– Что?..

– Я не хочу, чтобы ты убивала Калвуса, – шепчет ей Регина нежно и носом трется о нос. А потом добавляет:

– Но я не хочу, чтобы он жил.

И Эмма понимает.

Они не выходят за пределы лудуса, и Август, в одиночестве тренирующийся на арене, то и дело поглядывает на них издалека. Регина водит Эмму кругами и молчит, держа ее за руку. Взгляд ее то и дело обращается к псарне. Эмма не сильно тревожится, но все же решает предупредить Робина. Регина выглядит спокойной, однако спокойной она выглядит всегда, и это практически ничего не значит. Нутром чуя перемены, Эмма не хочет, чтобы они были связаны с чем-то, что она, возможно, не сумеет проконтролировать.

Позже, дождавшись, когда Регина уснет, Эмма выскальзывает из ее комнаты и, бесшумно прокравшись по галерее, замирает напротив своей спальни. Затем все же заходит.

Молчаливый крошечный Один, восседающий на своем привычном месте, равнодушно глядит на Эмму. Та подходит ближе и ищет в себе непреодолимое желание помолиться. Но его нет, и злость, все еще тлеющая внутри, мешает удивиться и испугаться. Эмма думает, что ничего не случится, если она оставит Одина без внимания. Разве он одинок? Разве не взывает к нему каждый первый на далеком севере и многие за его пределами?

Эмма склоняется к идолу, словно стремясь отыскать на его крошечном неподвижном лице какие-то эмоции. Но Один, разумеется, ничем не может ее порадовать. И Эмма вдруг думает, что он не нужен ей. Кому она возносит молитвы? Кого она просит быть милостивым к ее любимым? Вот этого… Кого?

Она оставляет его на месте, когда торопливо уходит из комнаты. И не чувствует за собой вины. Ни капли.

Робин не спит. Не спит и Мэриан, однако теперь она улыбается Эмме, видя ее на пороге. Улыбка, впрочем, быстро сменяется тревогой.

– Что-то случилось? – Мэриан пытливо всматривается в глаза Эммы и добавляет: – Что-то еще случилось?

Эмма качает головой.

– Нет.

Мэриан облегченно вздыхает и кивает, тут же теряя интерес. Она отходит к спящему Роланду, раскинувшемуся на кровати, а Робин, повинуясь жесту Эммы, вслед за ней выходит в галерею. Отойдя на достаточное количество шагов, Эмма поворачивается.

– Мне нужно, чтобы ты следил за Региной, когда меня не будет рядом.

Голос ее тих и невыразителен. Она смотрит на Робина и ждет вопросов, которые, разумеется, не могут не последовать.

Робин скрещивает на груди руки, невольно – или вольно? – играя мышцами и хмурясь.

– Она ведет себя странно?

Эмма задумывается на мгновение перед тем, как ответить.

– Нет. Она ведет себя не странно. И именно поэтому я не хочу, чтобы она сделала то, о чем потом сильно пожалеет, – она снова медлит перед тем, как добавить: – О чем все мы сильно пожалеем.

Ее волнует лишь Регина, но Робин – не она. И угроза ему самому и его семье возымеет большее действие.

Так и есть. Робин взволнованно переступает с ноги на ногу, оборачивается в сторону их с Мэриан комнаты, затем подступает к Эмме ближе. От него пахнет едой, и рот наполняется слюной: со всеми событиями Эмма просто забывает есть.

– Я послежу, – обещает Робин, и взгляд у него из тех, которым можно верить. Эмма хлопает его по плечу и кивает.

– Спасибо.

Они расходятся, и Эмма, вместо того, чтобы вернуться к Регине, идет на кухню. Ждать до утра ей отчего-то не представляется возможным. Она просто быстро закинет что-нибудь в живот и все. Никаких трудностей.

Но трудности все же есть, и лицо у них точь-в-точь как у Диса, который внезапно вырастает перед Эммой в ночи, когда она бегом пересекает арену. Он выставляет руку, не давая врезаться в себя, и учтиво говорит:

– Ночные тренировки? Что так? Днем слишком много хлопот? – и добавляет, почти интимно понижая голос: – Как продвигаются наши дела?

Он выделяет интонацией слово «наши», и Эмма, заглядывая ему в лицо, отвечает:

– У нас нет общих дел.

Она отлично помнит, что Дис осведомлен о подготовке побега, но это не значит, что он имеет к нему какое-то отношение. Даже если часть вложенных денег принадлежит ему.

Дис удерживает ее подле себя какое-то время, потом опускает руку.

– Ты, верно, гадаешь, что я здесь делаю? – усмехается он.

Эмма отрицательно качает головой.

Ей это неинтересно. В какую-то другую ночь она, возможно, и задалась бы подобным вопросом, но только не сейчас. Ей уже даже не хочется есть, и она почти разворачивается, чтобы уйти, когда Дис стремительно заступает дорогу.

– Разве ты не хочешь отомстить? – вкрадчиво произносит он, и глаза его самым странным образом бликуют, отражая свет ближайшего факела.

Эмма поджимает губы. Как это может касаться его? Или у него свои счеты с Калвусом?

– Нет.

Даже если так, даже если Дис и сам непрочь отправить Калвуса вон из этого мира, сознаваться в подобных желаниях Эмме опасно. Она набила достаточно шишек, прежде чем уяснила: любые слова могут обернуться против тебя, если вольются не в те уши.

Дис вздергивает брови.

– Нет? – с сарказмом повторяет он, и видно, что не так уж он и верит. Но разве то забота Эммы?

– Нет, – повторяет она и обходит Диса, не намереваясь продолжать беседу. Ей чудится, что он снова кинется за ней, но шагов не слышно, а оборачиваться Эмма не собирается. Быстрее, чем планировала, она возвращается в домус, столкнувшись с сонным рабом, чья смена на кухне вот-вот начнется, и, на цыпочках пройдя в спальню Регины, осторожно укладывается на постель поверх одеяла.

Регина спит. Или очень умело делает вид. Так или иначе, но проверять Эмма не собирается. Она обнимает ее, придвигаясь ближе, и утыкается носом в шею, впервые радуясь коротким волосам Регины.

– Я люблю тебя, – шепчет она чуть слышно. – Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Ответом ей служат первые капли начавшегося дождя.

Комментарий к Диптих 31. Дельтион 1. Semper fidelis

Продолжения - 13 июля.

========== Диптих 31. Дельтион 2 ==========

Проходит несколько дней, и Регина чувствует себя хорошо, но Эмма все еще опасается уходить далеко и надолго. Она не видит дурных предзнаменований, и черные вороны не кружатся над головой, а Один не заводит разговор первым и ничем не выдает свою обиду от того, что к нему более не обращаются. И все же что-то не то роится в лудусе, что-то тягостное, тянущее, что-то, что не позволяет расслабиться и верить будущему.

Эмма пытается говорить с Региной, пытается задавать вопросы, но ответ всегда одинаков.

– Не волнуйся, Эмма, – улыбается Регина. – Все в порядке. У меня ничего не болит.

Ее улыбка может обмануть любого – только не Эмму. Эмма изнывает от собственных подозрений и сильнее стискивает кулаки, когда видит проходящего мимо Калвуса: он так и живет здесь, словно еще не все сделал, что собирался. Иногда Эмме хочется крикнуть вслед ему, язвительно напомнить, что Рим воюет с Завоевателем, что негоже такому славному солдату отсиживаться за спинами остальных. Но всякий раз язык оказывается прикушен в последний момент, и Эмма опускает голову, усмиряя бушующее пламя.

Никому не пойдет на пользу ее несдержанность.

И меньше всего – Регине.

– Дай ей время, – советует Лилит. – Вы слишком разные. Тебе нужно говорить, обсуждать, убеждаться, а ей – пережить, переварить, выплюнуть. И она снова будет тебе улыбаться.

Они сидят в саду и подставляют лица осеннему теплому солнцу. Никто никуда не спешит, Тускул замер в ожидании вестей. И рабы замирают вместе с ним.

– Она улыбается мне, – ворчит Эмма, прекрасно понимая, что это не та улыбка.

Регина терпит ее сейчас. Как терпит она всех остальных, и вряд ли это плохо для Эммы, но так ли уж хорошо?

Эмма оправляет тунику и хочет сказать, что терпения у нее еще достаточно, когда слышит от Лилит:

– Ты можешь что-то сделать?

Взгляд подруги достаточно пронизывающий, чтобы от него захотелось поежиться.

Эмма много чего может сделать. Вот только знать об этом никому не следует. И поэтому она качает головой, с облегчением замечая, как расслабляется Лилит: очевидно, что она тоже понимает, как много нитей при желании могут сойтись в руках у Эммы.