Эмма быстро слизывает слезу, едва ощущая, как следом за ней катится еще одна.

О, Один… Лишиться и возлюбленного, и ребенка… Почему боги бывают так жестоки?

– Она сказала, что раб донес Аурусу о смерти Пробуса…

Робин коротко и сухо смеется.

– Никто никому ничего не доносил. Это был Дакий. Он предан Регине всем сердцем. Он рассказал только ей. А уж что она сотворила из этого…

Он умолкает, но дальше и не нужно продолжать.

Эмма понимает.

Регина воспользовалась этим, чтобы отвадить ее. Чтобы держать ее от себя подальше.

Чтобы больше не бояться.

Эмма прерывисто, судорожно вздыхает.

Из-за нее Регина боялась. Она стала причиной. И ничего не знала об этом. Продолжала давить. Продолжала причинять боль.

Взгляд ее, видимо, настолько тяжел, что Робин принимается ерзать, будто ему неудобно сидеть. Эмма давит в себе быстрое и неуместное желание встряхнуть его, как мальчишку.

– Почему ты не сказал мне раньше? – тихо и угрожающе интересуется она.

Робин ежится, но в глаза смотрит.

– Потому что Регина просила меня молчать.

И это звучит твердо и непреложно.

Эмма сглатывает свою растерянность.

Конечно.

Робин – настоящий друг. И он не стал бы трепать языком из-за девчонки, которая не знает о Регине ничего.

– А про Лупу тоже она просила тебя сказать тогда? – вспоминает она день, когда Робин застал их с Региной в молельне. Тогда уверенность, что Лупа жестока и злопамятна, надолго поселилась в ней. И виной тому был Робин.

Робин медлит, однако сегодня, видимо, откровение следует за откровением, и он к этому успел привыкнуть.

– Она не просила говорить конкретно про Лупу. Но сказала, что будет рада, если я смогу повлиять на тебя.

Он поглаживает подбородок.

– Лупа – неплохой человек. В своем роде. Но тебя нельзя было подпустить к Регине… так близко.

Он пожимает плечами, как бы говоря: «Сама понимаешь…»

Эмма понимает. И от этого больше злится.

Еще она злится на Робина: потому что он не справился с заданием. Она все равно подошла слишком близко. И обожглась. Закономерно.

Робин вдруг снова издает смешок и поясняет, уловив вопросительный взгляд Эммы:

– Признаться, я даже немного заревновал, когда увидел вас в молельне.

Эмма хмурится.

– Ты же говорил, что не влюблен в Регину.

– Теперь нет, – соглашается Робин. – Раньше…

Глаза его подергиваются дымкой воспоминаний.

Пять лет назад, Тускул

– Тихо, тихо! – упрашивает Робин, выставляя вперед ладони. – Ты же знаешь, я не сам пришел! Мне разрешили! Регина!

Он не понимает, что происходит. Женщина, данная ему волей хозяина в награду за три выигранных боя, кусает до крови губы и швыряет в него подушками. У нее бледный вид и горящие яростью глаза. А когда Робин приглядывается, то видит в карем взгляде растерянность и боль, которые пытаются маскироваться злостью. И моментально вся его досада на Регину проходит.

– Что с тобой? – растерянно спрашивает он, опуская руки. – Хочешь, я уйду? Хочешь?

Ему невыносимо жаль Регину, и он не понимает, почему так. Сюда он шел со вполне определенным настроением, но о каких плотских утехах можно говорить, когда женщина всем своим видом показывает, что не хочет тебя?

Робин пытается поймать взгляд Регины и повторяет:

– Мне уйти?

Он теряется моментально, как только слезы выступают на глазах Регины, и топчется неуклюже на месте, когда женщина садится прямо на пол, обхватывает руками колени и принимается рыдать. Она! Регина! Рабыня, которую все за глаза зовут «каменным сердцем» и которая никогда не демонстрирует своих эмоций! Во имя Юпитера, что здесь творится…

Он еще немного медлит перед тем, как подойти и сесть рядом с Региной, а потом и обнять ее, успокаивающе привлекая к себе.

