– Вот и все, – подытоживает Лилит. – Жди. Людям нужно время. Всем без исключения. А Регине – больше остальных.

И Эмма склонна с ней согласиться.

Сегодня хороший день. Если забыть обо всем, что тревожит, если отбросить прошлое и не переживать о будущем, то солнце, ветер и приглушенный смех, доносящийся откуда-то издалека, делают свое благое дело. Эмма закрывает глаза и подставляет лицо теплу, позволяя ему ласкать веки и задевать дыханием ресницы. Если бы она только могла взять и выкинуть сейчас прочь все дурные мысли…

– Говорят, – слышит она, – скоро в Тускул приедет знаменитый греческий автор пьес, и одну из них поставят в театре*. Хочешь сходить?

Эмма недоуменно приоткрывает глаза.

– Рабам можно ходить в театр? – уточняет она.

Лилит снисходительно улыбается.

– Рабам – нет. Гладиаторам – да.

Эмма отзывается улыбкой на улыбку. Она забывает в последнее время, что ей дозволено чуть больше. И еще чуть, если учесть, на каком положении она в доме Ауруса. Вот только долго ли еще сумеет она в нем удержаться?

Завоеватель, конечно же, не знает о ее планах. Он претворяет в жизнь свои, и Эмма не может его за это винить. Но если бы он хоть чуть-чуть поторопился… если бы победы его стали чаще и увереннее…

Рим потихоньку изгоняет опухоль из своего тела, и Эмме не нравится такое положение вещей. Она все еще верит, что вскорости Завоеватель и его армия позволят рабам Тускула сбежать, но вера эта тускнеет день ото дня. Нет былого азарта, нет лихорадочного ожидания – Эмма будто застыла в смоле, размягченной жарким солнцем, и дремлет до поры до времени. Когда уже настанет их время? Когда мир взорвется топотом ног? Когда им доведется жадно испить свободы?

Эмма дремлет в ожидании, как умудренный опытом старец, который понимает: спешка до добра не доводит. Но как же хочется, чтобы!..

Неторопливые шаги заставляют Эмму, разморенную теплом, встрепенуться.

– Приветствую, – неулыбчиво говорит Сулла, остановившийся в паре шагов от скамьи, на которой сидят Эмма и Лилит. – Что привело тебя сюда?

Лилит уходит почти моментально, и Эмма старательно моргает, выпрямляя спину. Ей кажется или Сулла слишком уж неприветлив? Быть может, недоволен жарой, в последнее время вновь захватившей город. Да что там теперь эта жара… Осень на дворе. Недолго уж осталось солнцу пировать так, как оно пирует сейчас.

– Сиди, – велит Сулла и садится рядом с Эммой. Расправляет задравшуюся тунику, разглаживает ее на коленях. Поглядывает на Эмму и молчит. Та тоже молчит и смотрит в сторону. Сейчас ей совсем не до того, чтобы вести вежливые беседы. Но, как выясняется, Сулла того же мнения.

– Я могу приказать своим людям, и они расправятся с ним, – говорит он небрежно, и Эмма не сразу понимает, о чем речь. А когда понимает, то ошарашенно оборачивается на Суллу и тщательно подбирает слова, прежде чем ответить.

– Это очень… неожиданное предложение, – бормочет она, не зная, как правильно реагировать. А что если это проверка? Неважно, чья. Она привыкла доверять Сулле, и вряд ли он выдаст ее и остальных рабов, однако эта ситуация… Она не имеет никакого отношения к восстанию.

Сулла, очевидно, понимает волнение Эммы, и успокаивающе кивает.

– Никто не узнает, – обещает он, и все же чувствуется какой-то подвох в его словах.

Эмма медленно качает головой.

– Спасибо.

– Подумай, – пожимает плечами Сулла. – Мне это ничего не будет стоить. А разделаться с ним нужно – много у кого он тут крови попил.

За его безмятежностью угадывается злость. Эмма гадает, что такого Калвус сделал Сулле, раз последний точит на него зуб. Однако же мстить он собирается не за себя – это ли не повод для подозрений?

– Все в порядке, – Эмма встает, потому что разговор ни к чему не ведет. – Спасибо еще раз.

Сулла кивает, глядя на нее снизу вверх.

– Лупа спрашивала о тебе. Не хочешь заглянуть к ней?

Мгновение Эмма колеблется. В другой раз однозначно заглянула бы, но сейчас…

Она отрицательно качает головой.

– Нужно вернуться, – лжет она без зазрений совести. – Аурус может хватиться.

Он не хватится. Он наверняка знает, что ее нет в лудусе – Белла как-то сообщила, что он следит за всеми своими рабами. Вот только Эмму это сейчас мало волнует – хотя, возможно, поволноваться стоило бы. Аурус не высовывается из тени в данный момент, а потом? Что если он встанет на пути в самый важный момент? Сможет ли Эмма устранить тогда эту проблему?

Эмма возвращается домой кружными путями и едва замечает Беллу, торгующую на углу. И снова мгновение колебания, а затем…

– Эмма! – Белла искренне радуется встрече и просит немного времени, чтобы передать благообразному дедушке уже купленные им цветы, а после берет Эмму под руку и увлекает в сторону, подальше от давящей на плечи жары.

– Как ты? Как Регина?

Сочувственно поджатые губы дают Эмме возможность понять, что всем все известно. В принципе, ожидать обратного было бы смешно.

– Все хорошо, – коротко обрубает она возможность дальнейших вопросов и спрашивает сама: – Ты можешь влиять на Ауруса?

Белла приподнимает брови и кивает, чуть помедлив.

– Мне кажется, что да, – уклончиво отзывается она. Теперь уже и в ее голосе слышится подозрение.

– А что такое? – уточняет она, и Эмма улыбается ей.

– Если ты заметишь, что он слишком интересуется тем, куда я пропадаю средь бела дня, отвлеки его. Сможешь?

Белла разражается звонким смехом, от которого на глазах у нее выступают слезы. Эмма посмеивается тоже, но ей все еще нужен ответ, и она ждет его.

– Ах, Эмма, – стонет Белла, не успев отсмеяться. – Он прекрасно знает, куда ты ходишь.

В первый момент холод пробивает Эмму насквозь так сильно, что она превращается в цельную ледышку. Но взгляд на спокойное лицо Беллы позволяет этому льду начать таять.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно уточняет Эмма, и Белла машет рукой.

– Он думает, что ты все еще спишь с Лупой. И я его не спешу разубеждать.

Эмма моргает. Потом снова и снова.

– Ах, вот оно что… – только и получается сказать.

Наверное, это и хорошо. По крайней мере, так далеко от истины, как только может быть.

Они с Беллой еще какое-то время разговаривают ни о чем, потому что вокруг слишком много людей, которые обладают умением слушать и слышать, затем Эмма возвращается в лудус. И, сама не понимая, почему, останавливается возле тренировочной арены, глядя на гладиаторов, заканчивающих разминаться. У нее же перед глазами отчего-то другая картинка.

Капито.

Она вспоминает, что сделали с ним гладиаторы всего лишь за попытку изнасиловать Марию. Но вот нечто более плохое случилось с Региной, и никто – никто! – не вступился за нее. Даже не попытался.

Эмма отлично знает, что сравнивать бесправного раба и влиятельного римлянина не годится, однако никак не может отделаться от этого сравнения. И чем больше она об этом думает, тем сильнее ярость разгорается в крови, тем ярче мелькают перед глазами воспоминания, которые не хочется держать при себе. Гнев переполняет Эмму, вырывается вместе с дыханием и заползает внутрь вместе с дымом от костров, на которых жарят мясо к сегодняшнему ужину.

Кто-то дотрагивается до ее руки, и это Регина. Она становится рядом, темно-синяя туника прикрывает загорелые плечи. Короткие волосы уложены в аккуратную прическу, к которой Эмма однажды обязательно привыкнет.

– Аурус ведь так и не наказал тебя за промашку с Капито, верно? – спрашивает она, игнорируя приветствия, которыми стоило бы обменяться.

Если Регина и удивлена такому началу разговора, то никак этого не показывает. Взгляд ее устремлен в сторону Августа, что-то рьяно объясняющего новичку.

Эмма тоже смотрит на Августа, словно делает вид, что они с Региной не знакомы. А потом слышит то, что и так уже давно знает:

– Эмма. Наверное, стоит тебе сказать, наконец… Капито был куплен для того, чтобы с ним расправились. Его все равно собирались казнить, он предал своего прошлого хозяина. А гладиаторы в лудусе как раз начали роптать – иногда это случается. И Аурус дал им возможность отыграться на более слабом.