Он добегает и останавливается, продолжая тараторить:

– Я нес кусочек, чтобы угостить Элию, но тут налетели птицы, вот такие! – он округляет глаза и расставляет руки, чтобы показать размер птиц. – И все отобрали! Эмма, ты сделаешь мне рогатку? Надо наказать виновных!

Он уморительно серьезен в своей попытке оправдаться за съеденное лакомство, и Эмма без труда поддерживает игру.

– Обязательно, – сдвигает она брови. – Мы сделаем самую большую рогатку! И покажем этим негодяям, что бывает с теми, кто ворует пирог Руфии!

– Да! – восклицает Неро, подпрыгивая. – Делай скорее! А я пойду отыщу тех птиц!

И он убегает. Лилит и Эмма какое-то время смотрят ему вслед, потом дружно рассыпаются в смехе.

– Без него было бы скучно, – говорит Лилит с улыбкой, и Эмма соглашается. Неро вносит в их скучную взрослую жизнь немного детской непосредственности. Она обязательно заберет его из Тускула, когда придет время уходить. Может, удастся найти для него семью.

– По поводу туннелей, – возвращается к оставленной было теме Лилит. – Думаю, сказать нужно: все равно это всплывет, ведь ребята Пауллуса будут там работать. Скажи, эти завалы… они далеко от основных ходов, по которым наши приходят на собрания?

Эмма честно пытается вспомнить, но получается плохо, поэтому они с Лилит уходят в заветную нишу, где и разворачивается карта, над которой склоняются две головы.

– Вот, – указывает Эмма в неверном, тусклом свете масляной лампы. – Достаточно далеко. Как я понимаю, были завалены непосредственно выходы к пристани, а основные перекрестки находятся в самом городе.

Лилит кивает. Она держит карту, волосы свешиваются ей на лицо, и Эмма придерживает их, чтобы не мешали.

– Смотри, – говорит Лилит, – тут есть ходы, ведущие в лес. Мы будем ими пользоваться?

Эмма хмурит брови.

Стоит ли уходить через лес? Если она правильно понимает, дорога оттуда ведет в двух направлениях: в Рим и обратно в Тускул, к морю. В Рим они, конечно, не пойдут, только к пристани – кстати, надо будет еще озаботиться наймом корабля… Так в чем смысл делать такой крюк?

– Нет, – принимает она решение. – Лес не станем трогать.

Лилит кивает.

– Отлично. Пусть тогда все думают, что будем уходить лесом. При случае, если вдруг среди нас действительно окажется предатель, он донесет не о тех завалах. Что думаешь?

Она приподнимает брови, ожидая ответа.

Это замечательная идея, вот только что-то в ней смущает Эмму. Она силится ухватить смущение за хвост и развернуть к себе лицом, но получается с трудом. Наконец, она понимает, что к чему.

– Но ребята Пауллуса будут работать в другом месте. Если кто-то пойдет проверять и не обнаружит их там… – Эмма отвлекается на волосы Лилит, выскользнувшие из руки. – Так вот, если там никого не окажется, не будет ли это выглядеть подозрительно?

Лилит поджимает губы и снова смотрит на карту. Видно, что она сосредоточенно обдумывает варианты. Лампа грустно моргает, то и дело погружая нишу в темноту.

– Надо узнать, сколько людей у Пауллуса, готовых работать. И часть из них послать разбирать завалы в проходах, ведущих к лесу. В крайнем случае у нас будет несколько путей отступления.

Эмма выдыхает:

– Но если среди нас предатель, их поймают…

Лилит издает короткий смешок.

– Эмма, родная, иногда ты бываешь такой забавной… – она склоняется над картой и быстро целует Эмму в губы, затем выпрямляется и продолжает: – Если нас сдадут, то возьмут не только тех, кто махал кирками. Головы полетят у всех, будь уверена.

Голос Лилит звучит спокойно, будто ее и вовсе не страшит перспектива попасться. Эмма прислушивается к себе, ищет страх в сердце. И не находит. Конечно, она с самого начала понимает, что власти Рима не проявят снисхождение к рабам, замыслившим восстание и побег. В лучшем случае их направят на какие-нибудь рудники, где они останутся до скончания жизни, в худшем – расставят кресты с их телами вдоль дорог.

Эмма ухмыляется, но без особого веселья.

Нет выбора.

Либо ты делаешь что-то и рискуешь своей головой, либо ты ничего не делаешь и все равно рискуешь головы лишиться, потому что так захочет твой хозяин.

Выбора нет.

– Да, пусть будет так, – решается она. – Станем убирать завалы на обоих направлениях. Кто знает, вдруг пригодится…

Лилит возвращает карту, а Эмма отпускает ее волосы. Они улыбаются друг другу: заговорщики, связанные и духовно, и телесно. Эмме нравится эта связь. Она делает ее сильнее. Увереннее. Эмма всегда знает, что Лилит поддержит ее и подскажет, как лучше. Она настоящий друг.

Друг…

– Я люблю Регину.

Это вырывается совершенно неожиданно. Эмма не планировала сейчас касаться этой темы. Но сказанного не воротишь, и приходится сжать губы, пытливо всматриваясь в глаза Лилит, боясь увидеть там боль. Но Лилит совершенно спокойна, и взгляд ее по-прежнему ласкает и нежит Эмму, не причиняя неудобств.

– Я знаю, – говорит Лилит со смешком. – Почему вдруг ты решила мне об этом напомнить?

Эмма сворачивает карту и убирает в нагрудник. Вздыхает и качает головой.

– Я встретила Регину сегодня на рынке. Попросила ее прийти. Она согласилась.

Она не знает, как сказать Лилит, что хочет снова попытаться с Региной. Вернее, не так. Не снова.

На самом деле, это не прекращалось никогда. И Эмма сейчас просто вернулась в начальную точку – но совершенно другим человеком. Теперь она понимает то, чего не понимала раньше. Теперь она может действовать так, чтобы удобно было не только ей.

Теперь она… любит Регину.

Да, все верно. То, что было раньше… вряд ли это была любовь. Влюбленность, страсть, желание обладать, похоть – Эмма может подобрать сотни слов ко всему этому, и все они будут верными. Она хотела Регину – для себя, невзирая на желания самой Регины. Эмма была отчаянно одинока, и нестерпимо больно было думать, что единственный человек, который мог бы скрасить для нее это одиночество, не хотел быть с ней. Сейчас же…

Сейчас Эмма не загадывает. Она просто хочет попытаться наладить свою жизнь – и жизнь Регины.

В уголках губ Лилит – морщинки от частых улыбок. Она смотрит на Эмму и мягко говорит:

– Я не скажу ей о нас, не волнуйся.

Эмма не то чтобы волнуется, да и просить об этом Лилит не стала бы.

– Я просто хочу рассказать ей все сама, – кивает она.

Так будет честно. Для всех троих.

Лилит кивает в ответ. Потом порывисто обнимает Эмму, прижимает к себе и шепчет на ухо:

– Я рада, что ты, наконец, решилась. Поверь мне, Регина любит тебя. Она просто… сложный человек. Очень сложный.

Эмма знает, что Лилит общается с Региной. Ей очень хочется спросить, как же сделать так, чтобы Регина стала чуть-чуть попроще, но вместо этого она обнимает Лилит и облегченно выдыхает, прижимаясь щекой к ее плечу.

Им было хорошо вместе. Возможно, даже слишком хорошо. Не будь Регины, Эмма была бы счастлива назвать Лилит своей и идти с ней по жизни рука об руку. Но здесь и сейчас Лилит может быть только ее другом – лучшим другом. И нет смысла и дальше пытаться обманывать себя и остальных.

Более Регины в своем разговоре они не касаются. Настало время спускаться в подземелья: учитывая, что народу на собраниях заметно прибавилось, потребовалось искать новое помещение. Таким оказался зал, случайно обнаруженный Беллой. Она заприметила дверь, заросшую мхом, и сообщила Эмме, а уж та велела эту дверь открыть. За ней обнаружилось большое сводчатое помещение с колоннами, отделанное камнем, со множеством скамеек и со столами. Очевидно, что раньше тут проходили тоже своего рода собрания. Грех таким не воспользоваться. По стенам развесили лампы, соорудили несколько очагов, чтобы не мерзнуть от холода, и теперь все заговорщики без труда размещались там – можно сказать, с относительным уютом, без опасений, что их голоса будут услышаны. Сулла заверил Эмму, что про подземелья никто не вспоминает: ходы были прорыты несколько веков назад, для максимально быстрого вывода людей из города на случай осады, а потом благополучно забыты. У Эммы нет причин не доверять Сулле в этом вопросе, все-таки он больше общается с власть держащими римлянами, чем она сама.