Аурус кивает.

– Я и забыл, что у тебя новоселье. Сами боги велят что-то тебе подарить.

И он холодно смотрит на Регину.

– Ты понять? Ткань. Достаточно плотную и длинную.

Эмма косится на Регину, ожидая увидеть на ее лице недовольство. Но рабыня только смиренно кивает. В присутствии господ она тоже подбирает свой язык.

Аурус снова возвращает внимание Эмме.

– И, я думать, туника не будет лишней, – он озабоченно качает головой. – Здесь бывать прохладно. Мне не нужно, чтобы мой новый воин свалился в лихорадке перед своим первым боем.

Он смеется, обнажая желтоватые зубы, и Эмма ощущает к нему благодарность. Сама бы она об одежде не попросила.

Аурус отпускает Регину. Кора долго глядит ей вслед, а потом вздыхает.

– От большинства наших рабов следует избавиться. Неблагодарные твари.

Муж оборачивается к ней и грозит указательным пальцем.

– Если Завоеватель добраться сюда, ты получишь, что желаешь. Но кто тогда станет подносить тебе горячие напитки и стирать одежду?

Кора морщится. Она явно имела в виду не это.

Эмма стоит тихо, надеясь, что про нее не забыли. И слышит недовольство в голосе Коры:

– Все же, дражайший супруг, зачем тебе эта варварка? В Тускуле почти нет женщин-гладиаторов, а на битвы с их участием почти никто не смотрит. Она не принесет тебе денег и удачи.

Они говорят на родном языке Эммы, и та силится понять, почему. Вряд ли для того, чтобы ей было удобнее понимать.

Аурус отходит к столу, наливает в высокий кубок немного вина – во всяком случае, Эмма думает, что это вино – и щедро разбавляет его водой из второго кувшина. Отдает кубок Коре, а себе наполняет второй. И говорит:

– Ты же знать, дорогая, что у меня чутье. Оно подсказывать мне: Эмма, дочь Свана, станет великой. И я хочу быть причастным к ее величию.

Кора фыркает, показывая свое отношение к этой тираде. Аурус хмурится и смотрит в сторону Эммы.

– Ты еще здесь? – в его голосе сквозит раздражение. – Можешь идти.

Видимо, он не хочет, чтобы рабы становились свидетелями того, как хозяину перечит его собственная супруга.

Эмма кланяется и пятится назад, не разгибаясь, у самого порога успевая услышать:

– Я ходить к оракулу и…

Затем Аурус переходит на римский. И то верно: ведь рядом уже нет никого лишнего.

Эмма облегченно выдыхает и делает шаг в направлении коридора, из которого пришла, чтобы вернуться в лудус, но тут откуда-то из сплетения теней выходит Регина. Несмотря на приказ Ауруса, она никуда не делась и, вероятно, подслушивала под дверьми.

– Студий дал мне мазь для тебя, – скрипуче говорит она. – Идем. Вымоешься и обработаешь ногу.

Эмме нечего возразить. Кроме того, после всей пыли на арене и пропитавшего кожу пота будет приятно забраться в купальню. Она думает, что Регина отведет ее в ту, в которой они были в первый раз, но Регина движется в другом направлении, и вскоре Эмма обнаруживает себя в довольно светлом помещении – больше, чем было предыдущее. Да и бассейн здесь больше. В воде плавают какие-то розовые цветы. От дымящихся курилен тянет сладковатым пряным ароматом. На ровных стенах виднеются развешенные маски: белые лица с разнообразными эмоциями. Вдоль края бассейна на равном удалении друг от друга установлены скамьи.

– Мне сюда можно? – неуверенно спрашивает Эмма и смотрит на свои пыльные, грязные ноги в не менее пыльной и грязной обуви.

Регина, успевшая подойти к бассейну, удивленно оборачивается.

– Ты уже здесь.

Эмма смущенно улыбается и снимает обувь, оставляя ее у порога.

– В прошлый раз ты привела меня в другое место, – напоминает она и сама принимается раздеваться.

Регина отходит к дальней стене, склоняется над каким-то небольшим сундучком и достает оттуда небольшую склянку, с которой возвращается к Эмме, успевшей спуститься в бассейн. Эмма смотрит на нее снизу вверх и ждет ответа. Его, конечно, нет. Более того, Регина ставит склянку на край бассейна и собирается уходить.

– Погоди! – торопливо окликает ее Эмма.

На лице развернувшейся Регины написано только раздражение. Она поднимает брови, выжидающе глядя на Эмму. Та плещет себе в лицо теплой ароматной водой и встает во весь рост.

– У нас плохо получается, – говорит она и с надеждой добавляет. – Может, надо стараться лучше?

Ей не хочется терять веру в то, что однажды она сможет разговаривать с Региной, не ожидая подвоха или удара.

Регина смотрит на нее, как на глупого ребенка, и не сходит с места. Потом бросает небрежно:

– Зря стараешься.

Кажется, будто она слегка улыбается. Затем останавливает взгляд на груди Эммы на какое-то время.

– Но почему? – упорствует Эмма, подходя к краю бассейна. – Разве тебе не нужны друзья?

Словно сам Один вкладывает ей слова в рот и настойчиво возвращает к одному и тому же. Эмма предпочитает не задаваться сейчас вопросом, зачем ей какие-то отношения с Региной. Зачем, по сути, ей вообще отношения в лудусе – любые? Никто не заставляет ее общаться. Она может просто просыпаться, делать то, что от нее требуется, и засыпать снова. И каждый день вариться в своей несвободе, и помнить, что никто не будет к ней добр по собственной воле.

Настойчивым взглядом Эмма все же добивается того, что Регина возвращается, садится, поддернув тунику, на корточки перед самым лицом и говорит неожиданно мягко – как же легко обмануться этой мягкостью, если хочешь ей верить:

– Я скажу тебе один-единственный раз, Эмма с севера. Постарайся понять, раз уж ты не в состоянии сделать собственные выводы после всех наших бесед.

Ее глаза непостижимы и темны, а уголки губ продолжают изгибаться в улыбке, в которой совсем нет веселья. Эмма отчетливо чувствует под мягкостью жесткость стали. Регина – один сплошной обман, натянутая тетива, с которой в любой момент готова сорваться ядовитая стрела. Хочется отстраниться, но Эмма остается на месте, будто что-то не пускает ее, сковав по рукам и ногам.

Регина склоняется еще ниже, в омутах ее глаз можно утонуть и не заметить своей гибели. Эмма стоит, будто завороженная, не в силах оторвать взгляд от ее лица и едва слышит:

– Ты никогда не будешь мне другом. Ты – никто. Прикормленная Аурусом девка, которую в итоге отдадут на потеху рабам, когда поймут, что ни на что больше она не годится. Здесь никто не заинтересован в твоей жизни, с тобой говорят лишь потому, что так велел Аурус. Когда он прикажет – тебя выбросят и забудут, что ты когда-то существовала. Я не испытываю необходимости в том, чтобы составить тебе компанию, пока это не случилось.

Регина отчетливо проговаривает каждое слово – каждое оскорбительное, обидное слово. И эту «девку» она явно позаимствовала у Коры.

Эмма проглатывает очередную обиду и молча глядит, как Регина уходит. Сердце стучит слишком быстро, немного трудно дышать. Эмма зачем-то прикрывает грудь руками, но ведь уже нет никого, кто мог бы смотреть на нее. Затем медленно опускается в воду. В голове нет ни единой связной мысли. И тот покой, что она обрела было после молитвы Одину, испаряется окончательно.

Кое-как вымывшись, Эмма обрабатывает ногу и покорно ждет, сидя на скамье, пока мазь впитается. Никто не приходит за ней, никто не торопит. Никому нет до нее дела. Словно все так, как и сказала Регина. Обида становится все тяжелее, Эмма опускает голову, и растрепанные волосы ложатся на лицо.

Кем она возомнила себя здесь? Счастливчиком, которому улыбнулись боги? Расслабилась после нескольких хвалебных слов, брошенных, как собаке – кость? Аурусу она нужна лишь для того, чтобы выигрывать бои и приносить деньги. Робин возится с ней, как возился бы с любым новичком – это его работа. Мария добра ко всем и не делает исключений. А остальным наплевать на варварку из далеких краев. И они действительно не заметят, если однажды она исчезнет.

Тоска обуревает Эмму всю дорогу до лудуса. Она бредет нога за ногу, едва замечая тех, кто попадается навстречу. И, уже идя по галерее, поворачивает в сторону комнаты Робина. Что она хочет сказать ему? Она не знает. Как не знает и того, что хочет услышать.