Под маской душно. Когда не остается сил терпеть, лектика, наконец, замирает, рабы ставят ее на землю, и Лупа бодро выбирается наружу, не оглядываясь на Эмму. Та следует за ней прямиком к двухэтажному зданию с абсолютно неприметной дверью, из-за которой, едва она открывается, вырываются на волю громкий смех и не менее громкие возгласы. Эмма прислушивается и морщится: часть из них явно непристойного содержания.
Лупа уверенно заходит внутрь. Эмма тоже и попадает в небольшое квадратное помещение. Справа, за перегородкой, сидит полная некрасивая женщина, которой Лупа тут же протягивает монеты, кладя их в открытую ладонь. Привратница расплывается в широкой ухмылке и кивает, жестом показывая, что можно проходить.
Эмма оглядывается. Слух ей режут похабные выкрики и стоны, которые, как она понимает, доносятся из дверных проемов, ничем не занавешенных. В главном помещении на каменных скамьях сидят мужчины – трое. Рядом с каждым вьются проститутки в разноцветных туниках, подвязанных поднятым к груди красным поясом. Девушки слишком ярко накрашены, но мужчин это, кажется, не смущает. Один из них поворачивает голову в пестрой маске петуха к Лупе и Эмме, но быстро теряет интерес, видя, что они тоже посетители.
– Иди, госпожа, наверх, – слышит Эмма грубоватый голос, принадлежащий привратнице. – Тебя уже ждут.
Ждут? Как часто она тут бывает? Есть ли смысл переживать?
Лупа кивает и небрежно говорит Эмме:
– Я заплатила за тебя. Можешь выбрать себе любую.
В Эмме просыпается брезгливость, когда она думает, скольких за ночь обслуживает каждая девушка, однако вслух она говорит:
– Да, – и покорно склоняет голову.
Лупа посылает ей воздушный поцелуй и устремляется к лестнице, прячущейся в конце помещения. Эмма невольно шагает за ней, проходя мимо крошечных клетушек, в которых в разных позах совокупляются проститутки и их мужчины. Вот один пристроился к девушке сзади и то и дело шлепает ее по бедру, энергично дергая собственным голым задом. Второй скрылся головой между раздвинутых ног стонущей шлюхи и совершенно не обеспокоен валяющейся на полу маской. Третий сидит на тонком матрасе, покрывающем каменное, узкое и короткое ложе, и, откинувшись назад, наслаждается стоящей на коленях девушкой, насаживающейся ртом на его довольно толстый член. Эмма скользит по ним всем взглядом и быстро отводит его. Ей не то чтобы противно, просто… странно. Здесь никто не стесняется. Воздух пропитан густой, пряной смесью запахов и звуков. Дышать не так уж просто, в какой-то момент у Эммы начинает кружиться голова, и она вынуждена остановиться, прижимаясь к стене. Лупа, конечно, уже давно наверху, ей нет никакого дела до своей рабыни, она наверняка считает, что совершила благое дело, притащив Эмму сюда. А Эмме плохо, физически плохо, и она срывает с себя эту отвратительную маску, и пытается дышать, и пытается быть не здесь, когда сквозь окутавший ее туман слышит удивленное:
– Эмма?
Она оборачивается и старательно моргает, видя, как кто-то приближается к ней. Но в глазах будто марево какое-то, и приходится ждать и терпеть, невольно вслушиваясь с продолжающие раздаваться стоны, крики и смех.
– Эмма, – повторяет Лилит, останавливаясь напротив Эммы. – Ты что здесь делаешь?
Она усмехается, видимо, понимая, что вопрос звучит глупо, и снимает маску, поправляя распущенные волосы. Эмма смотрит на ее сублигакулюм и ловит себя на мысли, что хочет увидеть, что под ним. Хочет потрогать.
Впрочем, нет…
Гораздо больше ей хочется, чтобы Лилит потрогала ее. И это очень… заманчивое желание.
Это все лупанарий. Он так влияет на мысли, на ощущения, на все.
– Здесь Лупа, – говорит Эмма негромко. – Наверху.
Лилит задирает голову, словно намеревается через потолок увидеть Лупу и ту, что с ней.
– Тоже в маске? – зачем-то спрашивает она.
Эмма молча кивает. Она почти открывает рот, чтобы поинтересоваться, что Лилит делает здесь, но быстро понимает, что ответ на это только один. И странно о нем не догадаться.
– Она думает, что никто не узнает ее, – Лилит качает головой. – Тут, конечно, бывают разного рода люди, но слепых – крайне мало. И маской никого не обманешь. Нелепый обычай.
В голосе ее слышится раздражение. Она делает жест рукой, будто собирается отшвырнуть собственную маску, но в итоге оставляет ее при себе.
Эмма пристально смотрит на женщину, с которой так часто делит одну купальню. Изучает изгиб шеи, скулы, опущенные веки и презрительные губы. Все в ней взывает к тому, чтобы отдаться Лилит. Это странное, несвойственное Эмме ощущение. Ни с кем она раньше так себя не чувствовала, может, только с Региной, но и там ей больше хотелось владеть, чем подчиняться. Лилит же будит в ней иные чувства. И они тоже хороши, по-своему. В конце концов, новый опыт никогда не помешает.
Эмма помнит, что сказала ей Лилит днем. И, должно быть, сами боги свели их в этом месте. Жаль, что не нашлось ничего приличнее, но…
– Зато она не скучает, – Эмма будто со стороны слышит свой хрипловатый голос. Она всматривается в лицо Лилит и замирает, когда та размеренно произносит:
– Давай и мы не будем скучать?
От низкого тона ее голоса между ног моментально собирается влага.
Эмма отлично понимает, что имеется в виду, особенно когда чужая рука ложится на бедро с внутренней стороны, под тунику, и сдвигается выше, к паху. Пальцы останавливаются рядом с краем набедренника, и довольно мучительно осознавать, что дальше они не пойдут.
Пока что.
Эмма облизывает губы и смотрит на Лилит. Та стоит так близко, что ее можно поцеловать. Но нельзя делать это на виду у всех, кто-то может донести Лупе, а та платила не за это.
Мысли о возможном наказании отчего-то не пугают Эмму, а наоборот – заводят. Она с вызовом думает, что, может быть, Лупа решит избавиться от нее.
Продать обратно Аурусу, например.
При этой мысли сердце радостно ноет. Эмма наклоняется к Лилит и вполне недвусмысленно объясняет, что именно хочет получить, и с восторгом видит, как загораются вожделением ее глаза. Лилит берет ее за руку и уверенно ведет к комнатушке, из которой как раз со смехом выходит парочка: полненькая симпатичная девушка с вывалившейся наружу левой грудью и тощий высокий мужчина, то и дело цапающий партнершу за зад. Эмма скользит по ним равнодушным взглядом и, оказавшись в комнате, немедленно вновь поворачивается к Лилит. Сколько раз она тут бывала? И с кем? Впрочем, неважно.
Сердце стучит учащенно. Во рту пересохло. Все внутри дрожит от предвкушения, хотя еще недавно Эмма хотела только одного: убраться отсюда. Может, так действительно действует атмосфера этого места. А может, так на нее действует Лилит.
Эмма не собирается ложиться на матрас, повидавший невесть сколько грязных тел и еще хранящий чужое тепло той парочки, что смеется где-то снаружи. Она красноречиво смотрит на Лилит, и та все отлично понимает, мягко подталкивая Эмму к стене, прижимая ее собой. Эмма берется за пояс Лилит, намереваясь расстегнуть его, но чужие руки ложатся поверх ее ладоней. Эмма поднимает глаза и встречает мягкий взгляд Лилит.
– Ты хочешь повести? – непонимающе спрашивает та и, не дожидаясь ответа, крепко обхватывает Эмму за талию и сильнее вжимает в стену, одновременно вовлекая в поцелуй. Эмма, не дожидаясь просьбы, приоткрывает рот и охотно впускает в него язык Лилит, касается его своим языком.
Это другой поцелуй. Он не похож на настойчивые поцелуи Лупы, но возбуждает гораздо сильнее и почти так же кружит голову, как кружили ее поцелуи Регины. Лилит целует мягко, уверенно, она ведет в этом поцелуе и показывает Эмме, как ей нравится. Она обнимает гораздо нежнее хозяйки, и колено ее между ног не упирается больно в пах, а лишь временами напоминает о себе, прижимаясь сильнее. Эмма просто отвечает, с облегчением понимая, как устала постоянно быть активной. Может быть, рядом с Региной… но не с Лупой.
Лилит проводит языком по ее шее, а потом чуть прикусывает кожу и тут же отпускает, дуя на нее. Эмме приятно, она закрывает глаза и запускает пальцы в волосы Лилит. Та нетерпеливо сдвигает в сторону нагрудную повязку Эммы и захватывает губами левый сосок. Она ласкает его быстрыми ударами языка, иногда прикусывает – то слабо, то чуть сильнее, – и Эмма еще сильнее мокнет внизу от такого. Она выгибает спину и кладет ладонь на затылок Лилит, чуть подаваясь ей навстречу бедрами. Уловив намек, Лилит задирает выше подол ее туники, до самого пояса, так, что теперь из нее получился бы отличный пояс.