Эмма все же садится, возвращая Робину полотенце.

– Иди, – кивает она. – Я сейчас. Устала.

Конечно, устала. А кто бы не устал?

Начинают подрагивать плечи и ноги.

– Ты ведь не ранена? – уточняет Робин.

Эмма косится на плечо и на пробитый наплечник. Ничего не болит, кроме костяшек пальцев.

– Не ранена, – отрицательно мотает она головой. – Все в порядке.

Она победила. Даже если бы кровь хлестала из нее фонтаном, она бы сказала, что все хорошо. Потому что все действительно хорошо. Это словно ее первый бой, а ведь в каком-то смысле так оно и есть. Первый честный бой. И ей есть, чем гордиться.

Робин уходит, а Эмма откидывается назад, зачем-то вспоминая, как они сидели на этой же скамье вместе с Беллой. Мысли эти, впрочем, недолго преследуют ее, уступая место размышлениям о Коре. Эмма ощущает очередной всплеск гнева. Пожалуй, теперь она ненавидит ее больше, чем Ласерту и Паэтуса вместе взятых.

Из-за Регины.

Чьи-то легкие шаги заставляют Эмму вздрогнуть и встрепенуться. Она открывает глаза и поднимается, видя перед собой Регину.

– Ты что? – грубовато спрашивает Эмма, вскидывая брови. – Чего тебе?

Она не ждала ее. Кого угодно – но только не ее.

А Регина молчит, и на запястье руки у нее по-прежнему виднеется браслет.

Эмма впивается до странности жадным взглядом в темные глаза, обращенные к ней. Куда-то вмиг девается усталость, барабаны, до сих пор тихо стучащие в затылке, перестают звучать. И Эмма не успевает ни вдохнуть, ни улыбнуться, когда Регина, приблизившись, сильно обхватывает ладонями ее лицо, заставляя склониться, и страстно целует прямо в губы.

Где-то снаружи ревет толпа.

Комментарий к Диптих 23. Дельтион 1. Carpe diem

*Иды (лат. Idus, от этрусск. iduare, «делить») — в римском календаре так назывался день в середине месяца. На 15-е число иды приходятся в марте, мае, июле и октябре; на 13-е — в остальных восьми месяцах.

Продолжение - 17 марта.

========== Диптих 23. Дельтион 2 ==========

Эмма отталкивает Регину от себя практически сразу, и часть ее отчаянно рвется назад, однако силы обуздать это стремление еще есть. Для надежности Эмма отступает на шаг и выставляет руку, чтобы не дать Регине пойти следом.

– Стой на месте, – глухо велит она. – Просто… стой.

Регина выглядит удивленной, а в глубине глаз плещется нечто вроде раздражения, и именно оно очень быстро выводит Эмму из растерянности. Что, Регина думала, что стоит ей подарить один поцелуй – и все вернется на свои места? О, нет, нет, не бывать этому!

Эмма медленно опускает руку и призывает на губы усмешку. На те губы, что так хочется облизнуть, потому что горит на них отравой неожиданный поцелуй, призванный вернуть к жизни прошлое.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает Эмма, сама не зная, о чем именно говорит.

Сердце стучит в горле, трудно дышать, время липким медом стекает по коже.

Это такое поздравление с победой?

Регина закладывает руки за спину и чуть вскидывает подбородок.

– Это мое прошлое, Эмма с северных гор, – надменно говорит она. – Я не обязана была делиться им с тобой.

Между ними стремительно растет стена, разрушенная было поцелуем.

Эмма сглатывает и отражает жест Регины, приподнимая подбородок. Затем так же заводит руки за спину.

– Тебе следовало бы. Если ты так хотела, чтобы я оставила тебя в покое.

Эмма слышит свой голос будто со стороны: спокойный, чуточку насмешливый. Совсем не тот, к которому привыкла Регина. И раздражение в темных глазах сменяется удивлением, которое так сложно спрятать.

Они стоят и смотрят друг на друга, как если не могут наглядеться. И Эмма очень отчетливо понимает: не в ней одной последняя встреча всколыхнула воспоминания. Как бы Регина ни бежала, как бы ни стремилась прочь от Эммы, даже самые заросшие тропы сталкивают их – снова и снова. Словно боги дают им понять, что скрываться бессмысленно. А Эмма верит богам.

– Ты не должна была узнать, – размыкает губы Регина, слова тяжело падают на пол. – Это тебя не касается.

– Но я узнала, – пожимает плечами Эмма. – Что теперь ты будешь делать?

В глубине сердца рождается наслаждение от растерянности Регины. Все время их знакомства Эмма была тем, кто ждет, тем, кто догоняет, кто просит и не получает. А теперь… Теперь многое изменилось.

Им действительно стоило расстаться. Регина была права.

Эмма ощущает силу. Она не планирует пользоваться ею и подавлять Регину, но знать, что сможешь дать отпор, что сможешь настоять на своем… О, это великолепное чувство! Может, Регина и хочет накричать, хочет обвинить, но сила Эммы не позволяет ей это сделать.

Кулаки невольно сжимаются. Эмма смотрит на Регину и терпеливо ждет ее следующих слов, к собственному изумлению и радости не находя в себе ни гнева, ни обиды. Все это будто не для них. По крайней мере, не для нее. И тем более детским, неправильным кажется прошлое поведение Регины. Все эти тайны, от которых всем только хуже, все это молчание, вся эта ложь… К чему, к чему это их привело? Разве не лучше было не скрывать?

Регина стоит, замерев, будто статуя. Кажется, что даже грудь ее не колышется при вдохах. И ее непонятный, непостижимый взгляд не отрывается от Эммы.

Молчание окутывает их неуютным покрывалом. В какой-то момент Эмма вспоминает вдруг о Лилит и вздрагивает, как от удара. Что-то трескается в воздухе, и звук, которого не должно существовать, разносится эхом по подземелью.

– Это ничего не меняет, – хрипло произносит Эмма, когда становится понятно, что Регина может молчать до скончания мира. – Я прекрасно поняла, что без меня тебе лучше. Можешь не волноваться.

Все содрогается в ней при этих словах, переворачивается, сжимается и растягивается до боли. Хочется поежиться, но Эмма заставляет себя не двигаться.

Третий бой оказался лишним.

Зачем, зачем Регина пришла сюда? Чего она хочет? Почему молчит?

Эмма думает: не лучше ли уйти первой? Показать, что ее уже не тревожит то, что меж ними было. Оставить Регину с ее бесценным молчанием, с ее прошлым, в котором она, судя по всему, живет до сих пор.

Игра с этой мыслью обрывается быстро, потому что Эмма понимает: она не уйдет.

Потому что она не Регина.

Потому что от любви не так-то просто избавиться. И недостаточно этого просто захотеть.

Эмма переступает с ноги на ногу и шумно выдыхает. Холодно. Тело остыло после боя, запал ушел. Хочется в горячую воду, смыть с себя песок и чужую кровь.

Смыть поцелуй, которого не должно было случиться.

Устав ждать, Эмма открывает рот, чтобы проститься, и в этот момент Регина вдруг дергается к ней, замирая на полушаге. А потом нехотя говорит:

– Я… была неправа.

Это так странно слышать. Эмма даже думает, что спит. Видно, на ее лице отражаются совершенно определенные эмоции, потому что Регина повторяет:

– Я была неправа, Эмма. Не стоило скрывать от тебя… это.

Она на мгновение отводит взгляд, потом возвращает его Эмме.

В карих глазах больше нет ни раздражения, ни удивления.

Регина ждет.

Она сделала первый шаг к примирению.

Вот только нужно ли это Эмме?

Месяц назад она бы кинулась к ногам Регины и покрыла их поцелуями. Поклялась бы в чем угодно, лишь бы только ее не прогнали. А сейчас…

Эмма не уверена, что это хорошая идея. Она не уверена, что Регина делает то, что делает, не потому, что боится чужого болтливого языка: ведь ее прошлое не известно практически никому. Что захочет с ним сделать Эмма? С кем она пожелает им поделиться? И, возможно, именно поэтому Регина пытается расплатиться за молчание – собой.

Едва эта мысль приходит в голову, Эмма вспыхивает от обиды.

Разве она сделала Регине что-то плохое? Да, та ситуация с Пробусом… Ее не забыть никогда, но ведь Эмма не стремилась к тому, чтобы все обернулось именно так!

Она садится на скамью, чувствуя навалившуюся усталость. Не так она себе представляла их разговор, не так… А как?