– Если ты попытаешься меня обмануть… или каким-то иным образом не выполнить свое обещание… знай, – лицо гадалки оказывается так близко, что Эмма ощущает чужое дыхание на своем подбородке. – Я найду тебя. В любом из девяти миров.
Сказав это, Алти тут же выпускает Эмму и спокойно опускается на свою подстилку обратно. Эмма какое-то время ошарашенно молчит и только потом понимает, что именно сказала Алти.
– Не существует никаких девяти миров, – сглотнув, парирует она, стремясь не выдать внезапной волной накативший страх.
Алти ухмыляется, не глядя на нее.
– Как скажешь, северная дева, как скажешь.
Она прикрывает глаза и замирает. Эмма зачем-то ждет продолжения разговора, хочет услышать непременное обещание того, что все сложится так, как надо, но Алти молчит.
Эмма топчется возле нее, ругая себя за малодушие, и в итоге попросту уходит, всеми силами удерживая себя от того, чтобы обернуться. Уже возле соглядатая она все же делает это, потому что взгляд Алти прожигает спину, но глаза гадалки закрыты, и Эмма готова поклясться, что они не открывались с момента ее ухода. Почему же тогда ей до сих пор кажется, будто Алти следит?
Вязкость момента Эмма нарушает, передернув плечами и ускорив шаг. Ей хочется вернуться в лудус и непременно помыться – как можно тщательнее. След от прикосновения пальцев Алти огнем горит на запястье, безумно хочется почесать его, но Эмма удерживает себя от этого, даже намеренно заводит руку за спину. И, отвлекшись на ощущения, чуть было не врезается в идущего впереди человека.
– Прошу прост…
– Эмма! – радостно восклицает Лупа и тут же без лишних слов заключает Эмму в объятия. – Ты что тут делаешь так рано?
Она расцветает в улыбке, и Эмма, невольно заразившись чужим настроением, отвечает такой же улыбкой.
– Вот… – неловко говорит она, потому что придется соврать. – Захотелось свежего хлеба.
Соглядатай держится на почтительном расстоянии и никак не смог бы донести Лупе всю правду – как минимум потому, что не заговорит с госпожой первым, – но Эмма все же оглядывается на него на всякий случай. И тут же возвращает внимание Лупе, которая берет ее под руку.
– А я решила, что хочу прогуляться, – доверительно сообщает она Эмме зачем-то, и та понимает, что домой попадет позже, чем планировала. – Кроме того, Мулан нужно было купить какие-то травы, а именно на рассвете они обладают необходимой силой…
Лупа закатывает глаза, показывая, какая ерунда все эти травы с их силой, и Эмме очень хочется спросить, давно ли госпожа начала подниматься так рано утром, но вместо этого она говорит:
– Все ли хорошо у вас дома?
Она имеет в виду «У вас с Суллой», но Лупа хмурится, поняв иначе.
– Что-то случилось, Эмма? – она останавливается, вынуждая остановиться и Эмму, и пристально смотрит на нее. Почти так же смотрела и Алти, вот только взгляд Лупы не затягивает в себя, чтобы утопить.
Эмма вздыхает. Она не готова вести светские беседы и не знает, как сказать это Лупе, чтобы не обидеть, когда та снова делает какие-то свои выводы и понижает голос, спрашивая:
– Я могу чем-то помочь? Ну… ты знаешь.
Она приподнимает брови, и Эмма не сразу догадывается, что речь, вероятно, идет о Калвусе и о том, что он сделал с Региной. В самом деле, вряд ли римская гражданка будет беспокоиться о судьбе убитого мальчика-раба.
– Спасибо, – как можно более искренне благодарит Эмма. – Но, думаю, это того не стоит.
Она почему-то не хочет лишний раз показывать Лупе, как сильно Регина ей дорога. Что-то удерживает ее от этого шага, и Эмма верит, что это не тот риск, которому следует отдаться.
Лупа щурится, продолжая изучать лицо Эммы, потом кивает. Утягивает себя и Эмму за угол, скрывая от чужих глаз. Что-то мелькает в ее взгляде, когда она говорит – будто бы скучающе:
– Ты совсем не заходишь к нам, милая. Мы с Суллой были бы рады принять тебя…
Она запинается вдруг, глядя в сторону, и легкая улыбка, до того будоражащая ее губы, исчезает. Эмма сердцем чует: что-то не так. Ей хочется взять Лупу за руку – раньше ей было позволено и не такое, – но она больше не возлюбленная рабыня и принадлежит Аурусу. А если Лупа разозлится? Впрочем, ничего не мешает хотя бы спросить.
