– Почему, почему ты не рассказала мне все?

Она отчего-то не боится, что этот вопрос спугнет Регину: дурманный дым придает храбрости и уверенности в собственных силах. К тому же, руки Эммы крепки и не собираются разжиматься, чтобы кого-то куда-то отпускать.

– Мне… трудно, – видно, что Регине тяжко дается подбор слов, будто не ложатся они у нее на язык. – Трудно говорить об этом, трудно говорить… правду. Я давно отвыкла от этого.

Она отворачивается недостаточно быстро, и Эмма успевает увидеть слезы в ее глазах. Регина не упрекает, не замыкается в себе, не злится на несвоевременные слова. И у Эммы рождается ощущение, что обе они давно ждали этого разговора.

С самого марта.

Какое-то время в молельне царит тишина, и только будто далекий колокол едва слышно призывает кого-то к себе.

Регина смахивает слезы кончиками пальцев, вздыхает и продолжает глухо:

– Это все еще живо для меня. Я будто там… и он там… и он смотрит на меня, и прощает, а я…

Ее речь обрывается, она торопливо прячет лицо в ладонях, так и не повернувшись. Эмма притискивает ее к себе и прижимается губами к плечу, обтянутому шероховатой тканью. Если бы она могла лишить Регину этих дурных воспоминаний, она сделала бы так прямо сейчас. Но это не в ее силах. А что в ее?

Ей больно, но наверняка и вполовину не так, как больно Регине. Как же дышит она все эти годы, если прошлое настолько живо в ее памяти? Как она засыпает? Как просыпается? Как улыбается?

Эмма вспоминает те кривые улыбки, что получала от Регины на заре их знакомства. Может ли быть так, что именно она вытащила ее со дна, дала ей хоть какой-то, но смысл жить – новый смысл?

Эмме хотелось бы верить в это.

– Я не буду тебя жалеть, – обещает она и чувствует, как Регина напрягается. А затем добавляет:

– Я буду тебя поддерживать, буду на твоей стороне. Всегда. Просто не отталкивай меня.

Она снова целует Регину в плечо и слышит едва ощутимый вздох. Регина не смотрит на нее, но и не пытается высвободиться. Будто ждет или старается успокоиться. А может, и то, и другое. Спустя пару ударов сердца Эмма насильно разворачивает ее к себе лицом и ладонями стирает со щек слезы.

– Посмотри на меня, – мягко просит она, и Регина нехотя выполняет просьбу. Глаза ее полны воды и дыма, и за всем этим Эмма уже не может различить себя.

– Мы так долго были порознь, – говорит она и нежно целует Регину в губы. – Я так скучала…

Она целует ее снова и снова, и каждый последующий поцелуй все жарче, все глубже предыдущего. Когда внутри загорается желание, когда руки Эммы стискивают талию, когда опиум подсказывает перейти от слов к действиям, Регина упирается ладонями в плечи Эммы и отталкивает ее от себя.

– Не надо… – шепчет она. В ее голосе нет страха или негодования, к своему удивлению Эмма слышит там… извинение?

– Почему? – спрашивает она, так как не может не спросить. И теряется, когда Регина опускает веки и на одном выдохе произносит так быстро, словно боится растерять слова:

– Я… просто не могу. Всякий раз это кажется мне… изменой. Пустить тебя внутрь…

Она замирает и потирает пальцами виски, как если ее мучает головная боль.

– Я уже была внутри тебя, – отвечает Эмма, не подумав, что речь может идти вовсе не об интимных ласках. Но Регине, кажется, это неважно. Она отстраняется и обхватывает руками плечи, словно мерзнет. Или пытается обрести чуть независимости, как это было всегда. Под опиумом она другая, и Эмме нравится, нравится ее мягкость, ее податливость, ее желание говорить. Жаль, нельзя дышать им вечно. Может, тогда бы они никогда не ссорились.

– Я знаю, – тихо говорит Регина. – И… не могу снова… Не сейчас.

Эмма и понимает ее, и не понимает одновременно. Почему ее все время сравнивают с каким-то мужчиной? Что она делает не так? Или как раз – так?

Но настаивать она не будет. Не как раньше. Больше нет. Ни к чему хорошему их это не привело, стоит прислушаться к Регине, тем более, что сейчас она говорит честно, а это дорогого стоит. Столько времени Эмма добивалась от нее правды и теперь не имеет права отказаться.

– А с Робином по-другому? – чуть мрачнеет она все же: опиум и на нее потихоньку прекращает действовать.

Регина поднимает взгляд. Она явно помнит, что Лилит убеждала ее, будто Эмма не станет припоминать Робина. Что ж… Лилит говорила от себя. А Эмма и не собирается укорять этим Регину, она просто хочет знать. И все.

– Я не люблю Робина, – Регина кривит губы, будто само предположение кажется ей чем-то кощунственным.

Эмма пожимает плечами, стараясь спрятать зарождающуюся внутри радость.

– Значит ли это, что ты любишь меня? – она чуть наклоняется вперед, пытливо всматриваясь в Регину.

Скажи это.

Скажи сейчас.

И это будет абсолютно новым началом для нас с тобой.

Но Регина снова усмехается, и пусть эта усмешка не злая – Эмму она мало воодушевляет.

– Есть ли хоть один шанс, что ты сама догадаешься? – интонации Регины непередаваемы. В них все, что Эмма думала, что утратила навсегда. И это такое возвращение в прошлое, это такой шлепок!..

– Если ли хоть один шанс, что ты сама скажешь мне это? – парирует Эмма и к неожиданному для себя удовольствию видит очередную саркастичную ухмылку на губах Регины. Опиумный дурман потихоньку уходит из ее взгляда, значит ли это, что сейчас начнется настоящий бой? Эмма готова к нему, готова к любому сопротивлению. Но Регина тянется к ней и снова гладит кончиками пальцев по шраму.

– Аурус хочет, чтобы ты вернулась.

Она меняет тему, и Эмма довольна. Они ведут себя так, словно и не было трехмесячной разлуки. Возможно, так правильнее всего. Нет никакого желания выяснять, кто виноват и что теперь с этим делать.

– А ты? – приподнимает брови Эмма. – Ты хочешь?

Старая, добрая Регина… Как же заставить ее говорить открыто? Как услышать от нее то, что заставит сердце биться быстрее?

– А как ты думаешь, Эмма с северных гор? – в низком голосе вновь отчетливо слышится сарказм.

Регина уходит от ответа, но ее слов достаточно, чтобы Эмма поняла. Она улыбается и, опустив голову, нежно прижимается губами к пальцам Регины.

Что ж… Возможно, так будет даже лучше. Во всех смыслах. Может, и нет нужды в откровенности, ведь все понятно и так.

– Я думаю, что пришло время рассказать гладиаторам лудуса о нашем плане, – невозмутимо говорит она и следит за реакцией Регины. Глаза той на мгновение расширяются, затем она согласно кивает.

– Вероятно.

Регина осторожничает, едва размыкая губы. То ли ей не нравится место, в котором они находятся, то ли еще что. Место не нравится и Эмме, поэтому она не говорит больше ничего, что могут услышать чужие уши. Для подобных бесед они всегда смогут спуститься в подземелья, о чем Эмма и шепчет Регине на ухо, почти прижавшись к нему губами. Регина, ощутив касание, вздрагивает было, но быстро расслабляется и отвечает коротким «Да» на предложение. Эмма улыбается и целует ее в висок. Затем слышит громкий кашель из коридора и быстро вскакивает, отходя от Регины на пару шагов. Она готовится увидеть Кору – в самом деле, та постоянно появляется в какие-то такие моменты! – но на пороге возникает чем-то озадаченный Робин. Увидев Эмму, он немного светлеет лицом.

– Ты еще здесь, – выдыхает он. – Ужин скоро начнется, велено найти тебя. Идем.

Он кивает Регине, выпрямившейся за плечом Эммы. В его глазах мелькает что-то неясное, что Эмма никак не может распознать. Он ревнует? Он не должен. Регина ничего ему не обещала.

– Я сейчас, – с нажимом отвечает Эмма, и Робин, все понимая, исчезает в коридоре. Вряд ли он ушел достаточно далеко, чтобы ничего не слышать, поэтому Эмма поворачивается к Регине и поднимает руку, чтобы коснуться ее волос.

– Все хорошо, – шепчет она успокаивающе. – У нас все хорошо. Сейчас и после.

Она быстро, но нежно целует Регину и обещает ей вскоре вернуться в лудус: возможно, насовсем. В тот миг она не помнит, что принадлежит другой женщине, потому что в оковах не ее сердце, а тело. Зато помнит Регина и не удерживается от того, чтобы сказать: