В голове не укладывается, что они ведут подобный разговор. Но Август делает шаг вперед и тянет к Эмме руки. Та с отвращением отстраняется, но он будто бы не замечает и лихорадочно шепчет:

– Он прибежал, Паэтус рассвирепел и погнался за ним, я не успел его остановить!

У него дрожат губы, и Эмма понимает, что вместе с отвращением испытывает еще и жалость. Август-то ни в чем не виноват. А исправить теперь уже ничего нельзя.

– И почему только ты с ним, – вздыхает она, тут же понимая, что не хочет слышать. Но уже поздно.

– Потому что я люблю его.

Август прячет взгляд, как если стыдится собственных чувств, а Эмму так и подмывает спросить, за что же он любит этого… человека. Она вспоминает собственную влюбленность, и ее воротит от того, какой глупой, какой наивной она тогда была. Однако нельзя отрицать, что и Паэтус играл хорошую роль. Он умеет втереться в доверие, когда ему нужно. Но неужели Август за столько лет еще не понял…

Эмме нечего сказать Августу, и она уходит от него, слыша, как он пытается что-то бросить ей вдогонку. Нет, нет. Она не хочет слушать. Она хочет смерти его любовника, и ей нет дела, сколько хороших слов про него может придумать Август.

Регина у себя. Она лежит на кровати с закрытыми глазами и не открывает их даже тогда, когда Эмма преувеличенно громко кашляет, привлекая к себе внимание.

– Девочка, – глухо отзывается Регина. – Здоровая, красивая девочка.

Речь о Ласерте и ее ребенке, о ком же еще.

Может, и хорошо, что не мальчик. Это было бы слишком.

Эмма кивает – сама себе, потому что Регина все еще не смотрит на нее – и, проходя в комнату, приглушенно говорит:

– Надо что-то делать с Паэтусом.

Она не советуется. Просто ставит в известность. И Регина это отлично понимает. Садясь на кровати, свешивая с нее ноги, она строго смотрит на Эмму и предупреждающе спрашивает:

– Но делать будешь не ты, так ведь?

Она по-прежнему упорствует в своем нежелании позволить Эмме разделаться с проблемой.

– Так.

А Эмма по-прежнему лжет ей. По ее мнению, эта ложь во благо. И она тоже не откажется от нее.

Взгляд Регины проясняется, она улыбается и кивает. Прядь коротких темных волос падает на щеку, она убирает ее, заводя за ухо.

Эмма облегченно улыбается в ответ.

Сейчас ей, как никогда, хочется тепла и ласки. Ей хочется, чтобы Регина раскрыла объятия, и она подходит ближе, становится на колени возле постели и тянется всем телом, но встречает лишь мгновенно возникшую холодность. Регина не привлекает ее к себе и не целует в лоб. Она даже не смотрит в ее сторону. И Эмма напрягается, с отчетливым раздражением понимая, что между ними снова что-то не так. Когда же это кончится?! Да, погиб Роланд, но почему это должно отразиться на них? Почему?!

– Что не так?

Как Эмма ни старается, раздражение все же проникает в голос. Может, и к лучшему.

Регина какое-то время пристально смотрит на нее, словно собирается что-то отыскать в глубине светлых глаз. Потом отворачивается.

– Ты же видишь, ничего не складывается. Как только я решаю, что все у нас может быть, что мы можем… – она прерывисто вздыхает, обрывая себя на полуслове, затем продолжает, по-прежнему не глядя на Эмму: – Так сразу случается что-то, что снова разводит нас в разные стороны.

Эмма берет ее за руку, но Регина тут же отдергивается, будто от укуса змеи. Это очень неприятное, царапающее сердце, движение. Эмма отвыкла, что Регина так реагирует на нее, и совершенно не собирается привыкать снова.

– Это совпадение, – уверенно говорит она. – В этом лудусе всегда что-то происходит, не можешь же ты…

Она прикусывает язык, потому что сказать, что Регина не должна бы столь сильно переживать из-за смерти Роланда, будет в корне неверно. И поспособствует лишь большему недопониманию. Только поэтому Эмма молчит, хоть и считает, что Регина никогда не была близка с семейством Робина, а потому и горевать ей не пристало.

– Наши отношения неправильны с самого начала, – кривит губы Регина. – Они больные и извращенные. Меня подложили под тебя, и только поэтому ты теперь думаешь, что любишь меня. Это должна была быть забава – для них и для нас с тобой. Ты должна была принять это забавой! Почему ты полюбила меня?

Эмма чуть усмехается.

Регина не горюет.

Регина просто снова нашла повод, чтобы отступиться.

Может ли однажды это просто кому-то надоесть?

Наверняка может.

Но не сегодня.

– Пусть так, – отвечает ей Эмма. – Я согласна быть больной и извращенной. С тобой.

Она полностью уверена в том, что говорит, в том, что думает и чувствует. Это та истина, что нужна ей.

Нужна им обеим.

Обе они шли друг к другу много времени, и нет никакой разницы, что в итоге заставило их посмотреть друг на друга. Теперь они могут смотреть в одном направлении – и быть счастливыми.

Это неправильно, неправильно, что все всегда случается так, чтобы разделить их!

Эмма пытается взять Регину за руку, но та отдергивается, как от удара.

– Ты не понимаешь? – шепчет она гневно. – Ты правда не понимаешь?

Она вдруг сама обхватывает ладонями лицо Эммы, сжимает его, почти до боли, и продолжает шептать:

– Мы никогда не были бы вместе, никогда, слышишь? Ты не предназначена мне, а я не предназначена тебе. У нас разные пути, и видят боги, я пыталась идти своим, но проклятый Аурус смешал карты, и наши с тобой дороги слились воедино. Что мне делать теперь с этим, скажи?

Темный взгляд наполнен мукой и далеким гневом, Эмма всматривается в него до головокружения, а Регина снова шепчет:

– Я не могу любить тебя, Эмма. И не позволю тебе любить меня. Я проклята, проклята! Но мое проклятие останется при мне, и я принесу жертву Тривии* – любую жертву! – лишь бы она уберегла тебя от бед.

Эмма слышит лишь: «Я так люблю тебя, что не позволю причинить боль – даже самой себе!». Она хочет это слышать. Она кладет свои ладони поверх ладоней Регины и сжимает пальцы.

– Мне не страшно, – шепчет она. – Рядом с тобой нет страха, и не будет боли. Позволь мне оберегать тебя, Регина, позволь быть рядом – это все, чего я прошу.

Быть может, позже она спросит о проклятии и о том, почему Регина заговорила о нем. Но не сейчас.

С губ Регины срывается глухой стон, она выдергивает руки из рук Эммы и зажимает ладонью рот. А потом Эмма слышит еле внятное:

– Любимые мною люди умирают. Я не хочу, чтобы умерла и ты.

Эмма вздыхает и качает головой. Она уже успела понять, что Регине надо дать возможность переварить то, что бурлит внутри нее, пусть даже она сама доводит себя до кипения. Такова ее натура.

Эмме не нравится, что Регина постоянно возвращается к прошлому, но, видимо, отучить ее от этого можно, только выбравшись из лудуса. А пока стоит запастись терпением.

И Эмма терпит.

Регина трет виски и продолжает:

– Я решила, что боги отвернулись, что они не следят. Что можно попробовать снова. И вот к чему это привело.

Эмма поджимает губы.

– Богов не существует, – отрезает она, не подумав, что Регина, может статься, не тот человек, с которым стоит обсуждать подобное. Она видит удивленный взгляд, тут же устремившийся на нее, и успевает пожалеть о сказанном, когда слышит:

– Все вокруг умирают. Потому что я снова осмелилась полюбить.

Едва произнеся последнее слово, Регина закрывает глаза. По лицу ее прокатывается досадливая гримаса: она явно сказала не то, что собиралась.

Прокатывается что-то и по спине Эммы, вот только на досаду это вовсе не похоже.

Регина сказала, что любит ее.

На самом деле, это все, что имеет значение.

Все, что должно иметь.

Эмма обнимает ее – очень крепко. Регина пытается выбраться, но не может, и затихает, наконец, несмело обнимая Эмму в ответ. Та прижимается щекой к ее щеке и говорит, очень тихо, очень уверенно:

– Ты никогда и ни в чем не была виновата. Это Кора. Она сломала тебя. Она заставила тебя сделать то, к чему не может быть готов ни один человек. Это все она.