– Это Эмма с северных земель. Лучший гладиатор Тускула, господин Калвус.

Так вот он какой…

Эмма против воли с любопытством устремляет взгляд на человека, перед которым лебезит Аурус, и замечает, что Калвус недоволен ее интересом. Вероятно, он предпочел бы, чтобы она смотрела в землю и выглядела робко и забито.

– Аурус говорил мне о женщине-гладиаторе, но я думал, он шутит.

Голос у него не визгливый, но от этого не менее неприятный. На гладко выбритом лице пролегли морщины. Глаза светлые и равнодушные, впрочем, у большинства римлян они такие – равнодушные уж точно.

Эмма ощущает легкое омерзение, возможно, из-за того, что она слышала о Калвусе – ведь это, само собой, наложило отпечаток на ее отношение. На ум приходят слова Регины, и кулаки сжимаются. Сейчас было бы очень удобно врезать этому римлянину по носу и с удовлетворением посмотреть, как кровь брызнет на песок вместе с невольным криком. Но Эмма удерживает себя от неразумных действий. Отчего-то ей кажется, что время отомстить придет – и уже скоро. А следовательно, можно и потерпеть.

Калвус бесцеремонно щупает ее мышцы на руках и спрашивает:

– И с этим ты побеждаешь?

В его голосе – насмешка. Он не верит в возможности женщин.

– Она не сражается с мужчинами, – отвечает вместо Эммы Август. – А равных среди женщин ей нет.

Калвус скукоживает лицо в пародии на улыбку и кивает.

– Разумеется.

Он отворачивается, теряя интерес к Эмме, и что-то тихо говорит Августу. Эмма неслышно отступает назад, не желая прислушиваться. Ей неприятно находиться здесь, и тренировка может подождать. Эмма отворачивается и быстро уходит, обещая себе, что вернется сюда позже. В конце концов, никто сейчас уже особо не следит за тем, как и сколько она тренируется, что само по себе достаточно странно, ведь деньги Аурусу все еще нужны. Или он настолько доверяет Эмме?

Она качает головой, подходя к спуску в подземелья, и внимательно оглядывается.

Никого. Все заняты предстоящим торжеством.

Эмма топчется возле спуска еще какое-то время, чтобы убедиться, что никто не наблюдает, затем стремительно юркает в провал.

Издалека слышится лай собак, на ум невольно приходит Пробус и то, что они с ним сделали. По инерции Эмма вздрагивает, а потом думает, что и от Калвуса можно было бы избавиться так же, разве нет?

Нет, конечно, нет. Его будут искать гораздо тщательнее. И не успокоятся, пока не найдут.

Эмма проходит под городом, невольно прислушиваясь, но вокруг все тихо, и только где-то размеренно капает вода. Чем ближе к дому Суллы, тем быстрее идет Эмма. Она может не сознаваться себе в том, что соскучилась, но у Суллы ей действительно было лучше, чем у Ауруса. Если бы только можно было перетащить туда Регину…

Эмма напоминает себе, что в лудус она возвращалась не исключительно за Региной. Ей нужны были гладиаторы – и она их получила. Это большой успех, в который она практически не верила. Но боги, видимо, на ее стороне. Или, по крайней мере, не мешают.

Хочется выбраться на волю, пройти в порт, посмотреть на корабль, который обещал Наута. Но Эмма понимает, что сейчас это вряд ли возможно, кроме того, хоть у нее и есть время, но оно все-таки конечно. И нужно будет вернуться в лудус, пока не хватились.

Лилит ждет ее наверху и подает руку, помогая подняться. Выбравшись на свет, Эмма часто моргает, потому что внизу слишком темно, и редкие факелы, прикрепленные к стенам, не помогают.

– Все хорошо? – интересуется она, понимая, что если бы было плохо, она узнала бы об этом очень быстро.

Лилит спокойно улыбается и кивает.

– Все хорошо, – подтверждает она и тут же озабоченно спрашивает: – А что в лудусе? Калвус приехал?

Эмма передергивает плечами.

– Приехал. Мерзкий тип.

Ей хочется сказать много больше, но слова и так звучат весомо.

Лилит поджимает губы. Взгляд ее становится холодным.

– Заклинаю тебя, Эмма, не пытайся ничего с ним сделать. Он слишком важен для Рима, чтобы простить тебе его смерть.

Она будто читает мысли, и Эмма морщится, настолько ей это не нравится.

– Когда-то давно он избил Регину, – говорит она так, будто это может оправдать ее во всех начинаниях. Она, во всяком случае, в это искренне верит.

Лилит качает головой.

– Это все равно не поможет, – голос ее звучит убедительно. – Если ты пришла ко мне, чтобы я успокоила тебя и сказала: «Действуй, Эмма, накажи его!», то я так не скажу, можешь не надеяться.

Она выглядит по-настоящему встревоженной, и Эмма успокаивающе кладет руку ей на плечо.

– Я пока ничего не собираюсь делать.

– Вот это «пока» меня и беспокоит, – возражает Лилит. Хочет добавить что-то еще, но мелодичный голос Роксаны разбивает их уединение.

– Я не помешала?

Юная рабыня, улыбаясь, подходит ближе. У нее большие блеклые глаза, взгляд которых – любопытный и неожиданно цепкий – устремлен на Эмму. Эмма, отчего-то смутившись, убирает руку с плеча Лилит. Лилит же, моментально смягчив выражение лица, воркует:

– Ты никогда не помешаешь мне, душа моя.

Она обнимает Роксану за талию и оставляет на ее щеке нежный поцелуй. Роксана, не сводя взгляда с Эммы, проводит ладонью по волосам Лилит и прижимается к ней, словно прося защиты.

Эмма вдруг усмехается.

Или чтобы показать, кто здесь кому принадлежит.

– Все хорошо, Роксана, – говорит она с улыбкой. – В лудусе просто слишком шумно, поэтому я здесь.

Роксана понимающе кивает и обвивает руками талию Лилит.

– Там намечается большой пир, как я слышала.

Она старается казаться доброжелательной и даже улыбается Эмме в ответ, но Эмма уже достаточно хорошо разбирается в чужих улыбках, чтобы понять: Роксане не нравится, что они тут расхаживают с Лилит наедине. Интересно, как много она знает? И почему сделала те выводы, которые сделала?

– Да, – отвечает Эмма, отчетливо ощущая себя лишней. – Очень большой. И это меня не радует.

Она разводит руками, не вдаваясь в подробности, а Роксана вдруг говорит, и от равнодушной отстраненности ее голоса становится не по себе:

– Там, где я жила раньше, часто устраивали пиры. И всякий раз на них что-то происходило. Что-то плохое.

Она не пророчествует, но по спине Эммы моментально спускается вниз холодок. Он цепляется за позвонки острыми коготками и заставляет поежиться. Эмма смотрит какое-то время в безмятежные глаза Роксаны, потом говорит: «Мне пора», и уходит, не оглядываясь, совершенно забыв, каким способом попала сюда. У ворот ее ловит за руку Сулла и, нахмурившись, спрашивает вполголоса:

– Что-то случилось, Эмма? Почему ты здесь?

У него озабоченный вид. Он явно думает о чем-то нехорошем, и Эмма торопится разубедить его. Сулла кивает и отпускает ее, добавляя:

– Мы скучаем по тебе.

Он не говорит рабыне: «Приходи чаще».

Он говорит рабыне: «Мы скучаем».

Мы.

Идущая за мужем Лупа сталкивается взглядом с Эммой и какое-то время смотрит на нее, будто не в силах отвернуться. На мгновение Эмме кажется, что в том взгляде промелькивает что-то вроде отчаяния, но римлянка щурится, и ощущение пропадает.

– Эмма! – восклицает она, раскидывая руки. – Какая приятная встреча!

Они по-прежнему обращаются к ней совсем не как к рабыне – и позволяют себе скучать по ней, – и Эмму смущает только то, что кто-нибудь чужой может их услышать.

Мулан проходит мимо, и на лице, обращенном в сторону дома, написано равнодушие. Она не замедляет шаг и не склоняет головы, продолжая идти с абсолютно ровной спиной. Эмма мельком смотрит ей вслед, затем позволяет Лупе себя обнять.

– Все в порядке, детка? – беспокоится та ей на ухо, гладя по волосам. – Я не думала, что ты заглянешь так скоро.

Она ведет себя так, словно давно все пережила. И Эмма думает: так лучше. Для всех.

– С ней все хорошо, – вклинивается в разговор Сулла, но Лупа даже не смотрит на него. Обхватив ладонями щеки Эммы, она повторяет:

– Все в порядке?

Ее настойчивость приятна Эмме, но не настолько, чтобы поверять свои тревоги.