– Да, господин.
Паэтус приподнимает брови. Он явно ожидает другой реакции, и только боги ведают, сколько сил требуется приложить Эмме, чтобы удержать себя в руках.
Она ненавидит этого выродка.
Она ненавидит их всех. И этот дом, и его жителей. Если бы она только могла, она сожгла бы здесь все дотла… Быть может, однажды ей представится такой шанс.
Ненависть пульсирует в ней настолько яростно, что Эмма плохо понимает, как удается ей держать руки подальше от шей презренных римлян.
– Эмма, – слышит она нетерпеливый голос Ауруса и оборачивается к нему. Хозяин призывает ее наклониться поближе и, когда Эмма слушается, говорит негромко, так, будто не хочет, чтобы кто-то другой слышал его:
– Пригляди за Региной, поняла? Ни на шаг от нее.
Он выглядит уставшим, лицо его осунулось. Можно подумать, что он переживает за Регину, но Эмма уже знает, что Калвус не спешит составлять документ об уплате долга, и Аурус теперь крайне сожалеет о своем вчерашнем решении. Эмма ощущает некое удовлетворение от беспокойства Ауруса, вот только вряд ли это как-то поможет Регине.
– Я пригляжу, – сквозь зубы отзывается она, и выражение лица Ауруса слегка меняется. Он внимательно смотрит на Эмму и явно хочет сказать что-то еще, но в этот момент нечто происходит у Эммы за плечом, и Аурус отвлекается. Воспользовавшись моментом, Эмма ускользает из атриума, за пределами которого едва не сталкивается с Ласертой. Та кривит губы и вздергивает подбородок, но хватает Эмму за локоть, едва та показывает, что собирается пройти мимо.
– Приди сегодня ночью, – Ласерта пытается говорить повелительно, вот только предательски просящие нотки выдают ее с поличным так, что она поспешно прячет взгляд.
Не жалко ее ничуть.
Эмма качает головой.
– Аурус велел мне приглядеть за Региной.
Она не думает, что стоит это скрывать.
Ласерта прищуривает глаза, изучающе глядя на Эмму. Быть может, она хочет услышать от нее «госпожа»? Но Эмма не добавляет ничего и терпеливо ждет, пока ее отпустят.
Ласерта, наконец, фыркает и вздергивает подбородок, свободной рукой поправляя тунику на животе.
– У нее завелись насекомые, надо же, какая мерзость, – презрительно говорит она, и это не то, что могла бы услышать от нее Эмма. – Ты видела, да? Она обрезала волосы. Да что я, наверняка ты видела, все видели!
Ласерта фыркает снова и отпускает локоть Эммы, затем отворачивается и, тяжело переваливаясь, уходит. Эмма смотрит ей вслед и думает: Ласерта так глупа, что не знает, что при вшах обривают наголо? Или она настолько умна, что делает вид, что поверила, дабы не вызывать гнев в сердце собственной матери, которая ни при каких обстоятельствах не позволить сочувствовать рабыне?
Под сердцем Эммы медленно ворочается черная злость, и она едва убеждает себя, что нет смысла дожидаться окончания ужина и Калвуса: что бы она с ним ни сотворила, это выдаст ее с головой. А если не ее, то Регину точно, вот уж кого Эмма определенно не хочет подставлять. Приходится признать, чтобы для спланированного убийства необходим, как это ни странно, план, и Эмма вынуждает себя отправиться на поиски Регины, тем более что давно пора ее отыскать.
Регина, как и вчера, находится в купальне, и в первый момент Эмма вздрагивает, когда смотрит на ее короткие волосы. Острым ножом проходится по затылку тягостное воспоминание, Эмма встряхивает головой и поспешно заходит внутрь помещения, тепло улыбаясь вскинувшейся Регине.
– Это я, всего лишь я.
Она выскальзывает из туники быстрее, чем Регина может что-либо возразить, и опускается в теплую, еще даже вполне горячую воду и решительно обнимает Регину, которая, кажется, хочет отстраниться, но по какой-то причине не делает этого. Одной рукой поглаживая Регину по спине, вторую Эмма ладонью опускает ей на затылок, пальцами нежно перебирая все еще непривычно короткие мокрые волосы. Она не надеется, но ждет ответных объятий, однако Регина не спешит дарить их. Тогда Эмма вздыхает и крепче прижимает ее к себе, пряча лицо в сгибе между шеей и плечом.
Она успокаивается сама, обнимая ее. Будто это нужно в первую очередь ей.
– Я искала тебя. Где ты была?
– Здесь, – приглушенно отвечает Регина.
Эмма корит себя за то, что даже в такой ситуации не может не чувствовать чужую грудь. Не может не хотеть целовать Регину. Шептать ей слова утешения и возносить к небесам.
Это неправильно.
Она надежно сжимает бедра и заставляет себя вдохнуть еще глубже перед тем, как сказать:
– Хочешь прогуляться?
Может быть, она неправа. Может, стоит обсудить с Региной вчерашнее. Может, стоит в который раз заверить ее, что все виновные понесут наказание. Может… Но Эмме не хотелось бы обсуждать такое сейчас, и она смутно надеется, что и Регина такого желания не испытывает.
– Прогуляться? – тускло повторяет Регина. Эмма не видит ее лица и почти падает духом, слыша, насколько безэмоционален ответ. Однако Регина вдруг отталкивает ее от себя и с плеском разворачивается, выходя из воды. Эмма изумленно следит за ней, за тем, как она, не вытираясь, натягивает тунику, и спохватывается, слыша:
– Идем же. Чего ты ждешь?
Регина чуть изгибает губы, будто улыбаясь, но глаза ее предельно серьезны. Забыв про обувь и едва заставив себя одеться, Эмма поспешно берет ее за руку, и вдвоем они покидают домус так решительно, словно все дороги открыты им сегодня. Регина идет, выпрямившись так, что должно быть больно, и Эмма осторожно гладит ее по спине, как бы говоря, что рядом, что можно так не напрягаться. Она не замечает, что они приходят на псарню, и только скулеж не получивших еще свою еду собак заставляет Эмму убрать руку со спины Регины.
– Что мы тут делаем? – удивленно спрашивает она. Говоря о прогулке, она явно имела в виду нечто другое.
Псы бегают за решеткой, то и дело останавливаясь и принимаясь нюхать воздух. Один рычит на неожиданных гостей, другие облизываются в надежде, что их покормят.
Регина отступает на шаг, затем еще на один и подходит так близко к собакам, что Эмма испытывает большое желание оттащить ее назад. Но она ведь не сделает никаких глупостей, так? Так. Это Регина. Она не умеет быть глупой.
– Что мы тут делаем… – задумчиво повторяет Регина, склоняя голову к левому плечу. – Просто знаешь…
Она умолкает на какое-то время, и Эмма нетерпеливо ждет, оглядываясь по сторонам. Плохие воспоминания подкатывают к горлу, Эмме отчего-то не хочется, чтобы их кто-нибудь застал здесь, словно это тут же сообщит всем, кто виноват в исчезновении Пробуса. И, будто подслушав ее озабоченные мысли, Регина говорит:
– Было бы так просто снова накормить их, верно?
Эмма вздрагивает, ловя ее взгляд – пустой и холодный. Возможно, в своих мыслях Регина давно проделала с Калвусом все то, что и Эмма. Вот только Эмма понимает, что не может разрешить Регине даже думать о таком. А поэтому подходит и берет за руку, крепко сжимая пальцы.
– Этого не будет, – как можно спокойнее говорит она, заглядывая в бездонные темные глаза. – Слышишь?
Регина слышит и кивает, однако задуманное не спешит покидать ее голову. И Эмма прекрасно это понимает. Страх накатывает липкими волнами, застревает где-то в горле. Эмма приходится сглотнуть – и усиленно, – прежде чем сказать:
– Я прошу тебя, Регина. Брось размышлять об этом. Калвус – моя забота.
Регина принимается улыбаться еще до того, как Эмма договаривает, и это очень неприятная улыбка. По крайней мере, такой она кажется Эмме, и та хмурится, качая головой.
– Я серьезно.
– Я знаю, – не прекращая улыбаться, кивает Регина. Потом вдруг тянется вперед и гладит Эмму по щеке.
– Я знаю, – повторяет она едва слышно, взгляд ее сползает вниз по лицу Эммы и застывает на губах. – Знаю…
Эмма не ждет поцелуя, но получает его и вовсе не собирается отказываться. Вчера было совсем другое дело, а сегодня она позволяет себе ответить и ухватить Регину за талию, привлекая к себе.
Регина по-особенному тонка и хрупка сегодня. Она жмется к Эмме так доверчиво, так мягко, что на какой-то момент Эмма забывает, что произошло, и хочет продлить поцелуй, перевести его в нечто большее – потому что ей кажется, что сегодня это случится, – но когда язык ее уже проскальзывает между приоткрытых губ Регины, когда касается зубов и чужого языка, Регина чуть выгибает спину, разрывая поцелуй, и двумя ладонями обхватывает щеки Эммы, чуть сжимая их. Эмма тяжело выдыхает ей в рот:
