Эмма наклоняется к хозяйке и осторожно касается поцелуем ее губ.
– Как тебе хочется? – шепчет она, и Лупа кончиком языка трогает ее язык, недвусмысленно намекая. Эмма понятливая, ей не нужно много слов, как Лупе сейчас не нужно лишних ласк. Все ее желание сосредоточено между ног, где быстро устраивается Эмма: сначала она ложится на живот, но теплые руки Лилит заставляют ее приподнять зад, и в момент, когда Эмма губами накрывает клитор Лупы, фаллос снова входит в нее – под другим углом, с другими ощущениями. Эмма замирает, потому что раньше никогда не бывала в такой позе. Запоздалое предвкушение невнятной боли промелькивает было где-то далеко и тут же уносится прочь, потому что, хоть такое положение и не доставляет особого удовольствия, боли, тем не менее, нет. Попытавшись максимально расслабиться, Эмма языком обводит все, до чего может дотянуться, и невольно подается назад, когда Лилит осторожно вытягивает фаллос, тут же возвращая его обратно.
Чудится, что им троим будет трудно найти нужный темп, однако Лилит и то, что она делает, ничуть не мешает Эмме доставлять удовольствие Лупе. Она крепко держится за бедра римлянки, а за ее собственные ухватилась Лилит, которая никуда не спешит и просто размеренно движется: вперед-назад, вперед-назад. Эмма невольно подстраивается под ее ритм, прислушиваясь к дыханию и стонам наверху.
Как Лупа и предупреждала, все затягивается, и в какой-то момент Эмме перестает хватать дыхания, а язык выламывает от усталости. Приходится подключить пальцы, двигать которыми не слишком-то и удобно, однако Лупе нравится. Римлянка агрессивно вжимается пахом Эмме в лицо, но это никак не помогает. Эмма злится, что ничего не может сделать, и только сильнее насаживается на фаллос, подаваясь навстречу Лилит. Та, очевидно, что-то понимает, и вот Эмма чувствует, как пальцы пробираются между ее ног и тревожат скользкую плоть. Поначалу кажется, что это ни к чему не приведет, и только больше раздражает, но спустя какое-то время уставшая Эмма ощущает, как совместные действия пальцев и фаллоса зарождают внутри что-то горячее. Из-за этого открывается второе дыхание, Эмма с усиленным рвением ласкает Лупу изнутри и снаружи, с дрожью предвкушения ожидая собственное удовлетворение. И в момент, когда пальцы Лилит уже являются источником белой ослепительной вспышки, Эмма издает низкий, вибрирующий стон, который, судя по всему, становится последней каплей для Лупы: практически сразу подбородок Эммы слишком уж мокнет, большая часть влаги попадает ей в рот. От неожиданности она отстраняется, кашляя и мотая головой, торопливо утираясь ладонью. Лупа, видя все это, смеется, блаженно потягиваясь, влага блестит на ее бедрах.
– Я тебя напугала? – тянет она игриво.
– Немного, – хрипло соглашается Эмма. – Что я сделала?
Лупа прикрывает глаза и ничего не отвечает.
Лилит сзади обнимает Эмму и уверенно шепчет ей на ухо:
– Не волнуйся, так бывает. Ты все сделала хорошо.
Ставший холодным, фаллос вжимается Эмме в спину, и она ежится от неприятных ощущений. Лилит отпускает ее, избавляется от игрушки, выкидывая ее прочь, и снова обнимает, прижимаясь на этот раз всем телом. Эмма невольно приникает затылком к ее плечу.
– Я хочу отдохнуть, – слышится бормотание Лупы: она уже перевернулась на живот, подогнув одну ногу, и обнимает подушку. – Ложитесь. Надо поспать…
Лилит целует Эмму за ухом и мягко, но настойчиво увлекает за собой на кровать. Эмма оказывается в середине: спереди – Лупа, которую обнимает она, сзади – Лилит, которая обнимает ее. Лупа не реагирует на касания, наверное, уже спит, и Эмма какое-то время нежится в объятиях Лилит, как должное принимая легкие касания ее губ. А потом вдруг шепчет:
– Этого больше не должно повториться.
Она не объясняет, почему, полагая, что Лилит поймет и так. И Лилит понимает.
– Не повторится, – соглашается она, не прекращая целовать плечи и шею Эммы, и чуть сильнее сжимает руку, протянутую вдоль живота.
