– Когда-то вера была с нами. Но потом…

Она задумчиво разглядывает свои пальцы, с которых стекает вода, крупными каплями падая обратно в фонтан.

– Потом нашлись люди, которые не пожелали верить ни в кого, кроме себя. И они ушли, чтобы никому не причинять хлопот. В новом племени родилась я.

Ее умытое, чистое лицо выглядит благодушным. Эмма разглядывает его словно впервые и никак не может отыскать для себя прелесть отказа от богов. Зачем это? Что это дает? По ее мнению, это всего лишь пустота. Как если отрезать ногу или руку, а может, и голову.

– А что потом? – меняет она тему, и Лилит хмурится, не понимая.

– Потом? – переспрашивает она.

Эмма кивает.

– После того, как тебя отпустили из легиона. Что ты делала потом?

Лилит внимательно смотрит на нее. Будто решает, стоит ли говорить. И Эмма невольно вздрагивает, когда слышит:

– Я воевала. И убивала. Мне же нужно было как-то прожить.

Лилит спокойно говорит о том, что нашлась в Риме воинская часть, солдатам в которой было все равно, что женщина сражается рядом. В те дни на границе совершалось множество набегов разбойников, и любая помощь была кстати. Лилит не умела убивать – но она быстро научилась.

– Я просто приняла это для себя, – степенно рассказывает Лилит, видя в Эмме заинтересованного слушателя. – Если бы не я – то убили бы меня. А я не хотела умирать. И если для этого необходимо было сражаться…

Она разводит руками, а Эмма думает, что раньше осудила бы ее, ведь наверняка должен был бы найтись другой путь – обязательно! Но теперь…

Теперь она думает, что никто не вправе заставлять их искать те пути, что причинят им еще больше боли.

Никто.

Она осторожно берет Лилит под руку.

– Расскажи мне, – просит она тихо, – кто был твоей первой?

Ей зачем это?

Зачем она тянет время вместо того, чтобы со всех ног бежать в лудус? К Регине?

Но не так-то просто распрощаться с тем, кто был тебе близок.

И Эмма видит, как изумление в глазах Лилит сменяется нежностью.

Раньше

…Солдаты располагаются на постой в отбитой у разбойников деревне, и командир расселяет их по домам. С шутками и прибаутками расходятся они в стороны, чтобы поесть, помыться и лечь спать: нужно выспаться, ведь завтра снова в путь.

Жарко…

Для Лилит дом находится на самой окраине, и навстречу ей, неловко остановившейся возле ограды, выходит хромающая молодая женщина со светлыми волосами, собранными в чуть растрепавшуюся косу. Солнце светит из-за спины Лилит, и женщина щурится, прикладывая руку ко лбу и хмуря тонкие, едва заметные, брови. Потом мотает головой, не понимая.

– Меня зовут Лилит, – охрипшим после боя голосом отзывается Лилит. – Позволишь переночевать?

Никто из солдат не спрашивает разрешения.

Она – спрашивает. Не может иначе.

Женщина медлит, но в итоге кивает и сторонится, подзывая Лилит подойти поближе. Та покорно подходит и улыбается, протягивая хозяйке дома сверток, в котором спрятан хлеб и сыр: остатки завтрака.

– Как тебя зовут? – спрашивает Лилит, но женщина лишь мотает головой и пальцем указывает себе на горло.

Лилит хмурится.

– Не можешь говорить? – без труда догадывается она.

– Таситой*** ее звать, – раздается из-за спины ворчливый старческий голос. – Родилась уж такая, что поделать. Так и живет.

Сгорбленная бабка, опираясь на клюку, проползает мимо, продолжая что-то бубнить себе под нос. Лилит провожает ее благодарным взглядом и снова поворачивается к женщине – к Тасите. В глазах у той – сплошная печаль. Лилит знает, что нужно делать.

– Ну и славно! – бодро кивает она. – Ненавижу женскую болтовню!

Тасита смотрит на нее поначалу удивленно, а потом прыскает в ладошку от смеха. И уже совершенно ничего не боится, приглашая Лилит в дом.

Горячая вода находится ровно в том количестве, чтобы помыть самые нужные места, пропотевшие насквозь. Тасита, смущенно отворачиваясь, подает Лилит полотенце, а потом манит к столу, который уже накрыт и ждет полуночниц: за окном ночь, не менее жаркая, чем день, и это плохо – сон будет тяжелым. Лилит качает головой и отказывается от еды, только закидывает в рот пару кусочков мяса да запивает их молоком.

– Душно здесь, – поясняет она Тасите, и та разводит руками с таким выражением лица, будто ответственна за эту духоту. Лилит подмигивает ей и грозит пальцем. Тасита снова беззвучно смеется, зачем-то прикрывая рот ладонью. Затем ведет Лилит к узкой кровати, стоящей у дальнего окна. Лилит быстро понимает, что постель принадлежит хозяйке, и качает головой.

– Я и на полу посплю!

Вот еще! Не хватало честных людей сна лишать!

Но Тасита не хочет и слушать. Сердито кривя губы, она силой толкает Лилит на кровать и встает напротив, скрещивая руки на груди, всем своим видом показывая, что уже решила уступить свое ложе и отказываться от этого решения не станет. Лилит пару раз пытается встать, но не будет же она всерьез бороться со слабой девушкой. Сдавшись, она предлагает:

– Может, вдвоем поместимся?

Тасита удивленно вскидывает брови и явно принимается раздумывать. На какой-то миг Лилит становится любопытно, задумалась бы хозяйка, предложи ей то же самое мужчина, но это дурная мысль, и нужно прогнать ее как можно скорее. Лилит стягивает тунику, оставшись в повязках – набедренной да нагрудной – и юркает под одеяло: тонкое и дырявое.

– Ложись, – отодвигается она к стенке. – Места достаточно.

Даже если это не так, то лишать хозяйку кровати она все равно не станет. Ночью можно будет и на полу устроиться, а уж утром никто не воротит вспять сделанного.

Тасита, продолжая колебаться, кивает и жестами показывает, что только уберет со стола да погасит лампу. Лилит не торопит ее и старается не заснуть, потому что подозревает, что тогда уж хозяйка точно рядом не ляжет. Сон все же ненадолго похищает ее у яви, потому что когда Лилит в очередной раз прикрывает глаза, то видит, что дом погрузился в темноту, а к правому плечу прижалось теплое тело.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно шепчет Лилит, осторожно поворачиваясь на бок, чтобы дать больше места. – Никто в обиде не останется.

Она не знает, слышит ли ее Тасита, и потому успокаивающе ведет ладонью по спине римлянки, чтобы через какое-то мгновение опешить от мягких губ, жадно прижавшихся к ее губам. Такого Лилит точно не ожидала, а потому не сразу приходит в себя и находит силы, чтобы отстраниться.

– Ты что? – сипло спрашивает она, вжимаясь спиной в стенку. – Ты что удумала?!

В ответ ее снова целуют, и нежные женские руки обвиваются вокруг шеи, и грудь прижимается к груди, и вот уже Лилит не знает, как поступить, потому что где-то внутри проскальзывает кольцами огненный змей желания. Лилит была с мужчиной – трудно остаться невинной, когда только мужчины тебя и окружают, – но временами, словно для того, чтобы не отставать от других солдат, она поглядывает на девушек, представляя, что могла бы сделать с ними. Никогда это не заходит дальше размышлений, никогда Лилит не думает, что встретит женщину, которая пожелает отдаться ей, но Таситу ее размышления ничуть не волнуют: она предлагает свои губы, свой язык и свое тело. Так что Лилит остается только взять все это. В конце концов, она сама так упорно предлагала Тасите лечь рядом. Неудивительно, что та все поняла определенным образом. И может быть, она только рада тому, что рядом не мужчина.

В теории Лилит отлично знает, что нужно делать, и на практике оказывается, что нет ничего сложного в том, чтобы заставить женщину тяжело дышать. Никто не задается вопросом, почему они делают то, что делают. Они обе хотят – что здесь такого? Лилит вжимает Таситу в постель поцелуями, зажигает прикосновениями и, сглотнув, лезет осторожными пальцами между влажных бедер, потому что именно там хочется дотронуться больше всего. Тасита не стонет, она лишь тяжело дышит, и это заставляет Лилит жмуриться и дрожать. А когда она оказывается внутри тесного, горячего, мокрого, пульсирующего, то и вовсе мир теряет свое значение и опрокидывается куда-то в бездну. Следом за ним проваливается и Лилит, прижимающаяся губами к выгнутой шее Таситы, и содрогается в удовольствии, накатившем столь внезапно, что нет никакой возможности понять, что это было и почему именно так. На какое-то время Лилит теряет себя, а находит между ног Таситы, и язык ее совершает нечто невообразимое и, наверное, запретное, потому что не может быть ничего разрешенного в том пламени, что бушует в сердце. Тасита гладит ладонями влажные волосы Лилит, убирает их от лица и напрягает бедра, пока ее не подкидывает вверх запредельная дрожь, пробившая тело насквозь. Лилит держит Таситу в своих руках, позволяя ей успокоиться, затем поднимается выше и оставляет ей поцелуй, зачем-то позволяя попробовать себя, будто сейчас это – самое важное из всего.