Какое-то время Сулла продолжает изучать ее, холод от его взгляда распространяется по телу, словно делось куда-то все солнечное тепло. Эмма кидает последние силы на то, чтоб выдержать проверку – а это проверка, она не сомневается. Сулла вряд ли доверяет ей безоговорочно. У них обоих доверие ровно на том уровне, на котором оно необходимо, чтобы работать друг с другом. Эмма с Суллой – не враги, но и не друзья. Разница в их положении все еще никуда не делась, пусть даже они вместе работают над тем, чтобы ее уничтожить.

Наконец Сулла моргает и кивает, что дает Эмме возможность облегченно выдохнуть.

– Ты права, – говорит он. – Гладиаторы нам пригодятся. Что по поводу солдат…

Он умолкает вдруг, будто прислушивается к тому, что происходит снаружи, затем продолжает:

– Я закину удочку. Сомневаюсь, что наживка будет хороша и съедобна, но, по крайней мере, выясню, какие бродят настроения.

Настает очередь Эммы кивать. Она уже знает, что далеко не все римские солдаты поддерживают планы Цезаря на долгую войну с Завоевателем. Вся беда в том, что у Рима давно не было такого сильного противника – противника, который заручился поддержкой не одной только Греции, но и стран, что лежат за ней. А это значит, что армия Завоевателя постоянно пополняется извне. Римская, впрочем, тоже, но почему-то это происходит менее активно. А ведь Завоеватель уже на подступах, и выхода только два: либо продолжать воевать, либо сдаться. На второе Цезарь, как понимает Эмма, не пойдет никогда. Все усиленнее говорят, что у него какие-то личные обиды к Завоевателю, именно поэтому он даже не рассматривает иного варианта, как победить.

Остаток пути Эмма и Сулла проводят в молчании. Слышно только мерное шарканье ног носильщиков и негромкий голос того, кто регулирует ходьбу. Наконец лектика останавливается и опускается на землю. Сулла выходит первым, брезгливо отмахиваясь от подбежавшего раба, услужливо протянувшего чашу с водой или вином – Эмме не видно. Навстречу уже спешит сам Аурус, на лице его играет лицемерная радостная улыбка. Эмму он не удостаивает ни единым взглядом, сразу же приветствуя Суллу:

– Друг мой! – фальшиво восклицает он, и эта фальшь заметна даже рабам. – Как хорошо, что ты приехал раньше назначенного срока, будет время обговорить наши дела!

– Что значит «раньше»? – недовольно гремит Сулла, возвышаясь над щуплым Аурусом. – В приглашении было четко сказано…

– Ох, – перебивает его Аурус, корча огорченную гримасу, – вечно эти рабы все напутают! Я непременно отдам приказ наказать виновного!

Он берет Суллу под руку и настойчиво влечет его к домусу. Эмма остается рядом с носильщиками, уже вольготно расположившимися рядом с лектикой: им нельзя уходить от нее, поскольку хозяева могут захотеть отправиться домой в любой момент.

У ворот топчутся соглядатаи, Эмма невольно выискивает среди них Пробуса, а потом вспоминает и вздрагивает от того, как быстро забываются некоторые вещи. Второй раз она вздрагивает потому, что память не ввергает ее в пучины ужаса. Она думает о смерти Пробуса как о чем-то, что случается с людьми. Ей жаль его, но она никогда не станет о нем плакать. Теперь – нет.

Выходит Робин, видит Эмму и радостно машет ей обеими руками. Эмма тоже рада – по крайней мере, отвлечься от своих мыслей. Она спешит ему навстречу и с удовольствием обнимается, ощущая подзабытый запах сыра: у Суллы дома сыр в таких количествах не едят, и, признаться, иногда Эмма по этому даже скучает.

– Отлично выглядишь, – улыбается Робин. Судя по всему, все отношения между ними выяснены, и он не будет хмуриться при виде Эммы, вспоминая прошлое. Эмма довольна. Она никогда не надавила бы на него, не коснись дело Регины. В тот момент она просто не могла не проявить характер. Ей кажется, что Робин все понял.

– Как и ты, – подмигивает Эмма приятелю, оглядывается и, понизив голос, спрашивает: – Сегодня ведь никаких боев, я права?

Она, конечно, готова, но у нее другие планы. И было бы очень некстати все переигрывать.

Робин, к счастью, отмахивается.

– Нет-нет, это просто ужин. Аурусу нужно в очередной раз занять денег у Суллы: после того, как он тебя продал, дела у него идут не слишком-то хорошо, – он приподнимает брови, как бы говоря, что Эмма должна понимать.

Эмма и понимает. Вот только сделать ничего не может. Да и не хочет. В каком-то смысле, ей даже приятно от таких вестей. Аурус был добр к ней, но лишь тогда, когда ему было это выгодно. Как только он подумал, что выжал из Эммы все соки – или Кора ему так сказала, – его мнение резко изменилось. А теперь он хочет все обратно… Не получится!

Никто не зовет Эмму в атриум, и она понимает, что какое-то количество времени у нее есть, чтобы найти Регину. Именно поэтому она, снова понижая голос, спрашивает у Робина:

– Ты не знаешь, где Регина?

Он кивает, во взгляде его нет ни капли удивления.

– В молельне.

Эмма не удерживается от недовольной гримасы, и вот теперь Робин удивляется.

– Что такое?

– Ничего, – бурчит Эмма.

С молельней у нее связаны не самые лучшие воспоминания. И вот снова туда идти… А ведь придется, потому что нет уверенности, что удастся переговорить с Региной после ужина.

– Мне нужно, чтобы кто-то посторожил, – говорит она Робину, и тот, помедлив, подзывает к себе какого-то тощего мальчишку лет пятнадцати, которому строго наказывает:

– Это Эмма. Слушайся ее, как меня, понял?

Мальчишка быстро-быстро кивает, осторожно оглядывая Эмму. По его лицу непонятно, что он думает о просьбе Робина, однако, очевидно, он тут на побегушках. В любом случае, Эмма зовет его за собой и стремительно проходит через весь лудус, радуясь, что гладиаторы заняты на тренировках, судя по тому, что никто не попадается ей навстречу. Мальчишка торопится следом и не издает ни звука.

Еще не спустившись к молельне, Эмма чует знакомый аромат и ухмыляется. Предвкушение заполняет жилы, вливается в кровь и будоражит сердце.

– Стой здесь, – велит она рабу, не дойдя пару шагов до молельни. – Пойдет кто-то – кашляй. Усиленно. Чтобы я слышала.

Наученная прошлым опытом, она не хочет снова попасться – да еще и так глупо.

Мальчишка кивает и отворачивается лицом к лестнице, закладывая руки за спину. Эмма смеряет его взглядом и входит в молельню, где, вся окутанная опиумным дымом, на коленях сидит Регина. Заслышав шаги, она поворачивается и открывает одурманенные глаза.

– Долго же ты шла ко мне, Эмма с северных гор.

В ее голосе слышится улыбка. Эмма улыбается в ответ и подходит ближе, садясь рядом.

– Я тоже по тебе скучала.

Она невольно вдыхает полной грудью, и дым щекочет горло, пробирается внутрь. Эмма глотает его, он вязкими каплями стекает в желудок. Голова принимается кружиться.

Регина порывисто подается вперед, гладит ее ладонью по щеке, большим пальцем задевая свежий шрам, и хмурится.

– Кто тебя так? – шепчет она, не глядя Эмме в глаза: взгляд ее не отрывается от шрама.

– Я не знаю ее имени, – пожимает Эмма плечами. От опиума ей легко и хорошо, а прикосновения Регины добавляют радости в сердце. Она накрывает ладонью ее руку и не помнит, что у них не так уж много времени перед тем, как Сулла отправит кого-нибудь на поиски, потому что начнется ужин.

Регина медленно переводит взгляд выше, и Эмма видит в ее глазах свое отражение. Два своих отражения.

– Но ты победила, – Регина не спрашивает, она утверждает. И Эмма, вместо того, чтобы ответить, склоняется к ней и захватывает губами ее губы.

Будто она вернулась домой.

Спохватывается сердце, принимаясь бежать быстрее. Левая рука ложится на талию и остается там, никуда не спеша. Язык осторожно проскальзывает в теплый рот и касается другого языка, по которому, оказывается, так сильно скучал. Эмма выдыхает что-то невнятное, и ей кажется, что дым из ее легких проникает в Регину, чтобы остаться там навсегда.

Когда поцелуй заканчивается, вокруг еще слишком много опиума, и он позволяет Эмме прошептать: