Эмма идет по улице и хочет выть от бессилия. По всему выходило, что Завоевателю осталось недолго – и он захватит Рим. У заговорщиков все давно готово: оружие ждет своего часа, практически все гладиаторы Тускула на их стороне, а те, что хотят остаться, не вмешиваются. Проходы раскопаны, можно…

Эмма прикусывает губу, сторонясь носилок, на которых дюжие рабы тащат какого-то важного господина.

Все можно.

Но у них по-прежнему нет корабля. И, получается, не так уж плохо то, что Завоеватель так и не вступил полноценно в Рим.

Как все они могли об этом забыть?

Эмма пристыженно опускает взгляд и минует рынок, на который намеревалась зайти. Ноги сами несут в порт, и соглядатай, привычно сопровождающий ее, ускоряет шаг, держась, впрочем, по-прежнему на расстоянии. Эмма даже не торопится, позволяя ему приноровиться к своему шагу, и задумывается о том, что может раскрыть себя, уже на подступах к морю. Досада снова овладевает ею: сегодня явно не тот день, чтобы принимать верные решения. Но, кажется, сами боги на ее стороне.

– Что, красавица, почувствовала, как сильно я по тебе соскучился?

Широко улыбаясь, Наута движется навстречу остановившейся Эмме, и его лицо кажется загорелым до черноты. Эмма невольно и облегченно вздыхает. Слава Одину!

– Это простое совпадение, – отзывается она и краем глаза видит, что соглядатай остановился в стороне и даже отвернулся. Судя по всему, он знает Науту, да и сложно найти в Тускуле того, кто его не знает.

Наута подходит ближе, засовывает большие пальцы за ремень, придерживающий штаны, и щурится, откровенно оглядывая Эмму.

– Ты стала еще прекраснее, любимая, – не стесняется он, и Эмма, желая пресечь поток ненужных признаний, торопливо спрашивает его:

– Сколько денег тебе нужно, чтобы дать мне корабль? На время, конечно.

Сулла сказал, что поможет, чем сможет. Да и сама Эмма уже скопила довольно приличную сумму, которую может пожертвовать ради общего блага.

Наута щурится еще сильнее, и что-то такое есть в его взгляде, что на мгновение заставляет Эмму пожалеть о сказанном. Может ли она доверять ему? Вряд ли. Но точно так же она не может довериться никому другому. У нее нет особого выбора. Либо она пытается что-то делать и получает результат, либо не пытается и не получает ничего – или нечто похуже того, что уже имеет.

Наута, впрочем, не торопится угрожать Эмме обещаниями выдать ее кому-либо. По его глазам она видит: он все отлично понимает. Что ж, он тоже общается и с рабами, и с гладиаторами, насколько велик шанс того, что все в его присутствии держат язык за зубами?

Мимо них проходят юные римляне, бурно обсуждающие какого-то Марка. Эмма хочет, чтобы они ускорили шаг, однако они никуда не спешат, и приходится стоять и смотреть на Науту, на его обветренные губы, на рыжеватую щетину, на свежий шрам на левой щеке.

– А помнишь, – неторопливо говорит Наута, когда рядом с ними снова никого нет, – я предлагал тебе сбежать? И корабль готов был пожертвовать ради такого дела.

Он насмешлив и уверен в себе. Эмма понимает его позицию и говорит себе, что лучше согласиться, но с языка срывается совершенно иное:

– Ладно, Наута. Я найду другого. Спасибо.

Конечно, она не знает, кого искать, но досада заставляет отвернуться. В следующий момент Наута хватает ее за руку.

– Да что ж ты быстрая такая! – восклицает он недовольно. – Я ведь не сказал «нет». Просто вспомнил прошлое. Люди, знаешь ли, иногда вспоминают его. Особенно когда оно не так плохо.

Он шумно выдыхает и ерошит отросшие волосы. Голубые глаза его сверкают.

Эмма молчит и ждет продолжения. Сердце ее запоздало начинает биться сильнее, она понимает, что снова рискует, снова сначала делает, а потом думает. Но разве в ее ситуации что-то изменится, обдумай она все хоть сто, хоть тысячу раз?

– Я дам тебе корабль, – наконец, говорит Наута, и сияние его глаз немного меркнет. – И не потребую денег.

Эмма напрягается.

– Наута… – начинает она, но тот отмахивается от ее слов.

– Я знаю, о чем ты подумала, красотка. Да, да, я мог бы запросить и такую цену, – на мгновение губы его изгибаются в скабрезной ухмылке, но он тут же кашляет и возвращает себе серьезное выражение лица. – Но я не так уж плох, как ты привыкла обо мне думать.

Он трет подбородок, задумчиво разглядывая Эмму. И спрашивает, понижая голос:

– Это ведь для них всех, да?

Эмма, поколебавшись, кивает. Наута вздыхает и морщится, чешет шею и смотрит куда-то в сторону. Потом, будто нехотя, выговаривает:

– Эх, для того ли я их всех находил и продавал!

Между ними воцаряется не слишком уютное молчание, и Наута, явно ощутив его, спешит пояснить свои слова:

– Всем нужно на что-то жить, милая. Я никогда не желал зла ни тебе, ни всем тем, кого передавал римлянам за хорошую плату. Но что поделать, если это – лучшее из всего, чем я когда-либо занимался?

Он разводит руками, словно хочет, чтобы Эмма пожалела его, но Эмма не хочет жалеть того, кто продает людей. И она всего лишь спрашивает:

– Так что ты хочешь взамен, если не деньги?

Она готова почти ко всему.

Почти.

Наута улыбается – и на этот раз улыбка у него смущенная и красивая.

– Один поцелуй, Эмма, – он кажется взволнованным настолько, что даже называет ее по имени. – Всего один.

Эмма оторопело смотрит на него и не верит своим ушам.

Он шутит? Он должен шутить. Он готов подвергнуть себя опасности только за быстрое слияние губ?

Она не верит. Такого просто не может быть. Наута лжет. Он подведет ее.

Видимо, на ее лице написаны все эти эмоции, потому что Наута кивает.

– Можешь мне не верить, дорогая. Но кто еще в этом городе согласится дать тебе корабль?

Он пользуется ситуацией, и Эмма может только радоваться тому, что ей нужно будет подарить поцелуй – всего один. Она ожидала иного. Совершенно.

– Ты прав, – разжимает она губы. – Доверие – трудная вещь. И вручить его можно не каждому.

Она колеблется, все еще колеблется, хотя ситуация пока что складывается как нельзя лучше. Удача или боги – или и то, и другое – на ее стороне. В конце концов, она должна была исправить собственную ошибку. И, возможно, у нее не оказалось бы времени на длительные раздумья.

Возможно, сами боги сотворили для нее удачу.

Наута разводит руками, во взгляде его промелькивают искорки веселья.

– Я люблю авантюры! – восклицает он воодушевленно. – А уж если в награду мне достанется твой поцелуй…

Он склоняется, будто бы для того, чтобы поцеловать Эмму прямо сейчас, и она сердито смотрит на него, воздвигая все возможные стены. Наута ухмыляется, совсем чуть-чуть не добравшись до ее губ, и кивает.

– Конечно. Оплата после.

Он засовывает руки в карманы штанов и говорит перед тем, как начать насвистывать какую-то песенку:

– Найдешь меня, когда потребуюсь. В порту всегда стоит один из моих кораблей.

Он разворачивается и уходит, не прощаясь, а Эмма запоздало начинает опасаться, что ее планы вот-вот станут известны тому, кому о них знать необязательно. Впрочем, поздно переживать. Дело сделано. Осталось дождаться Завоевателя.

На полпути обратно Эмма сталкивается с Беллой, и эта встреча радует ее больше, пусть даже у Беллы нет в запасе корабля, на котором можно было бы сбежать. После возвращения в лудус они с Эммой видятся не так уж и часто, даже если учесть то, что Белла приходит на встречи с Аурусом.

– Я соскучилась! – живо сообщает девушка, обнимая Эмму. – Что у нас нового?

У ног ее стоит неизменная корзина с розами – на этот раз белыми. Эмма вытягивает одну, с наслаждением нюхает и возвращает обратно.

– Пока ничего, – качает она головой. – Ты же знаешь, что Завоеватель…

Она умолкает, позволяя какому-то римлянину пройти мимо: не хочется привлекать к себе внимание. Белла понимающе кивает, выжидает, затем шепчет, приблизив губы к уху Эммы:

– Аурус говорит, что Цезарь готовит какую-то ловушку для Завоевателя.