Ужин проходит тихо и мирно и так же тихо и мирно заканчивается. Сулла и Лупа задерживаются дольше остальных, потому что Лупа никак не может прекратить болтать с Ласертой – о всяческой чепухе! – а Сулла, пользуясь моментом, снова что-то тихо обговаривает с Аурусом. Эмма в который раз пытается прислушаться, но то ли музыканты оглушили ее сегодня своей игрой, то ли мужчины так умело понижают голос… Она ничего не слышит, и от усилий только принимается болеть голова.

Робин давно ушел, кивнув на прощание, как и Регина: она даже мимолетно улыбнулась Эмме, и та запомнила ее улыбку, собираясь унести с собой, раз уж ничего больше забрать не получится. Поцелуи стерлись губами Лупы, и всякий раз, думая об этом, Эмма убеждается: надо уходить. Не в ее интересах вечно ублажать госпожу.

Величаво выплывает из атриума Кора, проходя мимо и намеренно задевая Эмму плечом. Эмма удерживает себя от того, чтобы толкнуть в ответ. Успеется. Обязательно. На ум почему-то приходит Алти. Интересно, может ли она накладывать проклятия? Эмму пробивает холодная дрожь от этой мысли: она давно и твердо знает, что такие вещи приближают человека, наложившего проклятие, к обители смерти. Но Кора заслуживает. Ради ее мучений, ради отмщения Регины можно пойти и на такое.

Ласерта, постоянно сердито поглядывая на Эмму, спешит следом за матерью, обеими руками прикрывая выступающий живот. Эмма думает, что римлянка выпила за вечер совсем мало. Надоело не помнить вчерашний день? Или сегодняшнее вино ей не по вкусу?

Сулла уходит, широко шагая, а Лупа оглядывается на Эмму.

– Идем, милая, – недоуменно зовет она.

Эмма же медлит. Ей почему-то кажется, что Аурус, оставшийся в атриуме, очень хочет с ней переговорить. Поэтому она подходит к Лупе и торопливо шепчет:

– Мне можно опорожниться? Боюсь, не дотерплю до дома.

Снова вранье. Эмма уже почти привыкла к нему. Почему, почему врать нужно именно тем, кто хорошо к тебе относится?

Лупа фыркает, но кивает.

– Да уж, не хотелось бы, чтобы ты проделала это в лектике.

Она делает большие глаза и смеется, прикрывая рот веером. Потом машет рукой:

– Ступай, ступай, я скажу Сулле, что надо подождать.

Эмма делает вид, что идет следом за хозяйкой, но замедляет шаг и с удовлетворением слышит за спиной вкрадчивое:

– Я вижу, умненькая девочка осталась умненькой девочкой, да, Эмма?

Аурус доволен. Это видно по его лицу, по его глазам, блестящим от предвкушения. Разумеется, он понял, почему Эмма задержалась. И именно поэтому Эмма не тянет с тем, чтобы сказать:

– Я согласна.

Она не поясняет, на что именно согласна, но Аурус кивает, потирая ладони.

И это он тоже понял, конечно же.

– Чудно, чудно, – нараспев тянет он. Эмме кажется, что еще немного – и он кинется в радостный танец, так сильно улыбка растягивает ему губы. Она без труда ловит момент, чтобы слегка притушить его радость.

– Ты должен будешь поселить меня в домусе, – говорит она и разглядывает человека, который пошел на поводу у своей безумной жены и заставил Регину убить своего любимого. – Я не хочу жить в лудусе.

Она хочет быть ближе к Регине. И к подземельям.

Но к Регине больше.

Аурус хмыкает и, хоть и не потирает больше ладони, но продолжает держать их сцепленными.

– Еще что-то? – тон его звучит издевательски – или это так кажется? Наверное, ему смешно слышать требования от рабыни. Но уж как получается.

– Есть кое-что еще, – спокойно добавляет Эмма, кивая. – Ты больше не продашь меня. И ни под кого не подложишь. Я сосредоточусь на том, чтобы приносить тебе деньги за бои. Не за что-то другое.

Она рискует. Ставит условия римлянину: одно за другим. Но она уверена, что риск не так уж и силен: если Аурусу действительно нужны деньги, он согласится на все. А если нет… Значит, эта сделка Ауруса не интересует, и он просто усиленно делает вид. В худшем случае Эмма останется у Лупы и будет искать другие варианты возвращения.

Аурус молча разглядывает ее: то ли поражается наглости, то ли прикидывает, какую выгоду получит со всего этого. Время идет, Эмма нервничает, потому что ее ждут, и давит облегченный выдох, когда Аурус, наконец, кивает.

– Ты получишь все, о чем просишь, – цедит он без особого недовольства и щурит глаза. – Только сделай так, чтобы я больше не думал о деньгах.

– Твоя задача – найти мне достойного соперника и тех, за счет кого ты обогатишься, – Эмма протягивает ему руку, совершая непозволительную вольность. Она предлагает скрепить сделку рукопожатием. Раб и свободный гражданин… Если бы их увидел законник… Но никто не видит, а Аурус, хоть и поколебавшись слегка, руку принимает. Как и сделку.

– Идет, – кивает он твердо. – Но ты должна будешь стараться, Эмма. Это мое единственное условие, как ты понимаешь, и оно слишком важно, чтобы ты пропустила его мимо ушей и благополучно забыла.

Он хочет оставить за собой последнее слово, хочет напугать Эмму угрозой возможного наказания, однако у него не получается.

Самое страшное с Эммой уже произошло - она свято в это верит.

– Для начала должен будешь постараться ты, – Эмма испытывает большое удовольствие, не называя Ауруса господином. – Лупа слишком увлечена мной. Придется придумать что-то действительно интересное, чтобы заставить ее отвлечься от меня.

В какой-то момент сердце вздрагивает: неужели она вот так запросто распрощается с той, что сделала для нее очень много?

Эмма кивает сама себе.

Да.

Как бы она ни относилась к Лупе, та – римская гражданка, и эта пропасть будет меж ними всегда. Если Эмма провинится – Лупа сдаст ее властям. Без зазрения совести. И будет права.

В атриуме потихоньку начинают гаснуть масляные лампы, оставшиеся без присмотра.

Аурус отпускает руку Эммы. В его глазах мерцает что-то непонятное.

– Да, – наконец небрежно говорит он. – Это проблема.

Он отворачивается и уходит, а Эмма смотрит ему вслед перед тем, как тряхнуть головой и рысцой отправиться на улицу, где ее уже наверняка заждались хозяева.

Что ж… Вероятно, этот бой остался за ней. Стоит поглядеть, какие воины появятся на поле брани в следующий раз.

Комментарий к Диптих 26. Дельтион 1. Occasio receptus difficiles habet

Продолжение - 11 апреля.

========== Диптих 26. Дельтион 2 ==========

Через пару дней, ранним утром, Эмма спускается в подземелья. Хозяева разъехались, она предоставлена самой себе, и ей необязательно тратить полдня на то, чтобы ублажить Лупу. В последнее время эта обязанность тяготит ее сильнее, чем обычно, и у причины есть имя и темные глаза. Эмма с нетерпением ждет, когда же Аурус решит вернуть ее, однако пока что ничего не происходит. И тем нетерпеливее становится Эмма, в мыслях уже давно живущая не здесь.

Проход, ведущий к пристани, оказался завален сильнее, чем первый, и ребята Пауллуса трудятся над ним, не покладая рук. Эмма издалека слышит громыхание кирок и бодрые, веселые голоса, в которые то и дело вплетается задорный девичий смех. Долго гадать не приходится: это Белла принесла рабам свежего хлеба и молока. Завидев подошедшую Эмму, Белла радостно вскрикивает и бросается ей навстречу, порывисто обнимая. Эмма смеется и обнимает ее в ответ: они давно не виделись, общаясь через Лилит.

– Еще трое с нами, – тут же докладывает Белла. Они с Эммой отходят немного в сторону, хотя все здесь и так посвящены в то, чем Белла занимается. Впрочем, Эмма не спорит. Она довольна услышанным. Все больше и больше рабов присоединяются к ним. Остается лишь сетовать на то, что никак не добраться до гладиаторов. Из-за этого тоже Эмма так ждет, что решит Аурус и решит ли вообще.

– Они придут на следующее собрание, – продолжает Белла. – Кстати, когда оно?

Эмма хмурится, прикидывая.

– Дороем вот, – она кивает в сторону неумолимо, хоть и медленно, уменьшающегося завала. – Надо ведь о чем-то хорошем рассказать, а не просто собраться.

Боевой настрой следует поддерживать. И не пустыми обещаниями, а чем-то конкретным.