– Все ли в порядке?
Видимо, в голос Эммы проникает неподдельное беспокойство, потому что Лупа, стряхнув с себя грусть, снова смотрит на нее с улыбкой.
– Да, дорогая, все замечательно!
Эмма позволяет себе выдох, когда римлянка сама берет ее за руку и опускает ладонь на живот, прикрытый дорогой туникой. Догадка приходит за мгновение до того, как Лупа признается:
– Я жду ребенка.
– Это ведь прекрасно! – выпаливает Эмма практически сразу же и краснеет, понимая, что гримаса, исказившая лицо Лупы, не такая уж радостная. Эмма хочет убрать руку, но Лупа не разрешает и прижимает ее сильнее. А потом подступает ближе и, склонившись к самому уху Эммы, отчетливо произносит:
– Я не уверена, что он от Суллы.
Эмма не знает, что сказать. Она не может осуждать или советовать. Поэтому опускает голову, рассматривая свои пальцы на почти не выступающем животе Лупы, а потом тихо спрашивает:
– Но ты хочешь его?
И Лупа, которая так долго пила травы, не желая беременностей, колеблется, затягивая с ответом.
– Не знаю, – задумчиво отзывается она, наконец. – Скорее да, чем нет.
Она пытливо заглядывает Эмме в глаза, словно желает что-то услышать от нее, но Эмма молчит и сильнее прижимает руку. В голове почти нет мыслей. Она была готова порадоваться за Лупу, но та не сильно-то рада сама. И Эмма почти не удивляется, когда слышит:
– Сулла будет хорошим отцом.
– Да, – соглашается Эмма вместо того, чтобы сказать: «А ты – хорошей матерью!».
Лупа понимающе усмехается, затем наклоняется еще ближе, и на какое-то мгновение Эмма все-таки тонет в ее зеленых глазах перед тем, как почувствовать на губах чужие губы. Эмма так давно не целовалась ни с кем, кроме Регины, что в первый момент поцелуй вызывает практически панику, но Лупа мягка и не слишком настойчива, поэтому, чуть поколебавшись, Эмма пускает ее язык в свой рот, решив, что сейчас не время сопротивляться.
Она успела забыть, каково это. Забыла запах, забыла вкус, забыла ощущение тела в своих руках – тела римлянки. И когда Лупа шепчет ей в губы: «Я хочу тебя…», Эмма на мгновение теряет себя, готовая согласиться. Быть может, ей кажется, что это отвлечет от дурных мыслей. Но когда Лупа со стоном прижимается сильнее, когда руки ее обвивают шею, а пальцы зарываются в волосы, Эмма отстраняется, не думая о последствиях.
Зато она думает о Регине.
– Я… – начинает она, не зная, что сказать и как сделать это правильно, но Лупа закрывает ей рот еще одним поцелуем – коротким и быстрым.
– Не надо, – кивает она предупреждающе и отступает, оправляя тунику. Рука Эммы соскальзывает с живота, и ощущение потери чуть колет сердце. Эмма сжимает пальцы в кулак.
– Я обязательно зайду на днях, если… если предложение зайти еще в силе, – выдыхает она, не уверенная в том, что услышит в ответ, но широкая улыбка Лупы приободряет.
– Все мои предложения в силе, – подмигивает она Эмме, и та не без грусти понимает, что бывшая госпожа вновь надела маску. Что ж… К лучшему, наверное.
Они расходятся в разные стороны, не прощаясь, и Эмма рада, что не столкнулась с Мулан. Наверняка Лупа постаралась бы показать, как хорошо ей с новой рабыней, а Эмма… Эмма провела с Лупой слишком много времени, чтобы совсем ничего не чувствовать – хорошо это или плохо, неважно.
Она идет обратно в лудус в сопровождении молчаливого соглядатая и думает, что должна была бы порадоваться за бывшую хозяйку. Но как радоваться за нее, если Лупа сама не испытывает радости? Волнует ли ее то, что ребенок может оказаться не от Суллы? Или она переживает за то, что не сможет стать хорошей матерью? А может, все сразу и вместе? Так или иначе, но это, наверное, не забота Эммы. И сегодняшняя встреча лишь призвана показать, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Если в лудусе Ауруса творятся страшные и непонятные обычным людям вещи, то дом Суллы скоро наполнится обычными заботами, от которых на сердце будет тепло.
