Эмма смотрит на Лилит.
– И что мы им скажем? – интересуется она.
Лилит разводит руками.
– То же, что ты говоришь всем остальным. Гладиаторы – такие же люди. Конечно, кто-то из них с тобой не согласится и не станет слушать, но, поверь мне, далеко не всем нравится существующее положение дел. Просто не нашлось пока что никого, кто поднял бы их на сопротивление!
Эмма вновь устремляет взгляд на Регину ровно тогда, когда та яростно возражает:
– Я не буду ни перед кем выступать! И уж склонять их к побегу тем более не стану!
Ее глаза сверкают, крылья носа то раздуваются, то опадают. Со скрещенными на груди руками она являет собой абсолютную непримиримость с тем, что предлагает Лилит. Эмма невольно любуется ею, забывая, где находится, потом спохватывается и пытается предложить:
– Я могу говорить, а ты просто постоишь рядом…
Идея Лилит кажется ей не такой уж плохой. В конце концов, гладиаторы действительно не считают Эмму последним человеком в Риме, а она все равно не может бесконечно ждать, пока Аурус пошевелится…
– Нет, – коротко выплевывает Регина и смотрит на Эмму так, будто хочет убить ее на месте и только немыслимой силой воли удерживает себя от этого шага.
Эмма вскидывает руки и отступает на шаг. Ссориться из-за этого она точно не собирается.
Лилит укоризненно начинает:
– Регина, это было бы…
– Но этого не будет, – тут же перебивает ее Регина. Взгляд ее перемещается между Эммой и Лилит, когда она предлагает:
– Выступите вы вдвоем. Зачем тут я? Вы обе – гладиаторы. От вас толку будет больше.
Эмма потирает лоб и садится на ближайшую скамью.
Нужно подумать. Что-то в этом плане ей не нравится, но она не может понять, что именно. А Лилит с Региной продолжают пререкаться.
– Вот именно, что мы обе гладиаторы! А ты представляешь домашних рабов…
– Я никого не представляю и представлять не буду, будь любезна, забудь об этой идее!
– Тебе даже не придется ничего делать, почему ты…
– Что в слове «нет» такого сложного, что ты никак не можешь понять?
– Я не могу понять, почему ты упрямишься!
– Я просто не хочу этого делать. Разве человек не может чего-то не хотеть?
– Да, но…
– Вторым должен быть мужчина, – вдруг говорит Эмма. И сама себе кивает.
Да, именно.
Не двое женщин в мужском мире римских арен и боев.
А мужчина и женщина, тогда шансы на то, что с ними согласятся, станут гораздо больше. Но кого привлечь? Август вряд ли согласится, а остальные…
Эмма мысленно пробегается взглядом по Криспусу, по Пауллусу, по остальным рабам. Спору нет, все они мастера своего дела, но ни один из них не ровня гладиаторам.
– Мужчина? – недоуменно повторяет Регина, а Лилит одобрительно произносит:
– Хорошая идея, Эмма.
Эмма улыбается. Она и сама знает, что это хорошая идея – еще и потому, что Регина, таким образом, будет избавлена от необходимости делать то, к чему не лежит ее душа.
Лилит обещает поискать подходящую кандидатуру и уходит, а Эмма, пользуясь моментом, обнимает Регину и привлекает ее к себе, нежно целуя в лоб.
– Я могу спросить, почему ты так категорически настроена к предложению Лилит?
Она всматривается в непроницаемые глаза Регины и понимает правду за пару выдохов до того, как Регина неохотно признается:
– После того, что случилось с Ингенусом…
Она берет паузу и смотрит куда-то в сторону, не пытаясь, впрочем, избавиться от объятий Эммы. А Эмма продолжает прижиматься губами к ее лбу и терпеливо ждать.
– Я не хочу, чтобы из-за меня снова кто-то умер, – на выдохе говорит Регина, и Эмма, которая уже знает, крепче обнимает ее и успокаивающе шепчет:
– Не обижайся на Лилит. Она не знает подробностей.
– И хорошо, – бурчит Регина, хмурясь. – Я бы предпочла, чтобы как можно меньше людей копались в моем прошлом.
Она ощутимо напрягается, словно хочет освободиться, но Эмма проявляет настойчивость, а Регина – нет. И они продолжают стоять, обнявшись, и это объятие чудится Эмме едва ли не лучше всего того, что уже у них было.
Просто потому, что сейчас между ними нет никаких недомолвок.
– Я скучаю по тебе, – бормочет Эмма, дыханием тревожа волосы Регины. – Ты ничего не знаешь о том, планирует ли Аурус выкупить меня?
Даже Регине она не рассказала о сделке, заключенной между ней и ланистой.
– Не знаю, – отвечает Регина. – Аурус чем-то доволен в последнее время, но не уверена, что это имеет отношение к тебе.
Эмма сопоставляет ее слова с тем, что успела рассказать Белла, и снова преисполняется радостной надеждой. Довольство Ауруса обязано иметь к ней отношение. Она чувствует это, а предчувствия в последнее время ее почти не подводят. Разве что…
– Ты знаешь Диса? – зачем-то спрашивает она у Регины, хотя правильнее, наверное, было бы поговорить об этом с Лилит.
Регина чуть отгибает голову, пристально глядя на Эмму. В глазах ее мелькает какая-то настороженность.
– У тебя с ним какие-то дела? – уточняет она будто бы равнодушно, но Эмма видит, что равнодушие то напускное. Регина нервничает – или что-то вроде того.
– У меня нет с ним дел, – заверяет Эмма, улыбаясь. – Но, – она осторожно касается губами губ Регины, – он хочет, чтобы они были.
Регина отвечает на поцелуй и тут же прерывает его:
– Будь осторожна с ним, Эмма, пожалуйста, – просит она, в голосе ее слышится волнение. – Этот человек… Говорят, он опасен.
– Только говорят? – усмехается Эмма. Ей не страшно, но безмерно приятно, что Регина проявляет заботу.
Регина фыркает.
– Нет дыма без огня, знаешь ли, – а вот теперь в ее голосе одно сплошное ворчание. Она недовольна тем, как Эмма реагирует, это очевидно. И Эмма вновь и вновь целует ее, с удовольствием ощущая, как загорается под сердцем и ниже огонь неспешного желания.
Вечером она выходит в сад, полной грудью вдыхая свежий воздух, принесенный ветром с моря. Ей кажется, что на губах оседает соль, и она невольно облизывается, чтобы почувствовать ее. Никакой соли нет, и выдох вырывается у Эммы разочарованием. Хотела бы она сейчас плыть домой? Еще как! И, разумеется, не в одиночестве: быть может, соль была бы на губах Регины.
Эмма мечтательно улыбается, но почти сразу же слышит чьи-то шаги и напускает на себя суровый вид. К счастью, это всего лишь Сулла: настало время их вечерней встречи. В этот раз он без привычного кувшина вина, и, пожалуй, Эмма только рада. Здешнее вино не слишком сильно ей нравится, и она предпочла бы обсуждать то, что они обсуждают, на трезвую голову.
– Видела сегодня Диса, – говорит она сразу же, не давая Сулле первым начать разговор. – Мне не нравится, что он основательно положил на меня глаз.
Сулла внимательно смотрит на нее.
– Что ты имеешь в виду? – уточняет он.
Эмма хмыкает.
– Уж точно не его планы по перекупке меня у Лупы!
Сулла хмурится и ждет продолжения. Эмма нетерпеливо вздыхает.
– Ты дольше меня общаешься с ним, – бурчит она. – Я не знаю, что ему в действительности от меня нужно, но он пугает меня, когда говорит, чтобы я посвятила ему свою первую жертву.
Она лжет. Дис не пугает ее – по крайней мере, не в той степени, в которой должен это делать. Скорее, Эмма испытывает раздражение от его крайней навязчивости. И хочет, чтобы Сулла что-то сделал с этим: в конце концов, он ее хозяин и должен как-то оберегать. Или она слишком много хочет?
Сулла садится на скамью и свешивает руки меж колен. Какое-то время молчит, потом нехотя говорит:
– Дис – своеобразная личность. Но в городе не рискуют с ним связываться. Себе дороже.
Эмма прекрасно слышит уклончивость, с которой Сулла говорит о Дисе, и делает вывод, что ничего конкретного римлянину не известно - как, впрочем, и Регине. Видимо, одна бабка сказала…
– Хорошо, – не спорит Эмма. – Не надо с ним связываться. Просто намекни как-нибудь, что не надо гоняться за мной.
Она садится рядом с Суллой и всматривается в густую темноту, слабо разбавляемую светом факела. Ответное молчание мужчины начинает тяготить очень быстро, и Эмма не сдерживается.
