– Эмма, – мягко говорит невесть откуда взявшаяся Лупа. – Пойдем-ка со мной. Нужно поговорить.

Хорошее настроение Эммы улетучивается мгновенно.

Что слышала Лупа?

По поводу чего теперь она хочет поговорить?

Последнего взгляда на Лилит бросить не удается, как и на остальных: Лупа подталкивает Эмму к дому и велит не оборачиваться. В полном молчании идут они до спальни, где Лупа, опустив занавесь, бросает напряженной Эмме:

– Садись.

Эмма опускается на край кровати. Она не чувствует исходящей от Лупы злости или раздражения, но ведь и необязательно вовсе злиться, чтобы сделать что-то плохое.

Она сжимает пальцами покрывало, когда Лупа подходит ближе и нависает над ней. Прохладные ладони ложатся на щеки Эммы, поглаживают и не причиняют боли. А потом Лупа ласково спрашивает:

– Ты хочешь покинуть меня?

Эмма растеряна настолько, что не знает, правильно ли поняла. Она безмолвно смотрит на Лупу снизу вверх и молчит. А Лупа повторяет:

– Что же ты, Эмма? Скажи, если это так.

Кончиками пальцев она касается скул Эммы, чертит на них какие-то непонятные символы.

Эмма мотает головой.

– Нет. Нет!

Она все еще растеряна, а потом вдруг понимание приходит, будто из ниоткуда.

Наута!

Он ведь говорил, что предлагал Лупе деньги. А до этого и Аурус пытался вернуть ее себе.

Эмма готова застонать от этой подставы. Она больше не удивляется вопросу. Она удивляется тому, как мягка и спокойна Лупа. И ловит ее за руки и прижимается губами к левой ладони, вкладывая в этот поцелуй всю свою преданность. Она действительно преданна ей – как только может. Конечно, у нее было лишь двое хозяев, но тем не менее…

– О, девочка моя, – Лупа склоняется и целует ее волосы. – Ты ведь поняла, да, почему я спрашиваю?

Она опускается на корточки и ищет взглядом глаза Эммы.

– Ты уверена, что не собираешься в ближайшее время попросить меня отпустить тебя?

Эмма отчетливо видит, что Лупа на самом деле не так уж спокойна, как пытается это показать. В глубине глаз ее таится тоска, и понимание того, что причиной этой тоски явились два ненавидимых Эммой мужчины, наполняет сердце гневом.

– Я не хочу ни к Аурусу, ни к Науте, – тихо, но очень четко проговаривает Эмма. – Ты – моя госпожа. И это не изменится, пока ты сама не решишь меня продать. Отправляй всех спрашивающих в Гадес. Они мне не нужны.

Она знает, что с Лупой ей повезло. Личный раб хозяйки – это наименьшее неудобство из всех, что она могла бы испытать, попади в дом Суллы. Лупа позволяет ей очень много – как, впрочем, и Сулла, – и Эмме стоит ежедневно и еженощно молиться не только богам, но и хозяевам. Где еще бы ей жилось лучше, чем здесь? Только на воле. Но о ней пока речи не идет.

Лупа, очевидно, проникается искренностью сказанного, потому что пылко целует Эмму, терзая ее губы своими, затем отстраняется и хрипло велит:

– В купальню. Живо. Удали все волосы и возвращайся. Не одевайся.

Эмма понятливо кивает. Что ж, если это закрепит в голове Лупы понимание того, что рабыня не собирается ее предавать…

Времени в купальне тратится больше, чем нужно: свободных рабынь поблизости нет, и Эмме приходится делать все самой, а кое-какие моменты не слишком удобны. Боясь порезаться, она проявляет больше осторожности, чем необходимо, тем самым затягивая процедуру. Наконец, справившись, она промакивает тело и волосы полотенцем и спешит обратно в спальню, на пороге которой замирает в изумлении.

Лупа все еще там, конечно. Она полулежит, обнаженная, и потягивает вино из большого кубка, а рядом с ней сидит на кровати Лилит: тоже без одежды.

Сердце Эммы на мгновение замирает, чтобы пуститься в отчаянный бег.

Лупа ведь говорила, что хочет участвовать. Вот и пришло время.

Некстати пришедшая мысль о Регине взрезает воздух и жилы. Понятное дело, что Эмма не могла пообещать ей больше не спать с Лупой, но ведь здесь еще и Лилит…

– Что ты застыла там, милая? – игриво спрашивает Лупа, и в ее голосе отчетливо ощущается хмель. – Иди к нам!

Она залпом осушает кубок, наливает себе еще, пьет, откидывает в сторону, кубок ударяется о стену, оставляя на ней багровое пятно. Лупа трясет головой, заливается счастливым смехом и поднимается, пошатываясь. Эмма мгновенно оказывается возле нее и подхватывает, не позволяя упасть. Лупа цепляется за ее плечи, обвивает их длинными руками и хмельно выдыхает в лицо:

– Я по-омню, что ты говорила о Лилит… Мне хочется сегодня. Думаю, вы не против.

Эмма кидает быстрый взгляд на Лилит поверх плеча Лупы, пьяно прижимающейся к ее щеке губами. Лилит молча разводит руками и ободряюще улыбается. Эмма сводит брови, понимая, что злится, но не на тех, кто рядом, а на богов. Зачем им было устраивать все именно сейчас? Когда Лилит сказала Регине, что между ней и Эммой больше ничего не будет?

Винить Эмма, конечно, может только свой язык, наплетший Лупе так много там, на рынке. Что уж теперь…

Лупа тесно прижимается горячим телом. От нее пахнет вином – сильно, не слишком приятно, – но это всяко лучше, чем ром в дыхании Науты. Эмма приоткрывает рот, впуская язык Лупы, и позволяет ему играть со своим, свиваться и расходиться, сталкиваться с зубами и, выскальзывая, кончиком проходиться по губам. Глаза она не закрывает и неотрывно смотрит на Лилит, которая, в свою очередь, тоже не спускает с нее взгляда.

Эмма знает, что Лупа уложит их вместе первыми. И так и получается.

Лупа отталкивает Эмму от себя и валится на постель, едва не задевая головой вовремя отодвинувшуюся Лилит, и велит:

– Начинайте. А я посмотрю.

Она переворачивается на живот, протягивая руки к кувшину с вином, не находит кубок и раздраженно рычит:

– Где? Где он?!

Эмма приносит ей тот, что был брошен в стену. Лупа молча выхватывает его и наполняет вином.

– Ну же, – нетерпеливо машет она кубком, выплескивая часть вина на Лилит. – Приступайте! Вы же хотели!

Эмма и Лилит на какое-то мгновение сцепляются взглядами, затем Эмма забирается на постель, становясь на колени, склоняется к придвинувшейся ближе Лилит и целует ее – слишком целомудренно на взгляд Лупы, потому что та немедленно требует:

– И это все? Вы же так хотели друг друга! Я хочу видеть это!

В голосе ее слышится какой-то надрыв, который Эмма никак не может растолковать нужным образом, но Лилит не дает отвлечься: обхватив ее обеими руками, она ловко и напористо подминает Эмму под себя, покрывая лицо ее поцелуями и умудряясь одновременно прошептать:

– Не думай ни о чем. Это просто игра. Играй.

Эмма напрягается было, когда язык Лилит проскальзывает ей в рот, но заставляет себя расслабиться. Они уже делали все это. Просто теперь где-то рядом лежит или сидит Лупа. И все.

Эмма закрывает глаза, потому что не хочет видеть чужой взгляд. Все это напоминает ей атриум за тем только исключением, что людей гораздо меньше и она в этот раз не сверху. Лилит вжимает ее в постель своим весом, тело у нее горячее и твердое, и Эмма думает, что это все равно будет приятно – так или иначе. Главное, не думать о…

Конечно же, Регина ярким образом немедленно вспыхивает в сознании, и Эмма, разозлившись на себя за это, обхватывает Лилит ногами, скрещивая их у нее на пояснице и с силой надавливая, заставляя любовницу прогнуться. Лилит удивленно ахает ей в рот и опускает правую руку, подхватывая Эмму под бедра и еще крепче прижимая к себе. Губы ее скользят по губам Эммы, по щеке, спускаются к шее и надолго задерживаются там. Эмма выгибается, чувствуя, как наслаждение рождается где-то в глубине: будет нелепым и глупым не получить ничего от этой ситуации. Раз уж она вынуждена подчиниться…

Поцелуями Лилит спускается вниз по телу, тревожит дыханием соски – сначала правый, затем левый, – заставляет их напрячься точными ударами языка; губами проходится по левому боку под ребрами, и Эмма привычно извивается и бессильно хватает ртом воздух от этой нехитрой, но такой действенной ласки, всякий раз заставляющей ее цепляться дрожащими пальцами за то, что попадется под руку. Сегодня под руку попадается Лупа, и Эмма, сомкнувшая было пальцы на ее ладони, встревоженно поворачивает голову, не зная, какой реакции ожидать, однако Лупа, по всей видимости, уже достаточно пьяна. Она смотрит расслабленным взглядом и одобрительно улыбается, а потом склоняется и бормочет Эмме в губы: