Эмма гладит Регину по спине и чувствует, как внутри нее самой загорается огонь злости.

Это все действительно Кора, как иначе? Все началось с нее.

– Я думаю… может, она все-таки заботится обо мне, просто по-своему, – вдруг неуверенно говорит Регина, и это вызывает у Эммы мрачный смех.

Она действительно услышала то, что услышала? Регина называет это заботой? Она сошла с ума? Вдруг забыла про Ингенуса? Или есть что-то, чего Эмма не видит? Или кто-то пытается внушить Регине то, чего никогда не было? Что если сама Кора сменила тактику и за спиной Эммы обрабатывает Регину, чтобы в итоге склонить ее на свою сторону? Разлучить их?

Эмма наливается гневом.

Регина не глупая, но Кора может сыграть в раскаяние. И если она играет уже достаточно долго…

Проклятье!

– Заботится? – повторяет Эмма ожесточенно. – По-твоему, это забота? Очнись, Регина! – она встряхивает ее, сильно. – Так заботится, что заставила убить Ингенуса, а потом подкладывала тебя под всех, кто тебя хотел? Это забота, по-твоему? То, что она заставила тебя поверить, что ты виновата в смерти своего любимого?

Эмма злится так, как никогда и ни на кого еще не злилась. Злость пульсирует у нее в висках, заполняет глаза, шумит в ушах и заставляет сердце колотиться стремительнее. Она не позволит, чтобы Кора манипулировала Региной! Эта старая тварь может блюсти только свои интересы – и ничьи больше. А в ее интересах, чтобы Регина подчинилась ей – раз и навсегда.

В глазах Регины, устремленных на Эмму, сплошная боль. Она ползет по щекам вместе со слезами, и Эмме безумно хочется залить этот пожирающий огонь целительной водой, но она знает, что иногда нужно дать пламени прогореть, чтобы пожар затих.

– Это ее способ… – шепчет Регина, а Эмма не понимает, как можно видеть заботу – хоть какую! – во всей этой ненависти. Она обхватывает ладонями щеки Регины и сжимает пальцы.

– Ты сошла с ума, – убежденно говорит она. – Кора не из тех римлян, что заботятся о своих рабах. Она их использует. И тебя тоже.

Регина будто бы собирается что-то возразить, но в последний момент проглатывает слова. Эмма уже готова биться с ней до последнего, когда слышит:

– Я не знаю… Может быть, ты права. Может быть…

Так странно видеть Регину растерянной. Эмме странно. И она целует веки Регины, уверенно шепча:

– Мы уйдем отсюда, любимая, слышишь? И никакая Кора не дотянется до тебя, уж поверь мне.

Спустя какое-то время, возвращаясь к себе, Эмме сталкивается за поворотом с причиной все еще пульсирующей в венах злобы.

– Ты ослепла, рабыня? – надменно интересуется Кора. – Твое счастье, что моя дочь подарила мне сегодня прехорошенькую внучку, иначе я бы уже приказала выпороть тебя за то, что посмела меня толкнуть!

Она говорит что-то еще, но Эмма не слышит ее и не слушает, глядя под ноги. Под конец Кора фыркает:

– Поскорей бы кто-нибудь убил тебя на этой арене!

Эмма позволяет себе быстрый смешок, глядя вслед стремительно удаляющейся Коре, а потом наклоняется, чтобы поднять ненароком оброненную римлянкой вещь.

Комментарий к Диптих 32. Дельтион 2

*Один из эпитетов Дианы. В одном из значений (как божество ночи с ее таинственными проявлениями) была отождествлена с Гекатой, богиней ночи, подземного мира и волшебства. Будучи богиней чар и таинственных ужасов ночи, Диана считалась покровительницей распутий (отсюда Trivia) и изображалась с тремя головами, глядящими на три дороги.

========== Диптих 33. Дельтион 1. Damnatio memoriae ==========

Damnatio memoriae

проклятие памяти

Эмма идет на рынок еще до того, как рассвет вступает в полную силу: ей не сидится в домусе, сердце требует решительных действий. Спать практически невозможно, в голову лезут мысли – одна отвратительнее другой. Хорошо, что с недавних пор никто не ограничивает Эмме возможность выходить за пределы лудуса. Впрочем, она все равно берет с собой соглядатая: совершенно не нужно поднимать какую-то шумиху вокруг себя. То, что планирует Эмма, требует тишины. Если и не полной, то максимально к этому приближенной.

