– Смажь, – приказывает она. – И себя, и меня.

Эмме не нравится идея пальцами лезть в зад к Ласерте, но невесть откуда взявшаяся жалость вдруг давит на плечи. Это ведь грустно, если задуматься: Ласерта хочет плотских утех, а у гладиаторов не встает. Или смешно?

Эмма кривит губы, средним пальцем, вымазанным в масле, осторожно пробираясь в тугую дырку. Лупа не любила такого рода развлечения, у Эммы нет практики, но на деле оказывается, что внутри практически то же самое, что и в других отверстиях. Эмма добросовестно проворачивает внутри палец, затем вытягивает его, с отвращением готовясь увидеть грязь, однако он так же чист, как и до этого. Эмма приподнимает брови, не собираясь, конечно, ни о чем спрашивать. Почти все оставшееся масло она выливает на фаллос и растирает по нему, затем подводит самый кончик к сжавшемуся отверстию и спрашивает:

– Не будет ли больно?

Ее палец вошел с трудом, и Ласерта постоянно ерзала и странно пыхтела. Эмма не уверена, что от удовольствия.

– Делай свое дело, – бурчит Ласерта. Она низко склоняет голову, рыжие волосы закрыли плечи и разметались по спине, покрытой веснушками.

Эмма приподнимает брови и примеривается. Фаллос кажется ей слишком большим против того места, куда ему следует войти, но… Не ей решать в итоге.

Она входит внутрь с трудом, каждое мгновение ожидая, что вот-вот порвет что-нибудь. Тело сопротивляется, Эмма отчетливо чувствует это. Ласерта ерзает и стонет, то склоняется ниже, приникая лицом к покрывалу, то прогибает спину, то подается назад, чтобы самой насадиться на фаллос. Эмма опасается ее трогать, но держаться за что-то нужно, и она осторожно кладет руки на бедра римлянки. Та вздрагивает всем телом и поворачивает голову.

– Я не разрешала тебе трогать меня, рабыня! – зло кидает она.

Эмма в то же мгновение молча выдергивает фаллос и с удовлетворением слышит, как болезненно охает Ласерта, явно такого не ожидавшая.

– Что ты творишь, мерзавка?! – римлянка оборачивается, не поднимаясь с четверенек. Яркие зеленые глаза ее метают молнии. Она в гневе и даже не пытается это скрыть.

Эмма вскидывает руки.

– Ты велела мне не трогать тебя, госпожа, – веселится она, сохраняя спокойное выражение лица.

Ласерта пыхтит, не в силах выдавить из себя и полслова. А Эмма, так долго копившая злость, думает, что вполне себе отомщена. До какого же предела должна была дойти несчастная женщина, чтобы обратиться к ненавистной рабыне за подобного рода услугой?

– Трогай, – наконец, выдавливает из себя Ласерта. – Сделай уже что-нибудь.

Выражение взгляда ее неуловимо меняется, и жалость снова заполняет сердце Эммы. Она придвигается ближе, склоняется и предлагает:

– Может быть, воспользуемся привычным способом? Я обещаю быть аккуратной.

Ласерта может не нравиться ей, но она тоже человек.

Ласерта колеблется. Эмма видит, что ей хочется, однако в итоге слышит отказ.

– Делай, как делала, – командует римлянка. Поджимает губы и добавляет чуть тише:

– Можешь поласкать меня пальцем. Без проникновения!

«Можешь…»

Эмма хмыкает, кивает и выливает на правую ладонь остатки масла. Взявшись левой рукой за фаллос, она вновь приставляет его к заду Ласерты и, не без сопротивления, входит туда, откуда только что вышла. На этот раз получается полегче. Может быть, причиной тому пальцы, гладящие Ласерту между ног.

В итоге Лупа научила Эмму отключать эмоции, и та, имея Ласерту, трогая ее между ног, не испытывает ничего лишнего, кроме терпеливого ожидания финала. Она знает, с какой скоростью нужно двигать бедрами, знает, как шевелить пальцами, как играть, как прикасаться самыми кончиками, а потом надавливать и протаскивать выше, сильно цепляя, чтобы отпустить на выдохе. Наградой за ее старания становится чужой оргазм, после которого Эмма, наконец, может быть свободна. Она оставляет Ласерту спать и уходит в купальню, старательно смывая с себя ненужные запахи. Когда слышатся легкие шаги, и Регина останавливается рядом с бортиком, Эмма поднимает голову.

– Не станешь же ты ревновать, – говорит она, едва понимает, что Регина не может не знать.

