– Я никому ничего не скажу, – повторяет она, не поднимая взгляда. – Можешь не бояться.

Эмма смотрит в пол, отстраненно прислушиваясь к тому, что происходит на арене. Вроде бы крики стали потише. Ее бой был последним, наверняка все уже расходятся. Нужно возвращаться к Сулле.

Шелест шагов заставляет ее встрепенуться.

Регина подходит ближе. Замирает возле скамьи. Пальцы ее нервно оглаживают тунику.

– Я знаю, – говорит она вдруг. – Знаю, что не скажешь.

Голос подскакивает кверху на последнем слове.

Эмма усмехается.

– Чего ж тогда поцеловала? – напрямую спрашивает она, потому что дурные мысли продолжают вертеться в голове.

Регина всегда себе на уме. Не стоит пытаться думать о ней лучше, чем есть.

Эмма ловит быстрый чужой взгляд и вскидывает брови, не слыша ответа.

– Так что же? – повторяет она. – Почему поцеловала?

Регина упорно продолжает молчать. Эмма скользит взором по ее лицу, по щекам, по скулам, по опущенным, чуть подрагивающим ресницам. По темной пряди, выбившейся из прически.

А потом встает и просто уходит. Не оглядываясь, не выжидая. Чувствуя, что Регина смотрит. Желая обернуться.

Но так и не оборачивается.

Она не позволит с собой играть. Больше – нет.

Если Регина захочет поговорить, поговорить как следует, она ее найдет. Знает, где искать.

Эмма торопливо выходит из подземелий, ловит на себе внимательный взгляд соглядатая и подходит к нему, спрашивая:

– Где господин Сулла?

Соглядатай сплевывает ей под ноги и неопределенно машет рукой. За эту неопределенность Эмма и не думает его благодарить. Она отворачивается, ощущая, как только сейчас начинает учащенно биться сердце.

Из-за Регины.

Можно соврать себе и сказать, что все это ничего не значит. Один поцелуй, одно почти извинение – разве ж это дело? Разве стоит на такое обращать внимание? Регина ведет себя по-прежнему. Но Эмма, идя к воротам, где уже стоит наготове лектика Суллы, понимает: ей самой все это нужно. Она пытается, она правда пытается избавиться от прошлого, пытается смотреть вперед, но, видно, сами боги назначили ей судьбою Регину и постоянно подталкивают к ней.

В лектике нет ни Суллы, ни Лупы, и Эмма, которой не разрешено занимать место первой, топчется возле носильщиков. Проходящие мимо гладиаторы приветствуют ее и поздравляют с победой. Эмма рассеянно кивает, вяло удивляясь тому, как мало ее сейчас волнует все это. И даже можно не задаваться вопросом, почему так.

Она не отпустила Регину. Не получилось. По-прежнему дрожь овладевает телом, едва мысли возвращаются в прошлое, едва память услужливо подкидывает образы того, что так сильно хотелось забыть.

Эмма сцепляет зубы и выдыхает.

Она простила бы Регину, попроси та прощения?

Это очень сложный, очень неудобный вопрос, на который находится очень быстрый ответ.

Да.

Она простила бы ее. Услышь она искреннее раскаяние, увидь она готовность Регины любить в ответ…

Эмма горько усмехается собственной слабости и качает головой. Целый месяц она убегала от себя, чтобы за мгновение вернуться туда, где все началось.

Но почему? Почему она готова простить Регине любую ложь, любое предательство? Из-за того, что узнала? Из-за того, что не уверена, как поступила бы, окажись на ее месте?

Эмма насильно вызывает в себе образ Лилит. Вот о ком она должна думать на самом деле! Вот кто готов любить ее безо всяких условий! Вот кого она тоже должна полюбить и быть счастлива! Но…

Эмма кривит губы.

Она не чувствует к Лилит ничего, что хотела бы. И будет нечестным обнимать ее, а мыслями быть где-то далеко.

Эмма вспоминает ту их встречу в лупанарии, когда сказала себе, что хотела бы повторить. Сейчас не хочет. Виной ли тому поцелуй Регины?

Да.

Нет смысла скрывать.

Нельзя давать Лилит надежду. Эмма помнит, что та сказала, что никогда не будет соперничать с Региной, но это только слова. Регина тоже много чего говорила, и все это оказалось ложью.

Эмма не хочет больше лжи. Только не такой.

И от себя в том числе.

Она слышит шаги и поспешно оборачивается, думая, что это Сулла или Лупа, но видит перед собой Регину. И в груди словно взрывается солнце, так горячо становится сердцу. А Регина подходит ближе, останавливается на расстоянии вздоха и торопливо шепчет, блестя глазами:

– Прости меня, Эмма. Если сможешь.

Она не обращает внимания на кружащего рядом соглядатая и смотрит лишь на Эмму, снова спрятав руки за спиной.

Чтобы не дрожали?

Зато отражение Эммы в ее глазах дрожит и наливается влагой.

Эмма теряется. Только что она думала об этом – и случилось!

В висках стучит кровь, отбивает ритм, учащает дыхание.

Регина размыкает губы, будто хочет добавить что-то еще, но не говорит. На ее лице написано волнение. Эмма не знает, сколько сил и времени ей потребовалось, чтобы принять это решение. Может, она пришла к нему только сейчас. А может, думала о нем с момента, как произнесла последнее слово лжи там, в нише. Так или иначе, но нужно что-то ответить. И Эмма точно знает, что.

Взгляд Регины наполняется бесконечным изумлением, когда Эмма облизывает губы и хрипло говорит:

– Нет.

И она сама пугается, чуть не отшатываясь прочь.

Не то! Она собиралась сказать совсем не то!

Шею сводит судорогой от невозможности происходящего. Ветер пробирается под доспехи и холодит кожу.

Эмма сглатывает, не в силах пошевелиться.

Не то…

Регина дергает плечом и пятится назад, сводя губы в одну тонкую линию. Глаза ее все еще блестят, и Эмма не уверена, от чего именно. Но горло будто зажало судорогой, и невозможно вымолвить ничего, кроме того, что уже сказано.

Она все испортила?

Она все испортила.

Эмма не знает, почему так вышло. Она хотела совершенно другого, абсолютно. А получилось…

Она оттолкнула Регину. Словно в отместку. И теперь вынуждена смотреть, как взгляд той из примирительного превращается в пустой и холодный.

Они могли все начать заново. Но, видимо, Эмма не готова к этому.

Не сейчас.

Она так долго не моргает, боясь упустить Регину из вида, что начинают болеть глаза. А когда все же приходится их прикрыть буквально на одно мгновение, то рядом с Региной возникает Аурус и, оттесняя рабыню, обращается к Эмме:

– Прекрасный, просто прекрасный бой, моя милая!

Он оглядывается, подходит к Эмме ближе и вкрадчиво шепчет:

– Скажи, не хотела бы ты ко мне вернуться?

Он смотрит на Эмму, сверкая глазами, а Эмма не отрывает взгляда от Регины и вспоминает.

Вспоминает.

Как Аурус заставил ее пройти через атриум.

Как продал ее Лупе, а потом и Сулле.

Как высек раба, а потом отдал его тому, кто подготовил крест.

Как купил Капито.

Как заставил Регину убить своего возлюбленного.

Она сказала «нет» ей, а ему ответит «да»?

И Эмма размыкает губы:

– Нет.

В тот же момент Регина отворачивается и уходит, не говоря ни слова. Эмма глядит ей в спину и едва слышит разочарованное от Ауруса:

– Я два раза предлагать не стану, Эмма. Подумай хорошенько.

Его глаза – два маленьких тлеющих уголька. Он явно ждал иного ответа, вот только Эмма не готова возвращаться к нему. И потому повторяет:

– Нет.

Она не добавляет «господин», но ведь он ей и не господин больше, так?

Аурус поджимает губы и, в отличие от Регины, никуда не уходит. Он похудел с момента их последней встречи, и цвет кожи у него какой-то нездоровый. Эмма думает, что не пожелала бы ему болезни, но и радоваться ее отсутствию тоже не станет. Почему он не спешит горевать о поражении своего гладиатора? Решил ковать железо, пока горячо?

– Я буду платить тебе в два раза больше, – не сдается Аурус, чем вызывает у Эммы усмешку. Велик соблазн высказать все, что она думает по этому поводу, однако приходится ограничиться лишь напоминанием о том, что у нее есть хозяева, и только они могут решать ее судьбу.

От Ауруса исходят горячие волны недовольства, в которых Эмма зачем-то греется. Ей нравится, что она может ему отказать. Ей нравится, что он ничего не сможет ей сделать.