– Неужели ты готов продать меня ему? – с недоумением спрашивает она, поглядывая на Суллу. Тот морщится.

– Ты бежишь впереди колесницы, Эмма. Я не знаю, что за предложения он делает тебе, но лично ко мне он не подходил ни разу. Может, вел разговор с Лупой… – он пожимает плечами.

Эмма кивает.

Конечно же. Сулла владеет ею лишь формально. Все в округе знают, что настоящая хозяйка Эммы – Лупа. Которая не считает нужным ставить супруга в известность о своих делах.

Эмма сосредоточенно молчит, обдумывая, насколько нужна Дису – или Лупе, – а Сулла, видимо, понимает ее молчание по-своему.

– Она не продаст тебя, – усмехается он, потирая ладонью щеку.

Эмма медлит, затаив дыхание, затем пожимает плечами.

Что ж, это тоже тема для беседы.

– С чего ты взял? Продаст, конечно. Я и пикнуть не успею..

Она не склонна преувеличивать добродушность Лупы: настроение той может смениться крайне быстро, никто и опомниться не успеет. Особенно если станет известно про связь Эммы с Региной.

Эмма поджимает губы, чувствуя, как настроение с каждым вздохом становится все хуже и хуже. О, боги, во что она ввязалась? Может, еще не поздно просто сесть ровно и перестать пытаться что-либо сделать?

Эмма неслышно усмехается.

Конечно, поздно. Позднее, чем когда-либо.

Проблема с Дисом отходит на второй план. А Сулла косится на Эмму.

– Моя жена влюблена в тебя, – вдруг говорит он с непонятной интонацией, и какое-то время Эмму искренне волнует именно она, а не смысл слов, который доходит до нее чуть позже и настоящим, неподдельным испугом вливается в сердце.

Влюблена?! Но…

Эмма даже не успевает задуматься, понимая очень отчетливо.

Да. Так и есть.

Влюблена.

Лупа в нее влюблена.

И именно поэтому она заметила Регину. Поэтому она предложила им с Лилит то, что предложила. Поэтому на следующий день легла под Эмму, называя ее своей госпожой.

О, боги…

Эмма чувствует, как холодеют руки.

Все, что волнует ее сейчас, это то, что Лупа не отпустит ее никогда. И Аурус ничего не сможет сделать для того, чтобы вернуть ее в лудус.

Эмма думает, что видела все это с самого начала. Просто не хотела замечать – по-настоящему. Не хотела верить. Гнала от себя и делала вид, что ничего не происходит. Но как еще можно было объяснить ту крайнюю доброту, с которой относилась – и продолжает относиться – к ней Лупа? За исключением, быть может…

– Она подложила меня под Галла, – бормочет Эмма, глядя в сторону, потому что ей слишком неловко смотреть на мужчину, чья жена влюблена в нее – и все они об этом знают.

– Понятия не имею, зачем, – слышится спокойный голос Суллы. – Спроси у нее.

Конечно, Эмма не спросит. Ей это и не надо.

Просто теперь она на самом деле хочет вина.

А его нет.

Комментарий к Диптих 26. Дельтион 2

Продолжение - 23 апреля.

========== Диптих 27. Дельтион 1. Lupus pilum mutat, non mentem ==========

Lupus pilum mutat, non mentem

волк меняет шерсть, а не натуру

В начале июля – жаркого, сухого месяца – Сулле и Лупе некто присылает подарок по имени Мулан. Рабыня с востока, закутанная в странную одежду, которую Криспус назвал кимоно, долгое время отмалчивается и только внимательно смотрит по сторонам. Глаза у нее узкие, будто она все время щурится. Эмма таких людей уже видела, но все равно постоянно ловит себя на том, что с интересом поглядывает в сторону Мулан. Та, в свою очередь, лишь вежливо улыбается, когда замечает на себе чужие взгляды: видимо, привыкла. Лицо у нее белое, будто она постоянно присыпает его пудрой. Уголки тонких губ всегда приподняты, но она не улыбается. Эмма понимает, что это лишь далекая вежливость и отстраненность, сквозь которую, судя по всему, будет очень тяжело пробиться. Но ей-то это и не нужно.

– Какая интересная девочка, – задумчиво говорит Лупа на второй день, и Эмма слышит в ее словах неподдельный интерес, который что-то переворачивает внутри, будто подсказывая, что свобода близка.

Она почти уверена, что Мулан – дело рук Ауруса. Она не рискует спрашивать напрямую, но уверенность растет слишком быстро, и нет никакого резона сопротивляться ей. Напротив: Эмма довольна, если так. Ей нужно покинуть дом Суллы, а для этого все средства хороши.

Мулан прибывает не одна, вместе с ней приходит юная, тонкая рабыня Роксана*. У нее огромные, сияющие глаза и доверчивая, чуть смущенная, улыбка на пол-лица. Она осматривается по сторонам и держится за руку Мулан, не отходя от нее ни на шаг. Мулан же в свою очередь незаметно и словно невзначай прикрывает ее своим плечом, когда кто-то проявляет интерес. Эмме любопытно, что связывает этих двоих, но она помалкивает. Это все еще не ее дело.

– Чего ты хочешь, Эмма? – шепчет ей Лупа ночью, прерывисто дыша после бурного оргазма. – Скажи мне.

Эмма молча целует ее в шею, не зная, пришел ли момент для откровений. Не хочется испортить все тогда, когда цель так близка.

Время тянется, будто загустевший мед, Мулан и Роксана потихоньку обживаются в доме. Роксана помогает Руфии на кухне, а Мулан подолгу проводит время в своей комнате, выходя оттуда лишь для того, чтобы станцевать для хозяев дивный восточный танец с веерами и поясом. Эмма исподтишка следит за реакцией Лупы и отмечает, как приоткрывает та губы, как блестят ее глаза, как невольно подается она навстречу, когда Мулан проплывает рядом с ней.

Эмма уверена, что Лупа хочет свою новую рабыню. Вот только старая, похоже, останавливает ее.

Сулла уже не говорит, что его жена влюблена в Эмму. Возможно, он тоже замечает много больше, чем сама Лупа. Возможно, Мулан – это его подарок, а вовсе не Ауруса. Впрочем, какая разница, если он сработает? Эмма может понять желание Суллы вытащить рабыню из головы Лупы: кому понравится, что твоя жена думает о ком-то другом? Меж ними может не быть всепоглощающей любви, но Лупа принадлежит Сулле – по всем римским законам.

В один из вечеров Лупа манит Эмму к себе. Обнимает за бедра, сидя на краю кровати, прижимает, запрокидывает голову и тихо спрашивает:

– Ты любишь меня? Хоть немного?

Дрожь пробивает спину, когда Эмма склоняется и оставляет поцелуй губам, которые целовала так много раз. Лупа позволяет ей этот поцелуй, затем кладет ладонь на плечо, словно собирается оттолкнуть.

– Это не ответ, – задумчиво произносит она, взглядом изучая лицо Эммы.

Что она хочет услышать? И почему хочет? Ей нужно разрешение, чтобы сделать с Мулан все, что только душа пожелает?

В ту ночь они не спят вместе, Лупа отсылает Эмму прочь, сославшись на усталость, и это окончательно убеждает в том, что интересы римлянки отныне стремятся в ином направлении. Эмма ощущает некую досаду – она привыкла быть единственной, – но в то же время ведь это свобода! Как можно не радоваться?

Сулла, сидящий на садовой скамье, поднимает голову, заслышав шаги. Салютует Эмме кувшином и говорит:

– Выпей. Сегодня надо выпить.

У него заплетается язык: сильнее, чем обычно. Эмма хмурится, но берет предложенное и делает два глотка. Вино крепкое, густое, сильно отдает перебродившим виноградом. В горле и желудке разливается не слишком желанное тепло.

– Есть повод? – лаконично интересуется Эмма, присаживаясь рядом с Суллой и возвращая ему кувшин. Она думает, что он переживает из-за Лупы, и готовится рассказать ему, что скоро все наладится, но слышит тяжелое:

– Сегодня годовщина смерти моего друга.

Эмма торопливо проглатывает чуть не слетевшие с языка слова. Хорошо, что не успела…

Сочувственно глядя на мужчину, она удерживается от того, чтобы коснуться его плеча: раб и господин никуда не делись, она отчетливо это помнит, хоть ее и пытаются убедить в обратном. А потом просто молчит, не зная, о чем спросить, и облегченно вздыхает, когда Сулла начинает рассказывать сам.

Сколько-то лет назад

… Бой давно кончился, и птицы-падальщики кружат в небе, выводя заунывную трель: одну за другой, одну за другой. Немилосердно печет солнце, прожигает насквозь сухую кожу и то и дело закатывающиеся глаза, ползет разгоряченной ладонью по щекам и запекшимся губам, огнем проскальзывая внутрь вместе с сиплыми вдохами.