Регина лишь пожимает плечами. Еще какое-то время смотрит на Эмму, затем разворачивается и уходит, поселяя в сердце еще немного ненужной злости, которой в итоге становится достаточно для того, чтобы на следующий вечер Эмма с легкостью победила соперницу, привезенную специально для боя с ней из самого Рима. Противница щеголяет отменными доспехами и знаниями непонятных Эмме приемов, однако всего этого ей не хватает, чтобы одержать победу. Эмма опрокидывает ее наземь и ставит ногу на грудь, вопросительно глядя на довольного Ауруса. У нее даже почти не сбилось дыхание, и она торжествующе улыбается, не позволяя поверженной противнице подняться. Чужой ланиста, имени которого Эмма не знает, зло поджимает губы, затем отворачивается и стремительно уходит с арены, зовя за собой своих гладиаторов, которые все, как один, проиграли свои бои. Эмма хмыкает и убирает ногу, следя, как пристыженная девушка, совсем уже не такая гордая собой, торопливо бежит следом за хозяином.

Злость все еще теплится где-то внутри и отзывается криками умирающего Кироса. Эмма испытывает большое желание что-нибудь сломать, но под рукой нет ничего, что подошло бы.

Аурус подходит немного погодя. На лице его – сплошное удовольствие. Он улыбается и жмурится, когда поглаживает Эмму по запыленному плечу. И говорит нараспев:

– Моя прекрасная воительница, проси себе награду.

Его, похоже, не смущают мысли о недавно потерянном гладиаторе. Кто Эмма такая, чтобы напоминать?

– Я могу попросить, что угодно? – уточняет она, ни на что особо не надеясь.

Аурус благодушно смеется и грозит ей пальцем.

– За исключением свободы, прелесть моя. Не пытайся меня обхитрить.

Какое-то мгновение Эмма борется с желанием попросить его дать вольную всем остальным рабам, но быстро понимает, что и эта просьба не будет выполнена. Тогда на ум ей приходит другое, гораздо более земное.

– Когда-то давно ты предлагал мне Регину, господин.

Вечерний ветер освежающе касается потной щеки.

Эмма все еще злится на Регину, и, возможно, это ее способ отомстить. Но разве в итоге они не будут счастливы обе?

Аурус вскидывает брови. Судя по его взгляду, ему не очень нравится вспоминать о таком.

– Да, но… – нехотя начинает он, и Эмма безжалостно перебивает его:

– Я хочу ее. Господин.

Если Регина так боится Коры и того, что та может сотворить, то будет правильнее сделать все законно. В конце концов, Эмма – лучший гладиатор Тускула наравне с Робином. Неужели Аурус посчитает, что она не заслужила немного радости?

Аурус угрюмо молчит. Очевидно, что ссориться с супругой не входит в его планы. Но Эмма отрицательно качает головой, когда слышит:

– Не хочешь ли ты выбрать себе что-то другое?

Он запросто может ей отказать. Просто сказать «нет». Но Эмма откуда-то знает, что не откажет. И не потому, что так не любит Регину. Скорее, наоборот.

Наконец Аурус машет рукой.

– Да будет так!

Он кривит губы и пристально смотрит на Эмму. А потом вдруг добавляет:

– Не вздумай делать ей больно, ты слышишь?

Что-то непонятное слышится в его голосе. Эмма, отлично помнящая, какую именно боль причинил Регине он сам, едва удерживается от того, чтобы плюнуть ему в лживые глаза.

Не делать больно? Он считает, что она способна поступить с ней так? Уподобиться ему? Или Коре?

Она не возьмет Регину против ее воли.

Но, быть может, Регина захочет отдаться ей сама, когда поймет, что наказания не последует?

– Я слышу, господин, – как можно более спокойно произносит Эмма. – Ты можешь не волноваться. Я бережно отношусь ко всем твоим дарам.

И улыбка невесомо касается ее губ.

Комментарий к Диптих 29. Дельтион 2

Продолжение - 24 мая.

========== Диптих 30. Дельтион 1. Fatum ==========

Fatum

судьба

В конце сентября армия Завоевателя терпит первое сокрушительное поражение. Весть об этом быстро разносится по Тускулу, римляне от мала до велика радостно поздравляют друг друга и обсуждают на каждом углу величие Цезаря, а рабы и гладиаторы мрачно помалкивают и опускают головы, сжимая кулаки. Город будто разделился на два лагеря. Так, конечно, было и раньше, но сейчас это особенно заметно.