Особой надежды на то, что Алти уже на месте, нет, и поэтому Эмма даже слегка удивляется, когда издалека видит знакомую фигуру, сидящую на привычном месте. Рынок только просыпается, торговцы раскладывают товар, редкие покупатели, которым тоже отчего-то не спится, лениво бродят меж рядами. Соглядатай задерживается возле прилавка с оружием, Эмма уверенно идет вперед и не оглядывается.

– Вот, – протягивает она Алти белоснежный платок, что так удачно подобрала вчера. – Сделай то, о чем я тебя просила.

Алти поднимает на нее мутный взгляд, в котором явно плещется не утренняя бодрость. На какое-то мгновение Эмме кажется, будто она не видит белка. Но Алти моргает, и вот уже глаза становятся нормальными.

Человеческими.

– Все же решилась? – хрипит она и будто бы вздыхает. В ее ладони нет привычных косточек, но Эмма постоянно и невольно прислушивается в ожидании мерного постукивания.

Алти протягивает руку и забирает платок. На мгновение их пальцы встречаются, и Эмма вздрагивает от этого прикосновения. Словно может произойти что-то плохое. Заметив ее напряжение, Алти ухмыляется и опускает голову, принимаясь разглядывать платок. Потом говорит:

– Помнишь, о чем взамен просила тебя я?

Эмма помнит. И сейчас эта плата кажется ей абсолютно несущественной.

– Завоеватель, – кивает она, переминаясь с ноги на ногу. Титул слетает с губ естественно и просто. Эмма уже не ждет прибытия этого человека так, как ждала поначалу. Теперь ей нужно закончить все свои дела до того, как поступит сигнал о возможном побеге.

Алти снова смотрит на нее. И снова в ее глазах плавает какая-то муть, погружаться в которую Эмма не хочет совершенно. Но вдруг оказывается, что нет сил отвести взгляд, и приходится смотреть, и покачиваться из стороны в сторону подобно той мерзкой змее, что зачарованно слушает дудочку бродячего фокусника.

– Завоеватель, – нараспев повторяет гадалка и сминает в ладони платок. Эмма не успевает заметить, как он исчезает, потому что все еще не может заставить себя оторваться от глаз Алти. Когда те принимаются затягивать ее подобно водовороту, приходится буквально хватать себя за волосы и выдергивать обратно в мир. Жадно хватая ртом воздух и отказываясь спрашивать, что это такое было, Эмма, с содроганием ощущая, как стекает по спине струйка пота, бормочет:

– Когда ты сделаешь это?

В ушах звенит, сердце колотится как безумное, ноги подрагивают. Эмма не понимает, что происходит, и очень хочет уйти, но ей нужно дождаться ответа.

Алти усмехается и цокает языком.

– Уверена, тебе нужно было еще вчера…

Эмма с досадой кивает.

Вчера.

Месяц назад.

Сразу, как она обо всем узнала.

– Не боишься? – вдруг спрашивает Алти, и голос ее звучит абсолютно нормально, без привычной хрипоты.

– Чего мне нужно бояться? – пожимает плечами Эмма.

Что может быть страшнее мыслей о том, как плохо любимому человеку? А ты ничем не можешь ему помочь…

Алти косится на нее, и Эмма торопливо отводит взгляд, не желая вновь переживать то, что пережила только что. Что бы тут ни было, разбираться в этом она не будет. Цель у нее вполне ясная, а остальное – это всего лишь остальное. И оно ее не должно интересовать.

– Расплаты, – нараспев произносит Алти. А потом вдруг встает, и шокированная Эмма понимает, что никогда бы не подумала, насколько гадалка высока. Приходится задирать голову, чтобы посмотреть на нее. Алти превосходит ростом всех известных Эмме мужчин, и это заставляет отшатнуться. Но отшатывается Эмма недостаточно быстро и уверенно, и Алти успевает схватить ее за запястье и притянуть к себе. У гадалки цепкие, неприятно холодные пальцы, и Эмма крутит рукой, пытаясь освободиться. Ничего не получается.

Алти склоняется, от нее пахнет чем-то затхлым. Эмма никогда не видела ее так близко и невольно отмечает сухую кожу на лице и потрескавшиеся губы, с которых слетает вкрадчивое: