– Что случилось?

Эмма высовывается на мгновение наружу, убеждаясь, что галерея пуста, и только потом отвечает вполголоса:

– Деньги нам на самом деле дает Сулла.

Сразу становится легче.

Хоть и недолго она держала данное самой себе слово молчать.

Лилит нужно знать правду. Эмма нутром чует: так будет лучше. Да и не хочет она ее обманывать. Лилит – хороший друг и хороший человек. Несправедливо держать ее в неведении. Эмма внимательно смотрит на нее, ища любые оттенки разочарования или негодования, но Лилит, чуть подумав, кивает.

– Хорошо, – спокойно пожимает она плечами. – Если ты доверяешь ему…

– Да, – обрывает ее Эмма. – Доверяю.

Она не расскажет Лилит о том, что происходит в спальне Лупы пару раз в месяц, но тон ее звучит достаточно уверенно, чтобы Лилит снова кивнула.

– А я доверяю тебе, Эмма. Так что все в порядке.

И она не спрашивает больше ни о чем. Это ее качество Эмме очень нравится. Сама она любит задавать вопросы, но вот отвечать… пояснять… рассказывать… Нет, она бы предпочла без этого обойтись. И как славно, что есть рядом с ней люди, которым достаточно ее слова!

Лилит кладет руку Эмме на плечо, и ладонь ее теплая и мягкая. Эмма, которой мало достается прикосновений по ее собственной воле, напрягается было, но тут же расслабляется. От Лилит, впрочем, это напряжение не укрывается, и она удивленно интересуется:

– Что такое? Что-то случилось?

Рука ее по-прежнему лежит на плече, а Эмма вдруг думает: насколько проще все было бы, влюбись она в Лилит. Или в Лупу. А может быть…

Она поднимает голову и всматривается во встревоженные глаза Лилит.

Раньше эта мысль не беспокоила ее. Она считала, что порвала с Региной. Покончила с ней. Навсегда. Но правда, открытая Робином, снова поселила Регину в сердце Эммы. А что если сердце ее никогда не пустовало на самом деле?..

Эмма знает, что возвращение к прошлому – это дурная идея. Особенно в свете ее новых занятий. И поэтому она, запрещая себе сомневаться и гадать, припадает губами к губам Лилит, чувствуя, как ей почти сразу отвечают на поцелуй, и это лучше, чем если бы Эмма оказалась отвергнутой.

По телу снова пробегает дрожь – на этот раз приятная, – и Лилит, скользнув ладонью по спине Эммы, решительно притягивает ее к себе. Эмма уже не ведет в поцелуе и в какой-то момент понимает, что отвыкла от этого, находясь рядом с Лупой. Какое-то время она борется за лидерство, затем уступает, выдыхая, и язык Лилит немедленно встречается с ее языком, закручиваясь в причудливом танце. Эмма ловит себя на том, что прижимается к Лилит крепче, чем собиралась, и заставляет себя отпрянуть. Лилит, впрочем, не отпускает ее далеко: либо она сильнее Эммы, либо Эмма и сама не очень хочет уходить.

– Что-то случилось, – утверждает Лилит, тяжело дыша. В сумраке ниши плохо видны ее глаза, но Эмма готова поклясться, что видит в них возбуждение. То, что Лилит хочет ее, льстит самолюбию, и Эмма снова тянется вперед губами, закрывая глаза и отдаваясь на волю второго поцелуя, который разрывает уже Лилит.

– Что? – коротко требует она, не отпуская, впрочем, Эмму от себя. Ладони ее лежат на бедрах, и пальцы то сжимаются, то разжимаются. Эмма ловит себя на мысли, что хочет продолжения: время, проведенное с Лупой, сделало ее тело отзывчивым. Конечно, она не любит Лилит и не сможет полюбить ее после пары поцелуев. Но зов плоти…

В голову снова лезет Регина – упорно, настойчиво. Эмма пытается отогнать ее образ, а когда не получается, сердито выдыхает:

– Регина убила своего жениха.

Легче не становится.

Вообще.

Она не собиралась никому рассказывать это. Это должно было остаться тайной. Но слово невозможно поймать и проглотить. Эмма, разочарованная собой, глубоко выдыхает.

Зачем она это сделала? Из мести? Она не хочет мстить Регине. Совсем нет. Но тогда почему? И не стоит ли уж тогда рассказать всю правду?

Лилит отпускает ее и отступает на шаг.

– И поэтому ты поцеловала меня сейчас? – в ее голосе чудится насмешка. Конечно же, она все поняла. Может, не в первый момент, но теперь уж точно.

Эмма прикусывает губу. Ей становится не по себе. Зачем втягивать Лилит во все это?

Она уже хочет извиниться, когда Лилит снова подступает к ней и кладет ладонь на щеку.

– Я возьму все, что ты захочешь мне предложить, Эмма, – мягко и серьезно говорит она. – Только не впутывай сюда Регину, прошу тебя. Я не хочу занимать ее место в твоем сердце. Да и вряд ли это у меня получится.

Эмме кажется, что кончики пальцев Лилит чем-то покалывают, но это приятное ощущение, и от него жар распространяется по всему телу. А может, это все от того, что Лилит сказала?

– И тебе не будет… неприятно? – тихо уточняет она.

Ей бы было. Наверняка.

Но почему «было бы»? Ей неприятно, когда она думает, что Регина может с кем-то спать. Пусть даже они не вместе. Может, сильнее из-за этого.

Лилит так же тихо смеется, продолжая поглаживать ее щеку.

– Ты нравишься мне, Эмма, – говорит она нежно. – Я хочу тебя. Но я понимаю, что в спутники жизни мы с тобой друг другу не годимся. Вот только почему это должно помешать мне обнимать тебя, когда я захочу?

И она обнимает, и целует Эмму снова, и Эмма не находит, что возразить. Кроме того, рот ее занят, а он нужен, чтобы возражать.

– Ты можешь любить, кого хочешь, – выдыхает Лилит чуть погодя, позволяя их напряженным телам разлучиться. – А я буду любить тебя и знать, что в твоем сердце для меня тоже есть место.

О, боги, как много Эмма отдала бы за то, чтобы услышать «Я люблю тебя» от Регины… Почему, почему все получается совсем не так?!

Эмма давно знает, что Лилит хочет с ней не только дружить, однако та никогда не позволяла себе никаких откровений по этому поводу. Разве что иногда Эмма ловила на себе чересчур пристальный, чересчур внимательный взгляд.

Она слишком хороша. Слишком. В каких-то вопросах она, несомненно, превосходит даже Регину. Эмма понимает это, однако не находит в себе готовности отказаться ни от той, ни от другой. Вероятно, Рим окончательно развратил ее, если она, продолжая мечтать о Регине, думает о ком-то еще. Как там сказала Лупа? Отделять плотское от сердечного и жить, радуясь?

Эмма понятия не имеет, что ей делать с Региной. И сможет ли она вообще что-то сделать с ней. Так, что же, отказывать себе во всем? Надеяться на будущее и, скорее всего, не получить ничего? Пару месяцев назад Эмма бы так и поступила. Но после того, что Регина сделала… после ее лжи, после ее жестокости…

Наверное, это все же месть. И Эмма не собирается бахвалиться ею на всех углах. Она просто… будет жить. И не чувствовать себя виноватой.

Но, хоть Эмма и считает, что сумела убедить себя в правильности поступков, червячок сомнения и стыда грызет ее изнутри: медленно и верно. Она чувствует его, когда возвращается к заговорщикам и обнаруживает, что в сарае остались только Август и Неро. Эмма отпускает рабов-сторожей, не забыв поблагодарить их за то, что дождались ее, и с усмешкой встает на пороге, скрестив на груди руки и плечом прижавшись к косяку.

– Шевели, шевели ногами! – покрикивает Август, впрочем, абсолютно беззлобно. Неро прыгает вокруг него, смешно размахивая деревянным мечом: настоящий, видимо, Август пока решил ему не давать, хотя Лилит, например, уже давно позволила мальчишке сражаться гладиусом. Пусть привыкает. И Эмма согласна, потому что вся их жизнь крутится вокруг оружия – и совсем не деревянного.

Завидев Эмму, Неро издает радостный вопль и бросается к ней. От Эммы не укрывается, с каким облегчением выдыхает Август.

– Привет, парень! – Эмма обнимает Неро и звонко чмокает в макушку, внимательно глядя поверх его головы на Августа. Что он сказал мальчугану? Почему он здесь? Неро, конечно, ничего не знает о заговорщиках, и Эмма хочет, чтобы и дальше так продолжалось.

Август, очевидно, правильно распознав ее взгляд, хмыкает. Подбирает брошенный Неро меч и относит его в кучу к остальным, тщательно прикрывая гладиусы ветками, чтобы со стороны было незаметно. К счастью, оружия пока не так много. Потом его придется прятать в другом месте.