– Август сказал мне, что будет приходить специально для того, чтобы учить меня сражаться! – хвастается Неро, и Эмма пораженно качает головой.

– Вот это удача!

Она смеется и кивает Августу. Тот с достоинством склоняет голову.

– Удача и для меня учить этого способного маленького мальчика.

– Эй, я не маленький! – надувается Неро. – Мне десять!

И он, оттолкнув Эмму, поднимает руки, напрягая мышцы. Потом показывает Августу язык и убегает, не оглядываясь. Эмма и Август смотрят ему вслед, затем Август говорит:

– Двое не приспособлены к боям совершенно. Из остальных выйдет толк.

Эмма кивает.

– Пусть так.

Она оглядывается, осматривая, будто впервые, полутемное помещение сарая. Не забыть забрать лампы: не хочется спалить здесь ничего. Вряд ли Сулла быстро подыщет замену.

Август не демонстрирует желания продолжать разговор и уходит. Эмма договорилась с ним о занятиях один раз в неделю, в его выходной. Сначала она думала, что он откажется тратить единственный свободный день, но, к удивлению, Август предложил этот вариант сам. Эмма уже потом узнала, что Паэтус уехал из города, должно быть, Августу совсем скучно. Или же он передумал насчет своего плана, кто знает.

Эмма старательно тушит лампы, ежится от подступающего вечернего холода и выходит из сарая, плотно прикрывая двери. Некстати в голову лезет Регина со своим прошлым. Эмма досадливо морщится. Может, лучше было и не узнавать ничего вовсе? Нет, нет, неправда. Она просто злится – и на себя, но хочет свалить все на Регину. Та виновата лишь в своих грехах, Эмме нужно отвечать за собственные.

Она останавливается и глубоко вздыхает.

Регина, Регина… Не отделаться от нее, не откупиться. Да и чем откупаться?

Улыбка вдруг касается губ: нежная, мягкая.

Регина носит браслет.

Эмме хочется, чтобы это что-то значило. Но она запрещает себе надеяться. Это глупо. Регина все доходчиво объяснила. И то, что у нее было в прошлом, ничего не меняет.

– Вранье, – бурчит Эмма себе под нос, направляясь к дому.

Меняет, конечно. Абсолютно все. Эмма может сколько угодно злиться на Регину за ее ложь, но теперь нет никакой трудности в том, чтобы понять: она и сама бы боялась заводить отношения после такого.

Это слабо укладывается в голове, на самом деле. Помня, как Регина убила Пробуса, Эмма задается вопросом, почему все еще живы Кора и Аурус. Будь она на месте Регины…

Эмма передергивается, не в силах такое представить. Кем она стала бы, случись в ее жизни подобное? Выжила бы она? А может, сошла бы с ума?

После всего Лупа и Сулла представляются ей совершенными добряками. А вот Кору Эмма с удовольствием собственноручно задушила бы. В ней не появляется ни капли страха, когда она представляет себе, как проделывает это. В конце концов, если она планирует восстание, то ей всяко придется убивать.

Эмма намеренно вызывает к жизни образ Капито. Вспоминает ту страшную ночь.

Ничего. Даже сожаления не осталось. Такое возможно? Почему она может одновременно жалеть Регину и не испытывать ничего к Капито, ведь оба они, в конечном итоге, пострадали из-за римлян? А Капито так и вовсе умер.

Следующие несколько часов Эмма проводит бездарно. Вместо того, чтобы обдумывать действия заговорщиков, она постоянно обращается мыслями к Регине, к ее прошлому, к их прошлому, к их возможному будущему и такому неясному настоящему. Она понятия не имеет, что хочет сделать. Помириться с Региной – это несомненно. Вытащить ее отсюда – однозначно. И… все?

Эмма выходит во двор и потягивается, с прищуром следя за тем, как рабы разжигают факелы по периметру сада.

Нет, не все.

Эмма все еще верит, что не любит Регину, но с каждым вдохом верить в это все сложнее. Это не отвлекает ее, как раньше, и не занимает собой все пространство и время, однако Эмма отвыкла от Регины. И привыкать обратно… вот так, на расстоянии…

Она хочет увидеться с ней. Переговорить. И, пожалуй, все же признаться в том, что ей все известно. Нет смысла такое скрывать. Она ведь не Регина.

Эмма ухмыляется и замирает, слыша приближающийся веселый голос Лупы:

– О, милая, а я тебя везде ищу! Надевай и идем!

Нарядно одетая хозяйка протягивает Эмме то, что тут же вызывает к жизни воспоминания много дурнее, чем случай с Капито: по крайней мере, Эмма чувствует, как скручивает живот, когда она видит маску, так похожую на ту, что была на ней в первую ночь с Региной в атриуме. Неужели?..

Видимо, Эмма смотрит на Лупу слишком испуганно, потому что та стремительно подходит ближе и встревоженно говорит:

– Ну, что ты? Я просто хочу сводить тебя в одно место. А маска нужна для того, чтобы нас с тобой не перепутали с другими женщинами.

Лупа берет ее за руку и поддерживающе сжимает. Потом подмигивает и скрывает лицо за своей маской. К счастью, она ничуть не похожа на золотую, что была на Регине.

Сердце Эммы стучит так громко, что она едва услышала, что ей сказали. А уж чтобы понять, ей и вовсе потребовалось много больше времени, чем обычно.

Почему она перепугалась? Ведь в атриуме с ней, по сути, не произошло ничего слишком плохого. Тот стыд и позор она давно пережила и оставила в прошлом. Что же?..

Руки дрожат, когда Эмма надевает маску и пытается дышать ровно.

– Я не слишком хорошо одета для… – бормочет она, постепенно приходя в себя, но Лупа обрывает ее смехом.

– Там, куда мы идем, совершенно никого не волнует, как ты одета!

Она раскидывает руки, неуловимо напоминая этим движением Диса, и кружится, напевая:

– Чудесное, чудесное место, Эмма!

Туника на ней чуть распахивается внизу, открывая взгляду длинные стройные ноги и тонкие золотые цепочки, обвивающие щиколотки. Эмма почему-то цепляется за них, стараясь не думать, что на ней-то самая обычная домашняя туника серого цвета. И Лупу это совершенно не волнует? Удивительно!

Они выходят на улицу без сопровождающих, и там их ждет лектика. Лупа забирается в нее первой, Эмма – следом. Рабы тут же поднимают носилки. Эмма хочет снять маску, но Лупа грозит ей пальцем.

– Не вздумай, милая, – она не сердится, однако голос ее вполне серьезен. – Это глупости все, конечно, но так уж принято. Все, кто приходит туда, куда направляемся мы, должны оставлять маски на лицах. Негласное правило.

Эмме, даже в ее нынешнем смятенном состоянии, не требуется слишком много времени, чтобы после этих слов понять, что к чему.

Лупанарий.

Вот чем так взбудоражена Лупа, вот что волнует ее!

Эмма предпочла бы такому развлечению плотские забавы дома, но ее никто не спрашивал. Она надеется только, что ей не придется изображать там из себя женщину легкого поведения для Лупы. Это будет уже слишком.

Лектика, покачиваясь, движется вперед вместе с рабами, Лупа то ли дремлет, то ли просто молчит, а Эмма не может перестать гадать, зачем та взяла ее с собой. Не хотела оставлять дома? Или есть другая причина? Но, в конце концов, можно ведь просто спросить.

– Зачем ты взяла меня с собой? – голос Эммы из-под маски доносится глуховато. – Там будут другие женщины.

Ей вдруг вспоминается гадалка и то зелье, что получила Лупа. Как может она так просто сохранять на губах улыбку? Ей нравится то, что происходит с ее жизнью? Эмма знает, что это не ее дело, но Лупа ей симпатична, и иногда под сердцем свивается желание помочь ей по мере сил.

Лупа поворачивается, глаза ее поблескивают, а губы изгибаются в быстрой улыбке.

– Какая ты догадливая, Эмма! – с восторгом заявляет она. – Что ж, можно сказать, я решила, что тебе положена награда. Если ты выберешь там кого-нибудь себе на ночь, я не буду противиться.

Она откидывается назад и активно кивает пару раз. Убеждает ли она Эмму или же себя? Не будет противиться, отдавая кому-то свою личную рабыню? В самом деле?

Но Лупа выглядит спокойной.

Эмма мрачно думает, что никакие проститутки ей не нужны. В ее жизни достаточно женщин гораздо более благородных занятий – и не менее сговорчивого нрава, если уж на то пошло. Еще и бесплатно. Лупа зря старается. Или это она из-за Суллы?