу вверх.

– Ты не?.. – она вытирает рот тыльной стороной ладони, готовая продолжить.

– Нет, – резко отзывается Регина и встает окончательно, слезая с кровати. Эмма не понимает, что сделала неправильно. Ей хочется исправить ошибку, она касается ладонью бедра уходящей Регины, но та зло ударяет Эмму по руке.

– Я сказала «нет», что здесь непонятного?

На один-единственный миг, за который потом становится очень стыдно, Эмма позволяет себе разозлиться в ответ и представить ситуацию, в которой она – мужчина. В которой она хватает Регину, валит на пол и делает все, что хочет, и даже больше. А Регина смиряется, потому что в этом мире так заведено: женщина подчиняется мужчине. Более сильному.

– Зачем ты вообще пришла? – Эмма возбужденно вскакивает, и это уже не совсем то возбуждение, что владело ею мгновение назад. – Это что было такое?!