По ночному городу, освещенному множеством факелов, прикрепленных к стенам домов, они добрались до постоялого двора, где Эмме отвели отдельную комнату. Уснуть она, впрочем, все равно не смогла: под окном шумели до утра. Эмма лежала и с удивлением вспоминала то, что увидела в Риме. Больше всего воображение ее поразили небольшие колесницы, ловко сновавшие по широким улицам – одну из таких колесниц Сулла остановил для того, чтобы добраться до постоялого двора. Как он пояснил Эмме, римское право запрещало передвигаться в черте города на каких-либо транспортных средствах, но для таких маленьких колесниц было сделано исключение. Обратно же в Тускул они вернулись на четырехколесной повозке, высокие стенки которой защищали их от пыли и грязи, а когда начался дождь, раб быстро натянул над повозкой плотную ткань, и Эмма даже не успела вымокнуть.

Эмма расслабляет руки и скользит взглядом по своему животу, по груди, по плечам. Медлит немного перед тем, как повернуться спиной и убедиться, что клеймо на месте. Клеймо, по которому она все еще принадлежит Аурусу. Разве это правильно? Вдруг дергает мысль, что Аурус может заявить на нее свои права. Впрочем, если бы он мог, разве уже не сделал бы это? Наверняка они с Суллой обо всем договорились.

Эмма нагибается, поднимая с пола брошенные повязки – набедренную и нагрудную, – и принимается одеваться. Выходить из прохладного дома в пекло не хочется вовсе, но нужно: на сегодня назначено собрание заговорщиков, и Эмма не может там не появиться.

За время, прошедшее с марта, к ним примкнуло около ста человек. И среди них все еще – ни одного гладиатора. Эмму это и печалит, и радует. Она помнит, что гладиаторы живут не в пример лучше обычных рабов, а значит, мало кого из них на самом деле волнует вопрос свободы. Они и так практически свободны, разве что за пределы города выходить не могут да вынуждены подвергать свою жизнь опасности, сражаясь на арене. А в остальном…

Эмма бросает последний взгляд на себя в зеркало.

В остальном время покажет. Пока что все идет хорошо.

Лилит ловит ее на выходе, и Эмма облегченно вздыхает, едва успев ощутить тот жар, что тянется к ней с улицы. Если можно еще немного оттянуть этот момент, еще немного побыть в прохладе…

– Я горжусь тобой, – говорит ей Лилит, и взгляд ее мягок и одобрителен. – Ты победила сильную противницу.

Слухи разносятся быстро, не стоит об этом забывать.

Эмма улыбается и кивает.

– Это все твоя заслуга.

Она протягивает руку и быстро гладит Лилит по щеке, отдергивая пальцы, когда слышит какой-то шум.

Лилит действительно была для нее отличным наставником – гораздо лучшим, чем Август, который видел в Эмме прежде всего женщину, а не бойца. Лилит же тренировала ее так, как тренировалась сама, и именно это позволило Эмме блеснуть в Риме.

Она уже знает, что Цезарь поздравил Суллу с победой его гладиатора и даже намекнул на то, что непрочь выкупить такого успешного бойца. Сердце Эммы замерло, когда она услышала это от Суллы, но, к счастью, тот заверил ее, что Цезарь не настаивал. У него пока что полно собственных отличных гладиаторов, а та, что сражалась с Эммой, ему не принадлежит, поэтому никаких обид Цезарю нанесено не было. Но Эмма должна быть готова ко всему.

Эмма же пока готова только к тому, что даже ей самой не кажется чем-то поразительным то, что происходит вокруг. Все ее победы – лишь то, что и должно быть. Она не ждет меньшего, стремясь к большему. И ее радует, что никто не делает из ее успехов нечто невообразимое.

Она – просто воин. Ее задача – побеждать. В этом нет ничего удивительного.

В последний момент Лилит поворачивает голову, и губы ее скользят поцелуем по кончикам пальцев Эммы. Зеленые глаза хитро блестят.

– Я соскучилась, – сообщает Лилит. Хочет добавить что-то еще, но появление в конце галереи Лупы заставляет ее замолчать и осторожно отступить на шаг.

Эмма с досадой пожимает плечами.

Она думала, у них будет еще немного времени.

Римлянка подходит, окидывает Лилит равнодушным взглядом и жестом велит ей удалиться. Затем говорит Эмме:

– Поедешь со мной на рынок. Мне надо купить кое-что, а тебе не лишним будет прогуляться.

До встречи заговорщиков еще остается достаточно времени, но Эмма планировала помолиться Одину, и теперь планы ее трещат по швам. Очевидно, Лупа видит ее быструю гримасу, потому что со смехом спрашивает:

– Что, устала, милая?

Она поздравила Эмму с победой еще вчера: очень активно поздравила. Эмма не была против, тем более что Лупа сделала все сама.

– Или после Рима? – добавляет Лупа с намеком. Она приподнимает брови и касается указательным пальцем подбородка Эммы, заставляя ее посмотреть на себя.

– Были там красивые женщины? – игриво интересуется она, но в глазах ее предупреждение. Эмма знает, что нужно ответить.

– Я не смотрю на других женщин, ведь у меня есть ты.

Лупе этого достаточно. Она не глупая и прекрасно понимает, что любви от Эммы не дождется, но и Эмма знает: Лупа может довольствоваться малым. Главное, не лишать ее этого малого. Тогда все будет хорошо.

Лупа берет Эмму под руку, и вместе они выходят в жару, которая моментально наваливается на плечи и пригибает к земле. Лупа ворчит что-то о заигравшихся богах и прибавляет шаг, стремясь к лектике. Оказавшись внутри, в спасительной тени балдахина, она облегченно выдыхает и негромко произносит:

– Не волнуйся, я знаю, что за дела у тебя сегодня. Успеешь вернуться.

Эмма молча кивает.

Лупа давно сказала, что плетущийся заговор ее не волнует, пока он не касается ее непосредственно и не причиняет неудобства. Она заверила Эмму, что если правда выплывет наружу, наказаны будут все – ею лично. Но пока заговорщики осторожны, пока они не доставляют проблем, она станет закрывать глаза и делать вид, что ничего не знает.

Эмма до сих пор гадает, знает ли Лупа о них с Лилит и если да, то, выходит, так же закрывает глаза?

Лупа лежит молча, изредка обмахиваясь веером.

С марта они с Суллой еще трижды повторяли свои попытки завести ребенка, и всякий раз потом Эмма ходила с Лупой на рынок, к той старухе Алти. А недавно осмелилась спросить Лупу, почему она не хочет наследника. Лупа тогда впервые разгневалась и рявкнула, что уж это и вовсе не должно касаться какую-то там рабыню, но быстро от своего гнева отошла и сочла должным сказать, что не любит детей и не хочет их. Она была бы не против, если бы Сулла прижил себе сына на стороне, но тот хочет сделать все правильно. Лупе же не нужны неудобства. И она тоже делает так, как сочтет верным для себя.

Пару раз Эмма порывается рассказать обо всем Сулле, но потом понимает, что в ней говорит зависть. Лупа может распоряжаться собственным телом, а она – нет. И тогда Эмма прогоняет прочь все черные эмоции. Лупа не заслужила такого предательства.

В лектике уже почти так же душно, как снаружи, и Эмма старается не шевелиться. В голове бродят ленивые, неспешные мысли, одна из которых касается Регины. Эмма задерживает дыхание и заставляет себя вернуться в Рим, на арену, а затем – на ночные улицы, заполненные запахами еды, смехом и разговорами.

Хотела бы она, чтобы Регина была там с ней?

Да.

Они не виделись с того самого дня, когда прошел бой в честь мартовских ид. С момента, как Эмма сказала «нет» и не раз пожалела об этом. Регина больше не приходила к ней и не давала о себе знать, хотя еще пару раз Эмма бывала в лудусе с Лупой. Она не искала Регину, и та, видимо, тоже не стремилась навстречу. Это правильно.

У Эммы все хорошо с Лилит. У них по-прежнему нет любви, но есть крепкие дружеские отношения, которым совершенно не мешает то, что иногда Эмма и Лилит сплетаются в любовных объятиях. Эмме нравится, что она никому ничего не должна и что ей никто не должен. Они – равноправные партнеры, которых связывает общее дело и общие интересы. Лилит заботливая, веселая, надежная, она не врет Эмме и помогает там, где может помочь. Она не молчит и не прячет свое прошлое. Им всегда есть, о чем поговорить.