– Все хорошо, – шепчет он ей ласково. – Я тебя не трону. Прости меня, прости…

В тот момент он не знает, что парой вдохов спустя Регина расскажет ему все про Ингенуса и его смерть. Про своего ребенка. Про Сциллу и ее опиум, в которых Регина влюбилась, потому что они помогали ей забыть. Про Ауруса. Про Кору. Про то, что он у нее – второй мужчина, и она просто не понимает, как с этим справиться. Про все, чего Робин не знает и не хочет знать, но никто его не спрашивает. Не знает он так же и о том, что полгода спустя они все же окажутся в одной постели, и он влюбится в нее: до дрожи, до боли, до слез, вот только так и не найдет в себе сил разочаровать ее и перестать быть тем, кому она доверяет. Всю свою нежность он будет дарить ей в постели и никогда не обидит ее и не причинит вреда. Влюбленность пройдет, останется немыслимая верность и бесконечное желание защищать Регину любой ценой. А после появится Эмма, и старые чувства всколыхнутся в Робине, и он будет им очень рад…

Пять лет спустя, Тускул

Робин качает головой, выныривая из своей памяти.

– Я влюбился в нее, конечно. Как можно не влюбиться?

Эмма не знает. И потому согласно кивает. А Робин продолжает:

– Пришлось смириться с тем, что она хочет быть одна. А потом мы стали лучшими друзьями. И я всегда помогаю ей. Всегда. Что бы там ни было.

Эмма снова вспоминает Пробуса. И стискивает зубы.

– Друзья, которые спят вместе? – отрывисто интересуется она, ругая себя за то, что не время и не место сейчас устраивать подобные разборки. Это не должно касаться ее ревности. Это все – о Регине.

Робин косится на нее светлыми глазами.

– Я женат, Эмма, – напоминает он.

Эмма вздергивает подбородок.

– Ты был женат все это время, – парирует она, но Робин не собирается спорить. Он встает, колено его похрустывает, заставляя поморщиться.

– Регина закрыта от тебя и от остальных не просто так, – тихо говорит он. – Слишком много боли было в ее жизни. Слишком многое ей пришлось перенести. Она просто не хочет, чтобы однажды это случилось с ней снова. Это ее право. Просто прими его. И смирись.

Эмма не может смириться. Она возвращается домой, идя рядом с носилками Суллы, и никак не может поверить, что не в ее силах утешить Регину: ни тогда, ни сейчас. А потом вспоминает, что они с Региной не вместе. Что все так, как она и хотела. Так стоит ли переживать? Ей не доверяют. Ей лгут. Ей предпочитают Робина.

Но сердце не спрашивает. Сердце продолжает болеть, и образ Регины, выкрашенный теперь самыми мрачными из возможных красок, тлеет перед глазами Эммы, когда она следом за Лупой переступает порог храма, посвященного Марсу. Внутри темно, горят лишь три масляные лампы, установленные возле алтаря. Низкий сводчатый потолок давит, хочется поскорее выйти. Молчаливый жрец с поклоном отступает к дальней стене, предварительно передав Лупе нож.

Эмма оглядывается, невольно вспоминая, что Регина тоже молилась Марсу. Это влияние Рима? Здесь не почитают других богов?

Раб, что тащил всю дорогу связанного барана, отдуваясь, взваливает его на алтарь. Животное лежит молча: либо смирилось со своей участью, либо умерло в пути. Лупе, впрочем, все равно. Она отгибает барану голову и одним ловким ударом взрезает ему горло. Кровь тут же начинает литься во все стороны, и бОльшая часть ее падает с алтаря вниз, на каменный пол, где проделаны специальные бороздки, по которым кровь попадает в расставленные по углам алтаря чаши. Те неспешно заполняются, пока баран бьется в агонии, Лупа передает нож рабу, и Эмма смотрит на происходящее и снова думает о Регине. О тех рабах, которых убили, потому что она не пожелала подчиниться сразу. В сердце Эммы зреет полновесная ненависть к Аурусу и Коре. Возможно, к Аурусу чуть меньше: Эмма успела понять, что он достаточно мягкотел по своей природе, и женщины управляют им. Да и Белла постоянно это подтверждает. Значит, всему причиной Кора? И она еще смела убеждать Регину, что та виновата в чужих смертях? Подлая тварь! Что еще она внушила ей?

Кулаки сжимаются так, что ногти впиваются в ладони. Эмма тяжело дышит, расширенными глазами глядя, как баран в последний раз дергается на алтаре.