Эмма не сопротивляется. В конце концов, что такое несколько поцелуев после того, что уже было?
Лупа спит, Лилит засыпает чуть погодя, тревожа мерным дыханием волосы Эммы, а Эмма, хоть и сильно устала, никак не может сомкнуть глаза. Словно боится, что, сделай она это, и Регина возникнет укоризненным призраком. Но в чем укорять, если Эмма – рабыня тела, и никто не спрашивает ее, хочет ли она того или нет?
Усталость все же берет свое, веки опускаются, и никакой Регины под ними нет. Зато есть кое-что другое.
Что-то, что Эмма вдруг отчетливо понимает на грани яви и сна.
Лупа ни разу не дотронулась до Лилит по-настоящему.
Ни пальцем, ни взглядом, ни вздохом.
Комментарий к Диптих 25. Дельтион 1. Nolens volens
*Поскольку в прошлый раз слово «пират» (лат. pirata, вошедшее в обиход примерно в 3м веке до н.э.) вызвало удивление (как и то, что Эмма, полгода прожившая к тому времени в Риме и общавшаяся с Наутой, вдруг ВНЕЗАПНО это слово узнала), то в этот раз заблаговременно напомню, что пираты вполне себе счастливо существовали с древних времен (занимаясь не только грабежом торговых и гражданских кораблей, но и похищением людей для последующей продажи их в рабство), а к римлянам перешли в «наследство» после захвата множества европейских территорий.
**Так называли Средиземное море римляне.
Продолжение - 2 апреля.
========== Диптих 25. Дельтион 2 ==========
На рассвете, когда еще не так жарко, когда все спят, Эмма уходит в сад, чтобы, наконец, помолиться. Она спала весь остаток дня и всю ночь, и ей сполна хватило этого времени, чтобы почувствовать себя бодрой и готовой ко всему.
Последние несколько дней выдались суматошными, Эмма хоть и обращалась к Одину, но все время на бегу. Сегодня же в руках ее бурдюк с бараньей кровью, и ею она кропит землю перед собой, опускаясь на колени.
– Испей, Всеотец, – мягко говорит она, следя за тем, как кровь неспешно впитывается в песок. – Преисполнись благодати и пошли мне свою улыбку…
В тот же момент солнце выходит из-за туч, теплом касаясь щеки Эммы. У нее замирает сердце от ощущения счастья, она запрокидывает голову и закрывает глаза. Губы ее едва шевелятся:
– Да будут твои испытания мне по плечу, да прославлю я твое имя еще во многих битвах…
Эмма умолкает и долго сидит, будто вслушиваясь в тишину, из которой, ведомые только ей, доносятся ободряющие, вселяющие уверенность, слова. Северный бог не оставляет свое дитя в одиночестве, незримо присутствуя при каждом шаге, при каждом слове. И земля, не оставившая ни капли крови на поверхности, подтверждение тому, что Один доволен Эммой. А значит, все будет хорошо.
Время течет неспешно, не хочется идти куда-то, хочется остаться вот так, купаясь в благодати, ниспосланной Всеотцом. Но он вряд ли будет доволен бездельем, а потому Эмма, тряхнув головой, легко поднимается на ноги, переворачивая бурдюк кверху дном и убеждаясь, что он пуст. Солнце светит ярко, тучи на небе почти рассеялись. Предстоит очередной жаркий день. Горожане утверждают, что давно не было такого засушливого лета и что все это – результат недовольства богов из-за войны с Грецией.
Эмма щурится.
По последним данным, Завоеватель все еще в нескольких шагах от того, чтобы войти в Рим. Но быстрой победы не получилось, и теперь уже дело за тем, чья армия вымотается быстрее. Сулла утверждает, что у Цезаря есть еще, кого бросить в сражение, однако на стороне Завоевателя не только Греция, но и половина востока. Кроме того, северные народы, на которых Цезарь давно нацелил свой взгляд, тоже выжидать не собираются. Эмму греет мысль о том, что отец и братья ее уже в армии Завоевателя, а значит, быть может, она встретится с ними здесь – разве такое не может случиться? Конечно, шанс невелик, но он остается, так что…
– Ты молилась?
Эмма оборачивается на негромкий голос Лилит. Та подходит, облаченная в домашнюю голубую тунику, не подвязанную поясом; ноги ее босы, а волосы влажны после утреннего купания: как и Эмма, Лилит встает рано, посвящая утро каким-то свои делам.
