Если все это время Регина носит в себе уверенность собственной вины… Что с этим делать? Как разубедить ее? Как заставить понять, что она ни в чем не виновата?

Эмма встряхивает головой.

Никак.

Она не общается с Региной. Это не ее забота. Ей не сказали ни слова правды. И она будет и дальше жить, руководствуясь чужой ложью. Так будет правильно.

Осталось убедить в этом сердце.

Лупа вытирает руки, запачканные кровью, и становится на колени возле алтаря. Склонив голову, она шепчет что-то, что Эмма не может расслышать, а потом поднимается, легкая и веселая.

– Идем же! – зовет она. – Мне еще нужно на рынок!

Она не говорит, а Эмма не спрашивает, что было испрошено у Марса. Наверняка Лупа просила о милости к римским войскам. В отличие от супруга, приближение Завоевателя ее не радует. Она редко говорит об этом открыто, но Эмма чует страх. Лупа опасается лишиться своего положения, а то и головы. Так, может, стоить бежать тогда? Ведь Завоеватель все равно войдет в Рим: рано или поздно.

На рынке Лупа уверенно идет к той гадалке, от которой в свое время так быстро сбежала Эмма. Ей и сейчас не хочется приближаться, но выбора нет. Гадалка, конечно, Эмму узнаёт сразу и улыбается ей, широко растягивая губы и щуря глаза. В ладони она подбрасывает мелкие выбеленные косточки, и Эмма какое-то время не может отвести от них взгляд. А Лупа склоняется к гадалке и говорит негромко:

– Я за отваром.

Гадалка, не сводя с Эммы глаз, лезет в ворох тряпья, лежащий у ног, и протягивает Лупе маленькую амфору, похожую на греческую. Та взамен передает туго набитый бархатный мешочек.

«Еще и ведьма», – думает Эмма, с облегчением готовясь уйти, но гадалка вдруг каркает:

– Дай погадаю, красавица!

Эмма обмирает. А Лупа весело хлопает в ладоши.

– О, чудесная мысль! – радуется она вполне искренне. – Алти отлично гадает!

Алти…

От имени ведьмы разит ядовитыми снадобьями. Эмма совершенно не хочет, чтобы ей гадали, но Лупа уже говорит, что будет ждать ее дома и обязательно выспросит подробности. Ведьма кашляет и ждет, когда хмурая Эмма сядет на землю у ее ног.

– Я же говорила, что встретимся, – она в который раз растягивает полные губы в ухмылке. – От судьбы не уйдешь.

Она грозит Эмме указательным пальцем, потом резко хватает ее за запястье и переворачивает руку ладонью кверху. Эмма едва успевает остановить себя от того, чтобы как следует врезать по крупному ведьминскому носу. Успеется. Всегда успеется. Ведьма, очевидно, быстро разгадывает это намерение и цокает языком, затем наклоняется к ладони Эммы и принимается водить по ней грязным пальцем.

– У тебя интересная жизнь, – каркает она удовлетворенно, – Но не эта, не эта. Другая. Следующая. Хотя и эта тоже может быть неплоха…

Она причмокивает, исчерчивая ладонь ногтем, едва ли не вдавливая его в кожу.

Эмма невольно вздрагивает.

– Я умру? – спрашивает она, желая знать. Странно, но это почему-то не пугает ее. Не больше, чем страх за судьбу Регины. Страх оставить ее одну.

Алти снова каркает, но теперь это похоже на смех.

– Все мы умрем, рабыня. Разве ты не знаешь?

Эмма растягивает губы в ответной ухмылке.

– И ты тоже, колдунья, – обещает она угрожающе. Мышцы на плечах ее напрягаются. Хочется уйти, но она зачем-то продолжает сидеть. И ждать.

Ведьма равнодушно кивает, подбрасывая свободной рукой гремящие косточки и зажимая их в кулак.

– И я, и я, – бормочет она. Искоса смотрит на Эмму и вдруг говорит:

– С севера, значит.

Эмма не говорила, откуда она. Но, должно быть, даже ведьмам не чужды городские игры.

Она молча кивает. Алти кивает в ответ и, порывшись в своем тряпье, достает оттуда засаленный мешочек, перетянутый желтой веревочкой. Раскрыв, она протягивает его Эмме.

– Давай же, – требует она. – Запусти руку. Вытащи свою судьбу.

Темно-карие глаза ее возбужденно сверкают.

Эмма опасается совать руку куда ни попадя. Но Алти смотрит так насмешливо, будто говорит: «Трусишь, Эмма? Ах, трусиха!» И Эмма, сцепив зубы, лезет в мешочек. Пальцы ее нащупывают небольшие гладкие камешки, они отдают холодным. Руны? Откуда гадалка из Рима знает о северных рунах? Эмма вдруг проникается искренним интересом.

– Вытаскивай одну, – требует Алти жадно. – Ну же, быстрее!

Ее низкий голос на последнем слове дает «петуха». Эмма торопливо зажимает одну из рун в кулаке и уже почти вытягивает руку, как вдруг пальцы разжимаются: будто сами собой. Руна падает обратно в мешочек.

– Погоди, – говорит Эмма. – Не та.

И вытаскивает ту. Правильную. И уж ее она не выпустит.

Алти следит за ней, почти не дыша. Она ведь тоже знает, что это значит.

Эмма немного медлит, затем разжимает ладонь и вместе с ведьмой смотрит на руну, на которой нет ни единого символа**.

– Ты сама себе изменила судьбу, – в голосе ведьмы слышится восхищение. Она вдруг снова хватает Эмму за запястье и тянет к себе, очень близко, к самому лицу. Белые косточки просыпаются из ладони на землю, ложась рядом с упавшей руной. Эмма морщится в ожидании вони, но от ведьмы, к удивлению, ничем не пахнет. Даже от ее тряпья не несет гнилостью.

– Оставь мне прядь своих волос, воительница, – бормочет ведьма. Ее большой рот с пухлыми губами то растягивается в усмешке, то сжимается, чтобы не выпустить ни звука.

– Оставь волосы! Даруй хоть частицу удачи!

Эмма ударяет ее по руке и выворачивается из цепкой хватки. Алти падает ниц, будто собирается умолять, но мгновенно распрямляется. Она не видит нужды в том, чтобы объяснять Эмме значение вытащенной руны, значит, уверена, что та и сама все знает.

Эмма знает. И это знание наполняет ее силой, готовой сдвинуть горы. Один с ней. Один помогает. И эта руна – его способ подать знак, что Эмма на верном пути. Наконец-то.

– Зачем тебе мои волосы, ведьма? – пренебрежительно спрашивает Эмма. – Чтобы ты сотворила зелье из них?

Она сплевывает Алти под ноги, и та вздрагивает, подбирая их под себя.

– Я всегда вытаскиваю ее, – бормочет она и лезет в мешочек, откуда достает руну с символом, похожим на римскую букву «N»***. – Всегда, всегда…

Она трясет головой и мелко хихикает. Потом замолкает и серьезно смотрит на Эмму.

– Я жила при Завоевателе, – зачем-то сообщает она. – Но однажды мертвые сказали мне слишком много. Я стала слишком много знать. И пришлось уйти. А теперь Завоеватель идет за мной. За моей головой, в которой так много знаний.

Эмма не особо прислушивается. Завоеватель? Теперь только ленивый не упоминает о нем. Ведьма наслушалась чужих баек.

Бормотание Алти становится неразборчивым, так бормочут только сумасшедшие, и Эмма, морщась, вытирает ладонь о тунику, будто это избавит ее от воспоминаний о прикосновениях.

– Что ты дала госпоже? – вдруг спрашивает она. – Что за зелье?

Алти умолкает и смотрит на Эмму предельно чистыми и ясными глазами.

– Средство, чтобы вытравить ребенка, – каркает она и начинает смеяться, хлопая себя ладонями по бедрам. И все повторяет:

– Вытравить! Вытравить!

Эмма отворачивается и бежит от сумасшедшей ведьмы что было сил.

Судьбы людские воистину непостижимы.

Одна женщина может иметь детей, но предпочитает избавляться от них, а вторая и рада была бы сыну или дочке, но боги наказали ее за чужие грехи.

И это то, что Эмма не готова прощать.

Комментарий к Диптих 22. Дельтион 1. Lege artis

* Ингенус – свободнорожденный.

** Эмма вытащила руну Одина. Эта руна – космическая сила рока. Символ пустоты. Пустота – это конец, пустота – это начало. Требование руны – готовность к происходящему, готовность шагнуть в пустоту с пустыми руками. Ничто не предопределено.

*** Алти всегда вытаскивает руну Хагалл. Она символизирует разрушительные силы. События вне вашего контроля. Все, что вам остается делать, это ждать и наблюдать. Нити вашей судьбы в чужих руках.

Продолжение - 10 марта.

========== Диптих 22. Дельтион 2 ==========