Она все же обнимает Регину, зарывает пальцы в непривычно короткие волосы и выдыхает:

– Я обещаю тебе. Они поплатятся.

Ответом ей служит слабое объятие.

«Это судьба», – согласно думает Эмма и отчетливо понимает, что восстание на самом деле началось очень давно. С того дня, когда она разбила себе руки в кровь.

Регина начала его.

Своим поступком заставила запалить костер сопротивления.

А Эмма может только не дать ему прогореть.

Комментарий к Диптих 30. Дельтион 2

Продолжение - июль.

========== Диптих 31. Дельтион 1. Semper fidelis ==========

Semper fidelis

всегда верен

Если бы Эмма могла, она бы забрала боль Регины себе. Всю боль, до какой только дотянулась бы. Но она, увы, не всесильна и может только смотреть, как Регина, не подпускающая ее к себе, переживает все в одиночку.

– Ей так легче, – говорит Робин, однако голос его звучит не слишком уверенно, и Эмма стискивает зубы и сжимает кулаки, снова и снова провожая умоляющим взглядом неестественно прямую спину Регины. В собственных мыслях она придушила Калвуса не раз и не два и с наслаждением сломала ему хребет, вот только в жизни руки ее пока слишком коротки, чтобы дотянуться до римского военачальника. Лилит предложила найти людей, которые с ним разделаются, но Эмма хочет сделать все сама. А пока что она идет – скорее, бежит – на рынок, где в два счета находит Алти и с яростью вцепляется ей в горло. Шаманка выпучивает глаза и хрипит, ногтями царапая Эмме плечи, а Эмма шипит ей в рот, наклонившись слишком низко:

– Как посмела ты сделать это без моего ведома, подлая тварь?!

Она вымещает на ней злобу и отлично это осознает. Кровь пульсирует в голове, застилает глаза алым туманом, мешает слышать и понимать то, что срывается с посеревших губ Алти. Эмма встряхивает гадалку еще пару раз, затем брезгливо отбрасывает прочь, словно шелудивую шавку. Алти кулем валится на землю и заходится надрывным кашлем. Эмма смотрит на нее, ощущая, как уходит ярость: недалеко, останавливается за ребрами, в любой момент готовая излиться вновь.

Люди проходят мимо. Смотрят все: кто-то с любопытством, кто-то с осуждением. Эмма чувствует на себе их внимание.

– Дура, – хрипит гадалка, длинными узловатыми пальцами потирая шею и продолжая подкашливать. – Ты не принесла мне ничего, на чем можно было бы завязать проклятие! Как, скажи, я соткала бы его, а?! Из воздуха? Бесплатно?

Темные глаза ее на мгновение ошпаривают Эмму кипящей водой, и она подавляет порыв отшатнуться. В следующий же момент Алти моргает, и сила ее взгляда тускнеет.

– Слышала я про беду в лудусе, – бормочет она, и нет в ее голосе ни смеха, ни издевательства, за которые Эмма избила бы ее нещадно. – Возможно, боги подкинули вам испытание.

Эмме не нравятся эти слова, и она замахивается, останавливая себя в последний момент.

Она не бьет людей.

По крайней мере, не всех.

– Боги? – повторяет она, и тон ее голоса выражает полнейшее презрение к сделанному Алти предположению. – Пусть мне, но почему ей?

В этот момент она готова истребить всех богов, что причастны к мучениям Регины. И на пару вдохов ей становится страшно, потому что боги всегда оставались мудрыми и понимающими. Но что они сделали для того, чтобы спасти Регину от участи, ей уготованной?

Ничего.

И Эмма уже не уверена, что хочет молиться тем, из-за кого ее женщина страдает.

Алти издает смех, привычно похожий на карканье, садится поудобнее, посматривая на Эмму снизу вверх, а потом изрекает:

– Потому что она – твое испытание. А ты – ее. Что же здесь непонятного?

Эмма не намерена задумываться. Ей просто нужны ответы на все вопросы, что она хочет или еще захочет задать. Поэтому она присаживается на корточки напротив Алти, заглядывает ей в глаза и тихо спрашивает:

– Сплетешь проклятие? Сейчас?

Невозможность помочь Регине чем-то иным заставляет Эмму изнывать от призрачной боли, которая ей не принадлежит. А на поясе от туники висит мешочек с платком, брезгливо выброшенным Калвусом. Эмма готова достать его, однако с изумлением видит, что Алти качает головой.

– Это не то проклятие, что тебе нужно, северянка, – она посмеивается и щурится, хотя солнце бьет ей в спину.

Эмма резко выдыхает:

– Ты еще будешь мне советы раздавать?

Злость вынуждает ее говорить и делать те вещи, на которые в другой жизни она была бы не способна. Но жизнь в Риме диктует свои правила, и Эмма давно привыкла подчиняться.

Алти машет рукой.

– Помяни мое слово, Эмма, – тянет она ее имя, и Эмме совершенно не нравится, каким опарышем оно срывается с пухлых губ гадалки. Она зачем-то отступает на шаг, пальцы, успевшие сомкнуться на мешочке, неохотно разжимаются.

– Может быть, ты и права, – бормочет Эмма так, что сама едва себя слышит.

Проклятие еще пригодится ей. А брать на себя два… Алти, может, и согласится, но будет ли готова Эмма? Ее и так уже ударили столь сильно, что она до сих пор шатается. А ведь она только спросила о возможности…

Эмма уходит, не прощаясь, и долго еще чувствует на себе пристальный и насмешливый взгляд Алти, пробирающий до самых костей. Подмывает вернуться и все же заставить гадалку проклясть Калвуса, однако Эмма заставляет себя шагать вперед. Она дотянется до него сама. И до Паэтуса, будь он проклят отныне и навеки веков!

Гнев, затаившийся между ребер, вновь проникает в сердце, и Эмма уже почти бежит к лудусу, расталкивая попадающихся навстречу людей. Сейчас ей так хочется, чтобы Аурус назначил новые игры, где ей доведется убить кого-нибудь! Как жаль, что знатные римляне не принимают в играх участия, с каким удовольствием она бы вспорола брюхо одному конкретному гражданину империи…

– Где Регина? – первым делом спрашивает Эмма у Робина, когда оказывается на арене. Тот отрывается от тренировки, утирает со лба пот и недоуменно пожимает плечами.

– Где-то в доме.

– Я не нашла, – цедит Эмма и корит себя за то, что вообще позволила себе уйти. Дурного предчувствия нет, зато есть желание схватить Регину в объятия и не отпускать никогда.

Никогда.

Робин снова вытирает лицо и успокаивающе говорит:

– С ней все в порядке, Эмма…

– Ты серьезно? – тут же перебивает его Эмма. – Ты сейчас вообще понимаешь, что говоришь?

С близким сердцу злорадством она видит, как лицо Робина вытягивается, и он зачем-то начинает оправдываться:

– Я не имел в виду…

– Мне все равно, что ты имел в виду, – жестко обрывает его Эмма снова. – Ее изнасиловали. На глазах у всех. Думаю, ты пел бы другую песню, случись подобное с Мэриан.

Робин бледнеет и стискивает зубы так, что на скулах прорезаются желваки. Эмма с усмешкой смотрит на его сжатые кулаки.

– Что, хочешь ударить меня? – она с неким вызовом вздергивает подбородок.

Робин шумно дышит какое-то время, затем расслабляется. Вместе с ним расслабляется и Эмма. Глядит на него в упор и не знает, почему еще не бежит на поиски Регины. Затем разворачивается и уходит, не говоря ни слова.

Дурной день, начавшийся еще вчера.

В атриуме полным ходом идет очередное пиршество, когда Эмма осторожно заглядывает туда. К несчастью, Аурус замечает ее в тот же миг и приподнимается со своего ложа, взмахивая рукой.

– Подойди сюда, Эмма! – зычно зовет он.

Эмма послушно делает шаг вперед и тут же сбивается, едва видит, как смеется ей навстречу проклятый Калвус, что-то обсуждающий с веселящимся Паэтусом. Оба отвлекаются от разговора, переводя на нее взгляды, и она выдерживает их только потому, что жаждет мести. Она уже знает, что разделается с обоими. Осталось придумать, как.

Калвусу Эмма мало интересна. Он скользит по ней равнодушным взглядом и тянется за кубком с вином, тогда как Паэтус, напротив, жадно смотрит на Эмму и все шире улыбается ей, откидываясь назад.

– Что, рабыня? – преувеличенно громко спрашивает он. – Хорошее вчера было представление, не так ли?

Эмма дергается было к нему, но тут же останавливается. И поражается тому, как холодно и спокойно звучит ее собственный голос: