И Эмма шепчет ей в губы перед тем, как поцеловать их вновь и вновь:
– Ночью после боя я буду у тебя.
Они целуются так, словно земля вот-вот растворится под ногами, будто мир кончится, и настанет хаос – древний и неизбывный, в котором они непременно потеряют друг друга. С отчаянно бьющимся сердцем Эмма уходит от Регины, с каждым вздохом все сильнее желая обернуться. Но ей нужно готовиться к бою. Она должна победить.
Галл встречает Эмму на тренировочной арене и виновато гудит:
– Ты уже знаешь, да?
Эмма успокаивающе улыбается ему и кладет ладонь, еще помнящую прикосновение к другому телу, на плечо.
– Я уже знаю. Что поделать…
Ей легко. Она знает, что никто не должен погибнуть в этой схватке, а значит, нужно просто сделать все красиво.
Они с Галлом тренируются весь остаток дня и половину следующего. Эмма с удовольствием чувствует, как сила растекается по мышцам, растворяется в крови и заполняет разум. Легкость уводит ее от чужих ударов, ловкость позволяет наносить свои и достигать цели. Будучи повержен пару раз, Галл смеется, приподнявшись на локтях с песка.
– Помню, какой зеленой ты к нам пришла, Эмма.
Эмма смахивает с брови капельку соленого пота.
– Я тоже помню, – соглашается она, и удовлетворения в ее голосе больше, чем удивления. Она нравится себе такой.
Почти перед самым боем Аурус сообщает Эмме, что с Галлом она сражаться не будет. Новый ее противник уже ждет на арене, и это Робин. Эмма выходит к нему под непрекращающийся ор толпы и не может понять, нравится ли горожанам такой поворот событий. Робин разворачивается к ней, поигрывая мечом, и приветственно кивает. Они не говорят друг другу ни слова, а Эмма перед тем, как встать в стойку, пробегает взглядом по рядам, будто надеется отыскать там Регину. Но даже если бы она там была, разглядеть ее в море пестрых лиц слишком затруднительно: они сливаются в нечто общее и заставляют голову кружиться. Эмма встряхивается, покрепче сжимает рукояти мечей и чуть сгибает ноги для придания себе устойчивости.
Она должна победить.
Кто знает, быть может, Регина не пустит ее к себе после поражения.
Эта мысль заставляет Эмму криво усмехнуться и первой ринуться в атаку. Безусловно, Робин легко уворачивается и мечом шутливо шлепает Эмму плашмя по заду. Зрители взрываются смехом, а Эмма, красиво развернувшись, в тот же миг нападает вновь, зажимая своими клинками клинок Робина. Этому приему она научилась недавно и успела понять, что он всегда получается неожиданным. А Робин, кроме того, ни разу не видел, как она его проводит. На лице его мелькает изумление, но ему хватает умений, чтобы освободиться быстрее, чем это делали другие противники Эммы. Они отталкиваются друг от друга и расходятся в стороны, осторожно шагая по кругу и присматриваясь.
Возможно, Мэриан тоже наказала мужу вернуться с победой.
Следующий ход за Робином, и он использует его, чтобы попытаться провести обманный маневр и выбить меч из рук Эммы. Но она видела, как он проделывает все это на тренировках, а потому без особого труда ускользает, в ответ дотягиваясь острием до бедра Робина. Подпрыгнув от укола, Робин переходит в более агрессивную атаку, и Эмма точно знает, что сила на его стороне, как и любого из мужчин. Зато ее боги наделили ловкостью и выносливостью. Довольно долго она заставляет Робина бегать по арене и практически не проводит приемов, чем вызывает недовольные выкрики толпы, но ее тактика дает свои плоды. Робин начинает испытывать усталость. С мужчинами он сражается совершенно иначе, и поведение Эммы на арене для него в новинку. Он делает ошибки, за каждую из которых расплачивается капелькой крови: раны не смертельны и затянутся стремительно, но совсем без них нельзя. Эмма работает на публику, и мало-помалу та встает на ее сторону. Конечно, в начале боя Робин считался уверенным фаворитом, Эмма не возьмется с этим спорить, но горожане знают и про ее победы в Риме. Пусть она выступает не так уж часто, однако финалы ее сражений хороши. Ее имя все чаще принимается звучать над ареной, и это придает сил, которые тают все быстрее под лучами заходящего солнца. Эмма ощущает усталость, мышцы ног забились и кажутся каменными, руки все чаще подрагивают при замахах. Пора заканчивать.
Эмма останавливается – резко и неожиданно. Робин по инерции пробегает мимо нее, и будь он чуть менее уставшим, ему не составило бы труда моментально распознать хитрость. Но он устал настолько, насколько устал, и Эмме этого достаточно. Она делает быстрый шаг следом за ним и бьет ему под колено: несильно, так, чтобы он пошатнулся. А после просто толкает в спину.
Робин, взмахнув руками, падает на песок, и Эмма ставит ногу ему на спину, вскидывая свои мечи так, чтобы они скрестились.
Это совершенно незрелищная победа, но бой и не должен был стать кровавым. Публика, конечно, это понимает, однако это не мешает ей разочарованно гудеть.
Эмме все равно. Она устала больше, чем могла бы устать за более стремительный бой, а потому ей безмерно хочется оказаться в купальне и после – у Регины. Мысли о ней чуть оживляют, Эмма подает руку Робину. Тот тоже устал, морщины на его лице залегли глубже, чем обычно, глаза запали. Пусть в Тускуле уже не так жарко, как летом, но солнце только сейчас покинуло арену.
– Неплохой бой, – кивает Робин Эмме, но та качает головой.
– Никакой бой.
Робин пожимает плечами. Он не кажется раздосадованным поражением, впрочем, и радости в его взгляде маловато. Они с Эммой кланяются публике и Аурусу с Корой. При взгляде на последнюю Эмма думает, смирилась ли римлянка с тем, что ее рабыню отдали ненавистному гладиатору. Вряд ли, такие мириться не умеют. Наверняка вынашивает что-то в своем черном сердце, змея!
Злость ненадолго зажигает кровь, и Эмма широким шагом выходит с арены. Робин идет следом, чуть отставая. Крики толпы преследуют их до самого домуса, где улыбающаяся Регина подает Эмме кувшин с прохладной и прозрачной водой.
– Мой победитель, – со значением произносит она, и Эмма пьет, поверх края кувшина встречаясь глазами с Региной. Велико, очень велико искушение вылить остаток воды на себя и взять Регину прямо здесь, но вокруг слишком много людей, и Эмма не станет рисковать.
Издалека доносится вдруг какой-то шум, который слишком быстро нарастает. Эмма хмурится, различая в том шуме детский крик и мужские грязные ругательства. Вернув кувшин Регине, она разворачивается, пытаясь определить источник скандала, и бежит на него, отчего-то испытывая странное волнение, колко дергающее волосы у самого основания. Детский крик перерастает в вой, и Эмма отчаянно отдает бегу всю себя, понимая, что не успевает. Кто-то бежит рядом и опережает в последний момент: это Робин. Вдвоем они врываются в пустой зал, и взгляду открывается ужасное зрелище, от которого у Эммы кровь стынет в жилах.
Голый и потный Паэтус, изрыгающий проклятия, ногами безжалостно забивает скорчившегося у стены ребенка.
И только по безумному воплю бросившегося вперед Робина Эмма понимает, что ребенок этот – Роланд.
Она не успевает остановить Робина, и тот хватает Паэтуса за плечи, разворачивает и швыряет наземь, дважды в припадке ярости ударяя его ногой в живот. Паэтус корчится, у Эммы велико искушение позволить Робину добить его, но слышатся взволнованные голоса, и будет правильнее остановить происходящее. Она пытается ухватить Робина за руку, но тот не видит ее и не слышит, благо, внимание его быстро переключается на неподвижно лежащего Роланда. Он бросается к сыну, а появившиеся в зале рабы – к стонущему Паэтусу. Эмма видит Мэриан, которая со всех ног бежит к мужу, а потом все будто сливается в один безумный вой, и никак не поверить, что звук этот может издавать человек.
Робин поднимается, держа на руках мертвого сына. Эмма откуда-то знает, что Роланд мертв. Может, слишком безвольно его тело, может, слишком много крови вокруг. А может, еще что.
Мэриан кидается на Паэтуса, но рабы перехватывают ее, не давая добраться до хозяина. Волны ненависти прокатываются по залу, заставляют Эмму содрогаться. Она отступает на шаг, кто-то берет ее под руку и сильно сжимает пальцы.
