Сулла смеряет ее внимательным взглядом, под которым сами собой расправляются плечи. Что он намеревается увидеть?

Эмма терпеливо ждет. Свое условие она выполнила, хоть и оно ей не по душе. Сулла должен оценить.

– Ладно, – наконец говорит он. – Я завтра все равно собираюсь туда. Скоро игры – в честь мартовских ид. Нужно договориться с Аурусом. Планировал взять Лилит, но ты, вроде как, натренировалась…

Последнее звучит вопросительно, и Эмма невольно напрягает мышцы.

Она тренировалась. Весь последний месяц. Каждый день. В проклятых доспехах. Так, что теперь без них она чувствует себя голой.

– Я готова выйти на арену, – говорит она, и голос ее звучит совершенно спокойно.

Она знает, что все удастся. И ей не нужны больше трюки с огнем. Оба меча – продолжения ее рук. Лилит хорошо натаскала ее. Лучше, чем это сделал Август.

Хмурое лицо Суллы чуть светлеет.

– Тогда завтра будь готова после завтрака, – велит он и уходит: на этот раз окончательно.

Он проглотил ее ложь. Потому что она касалась того, что задевает его за живое. Какие грехи он пытается замолить, помогая заговорщикам? Эмма не думает, что когда-нибудь узнает. И не думает, что ей хочется узнать.

На следующий день она попадает туда, куда, как она считает, путь ей заказан. Как сопровождающая Суллы, она заходит в домус, минуя лудус, и скользит по лицам тех, кто попадается навстречу. Сулла не останавливается, широко шагая к таблинуму Ауруса, а когда они доходят до него, небрежно бросает Эмме:

– Можешь прогуляться. Навестить друзей. Я знаю, ты давно не виделась с ними. Аурус не будет против.

Он понимает, что никто просто так не пустит Эмму бродить по домусу. Но если разрешает ее господин…

Эмма низко склоняет голову и ждет, пока Сулла зайдет в таблинум, затем разгибается. Рядом с ней стоит молодой раб – новенький. Он не знает Эмму и недоверчиво смотрит на нее, явно не понимая, как следует себя с ней вести.

– Ты, – кидает она ему твердо. – Проведи меня к Робину.

Раб колеблется, и Эмма подступает к нему вплотную. Она чуть выше, и это позволяет ей надавить.

– Живо.

Раб, очевидно, решает, что она не просто так сопровождает Суллу, и торопливо ведет Эмму хорошо знакомыми галереями, в которых она каждый миг рискует столкнуться с Корой или остальными. Что она им скажет? Что Аурус разрешил. А потом пусть разбираются между собой.

В какой-то момент ей кажется, что возле очередного поворота мелькает Регина, и сердце пропускает удар. Но даже если это и она, то ей неизвестно об Эмме, и она не останавливается, чтобы посмотреть, кто торопится следом за рабом. Эмма облегченно выдыхает.

Она пришла не к Регине.

Совсем не к ней.

Робин оказывается в комнате, и он безмерно рад видеть Эмму. Его объятия крепки, а приветственные слова искренни и полны горячей любви. Он прижимает Эмму к себе и захлебывается от восторга, удивляясь тому, как она изменилась, а Эмма похлопывает его по спине и думает, как он отреагирует, когда узнает, зачем она здесь на самом деле. Стоит проверить побыстрее.

Позади слышатся шаги, и Робин поспешно отпускает Эмму, едва ли не отталкивает ее от себя. Она оборачивается.

Это Мэриан. Она стоит на пороге и неотрывно смотрит на незваную гостью.

Эмма улыбается ей.

Бесполезно.

Эта женщина придумывает себе слишком много.

Слишком много раздражающего.

– Что она тут делает? – звенящим от напряжения голосом интересуется Мэриан.

Робин что-то пытается объяснять, но совершенно очевидно, что слова его не действуют так, как должны. Мэриан не верит. Она слишком ревнива.

Эмма делает вдох.

Глубокий.

Медленный.

И намеренно отворачивается.

– Уйди, – говорит она спокойно и достаточно тихо и буквально спиной чувствует, как прожигает ее ненавистью взгляд Мэриан. Вот только Эмме все равно. Она видит удивленные глаза Робина, когда он просит жену оставить их, и терпеливо дожидается, пока они снова будут вдвоем. Затем произносит, тщательно выговаривая слова:

– Расскажи мне про Регину. Все, что знаешь. Не лги. У нас с тобой есть общая тайна. Ты ведь не хочешь, чтобы я случайно проболталась?

Так просто.

Этот способ работает безотказно. Всегда. Со всеми.

Они друзья, но, сдается Эмме, Робин уже достаточно скрыл от нее.

Пора что-то менять.

Лицо Робина бледнеет, вытягиваясь.

Эмма мрачно улыбается.

Сердце замирает в предвкушении правды, которую ей необходимо узнать.

Комментарий к Диптих 21. Дельтион 2

*Календы (лат. Kalendae или Calendae) — в древнеримском лунно-солнечном календаре название первого дня каждого месяца. Календы совпадают с новолунием.

**Спельта, также Пшеница спельта (лат. Triticum spelta) — зерновая культура, вид рода Пшеница (Triticum). Спельта относится к так называемой полбяной пшенице — группе видов с плёнчатым зерном и с ломкими колосьями. Выращивается с 5-го тысячелетия до нашей эры.

***Моретум (лат. moretum) — простая закуска в древнеримской кухне, которая намазывалась на хлеб. Моретум состоял из сухого солёного сыра, чеснока, небольшого количества оливкового масла и уксуса, соли, зелени сельдерея, кориандра. Продукты растирались в мягкую массу, которая употреблялась со свежим хлебом. Закуска получила название, возможно, от лат. mortārium (ступа), в которой приготавливалась эта смесь.

========== Диптих 22. Дельтион 1. Lege artis ==========

Lege artis

по всем правилам искусства

Робин смотрит на Эмму так, будто видит впервые.

– Что с тобой случилось? – шепчет он, и в голосе его не страх, но что-то близкое.

Эмма знает, что он ее не узнаёт. Иногда она и сама себя не может узнать. Плохо это или хорошо? Ей хочется думать, что второе. Богам нужно было, чтобы она изменилась. Чтобы она взвалила на свои плечи груз настоящей ответственности. И она это сделала.

Робин садится на кровать и растерянно ерошит волосы. Эмма пока что не торопит его, но и давать шанс расслабиться и ускользнуть от ответа не планирует.

– Робин, – мягко зовет она и улыбается, когда мужчина поднимает голову. – Расскажи. Так будет лучше. И ты знаешь об этом.

Что-то трепещет внутри. Будто сейчас должна открыться самая страшная из всех тайн.

Эмма становится ровно перед Робином и всем своим видом выражает крайнее внимание. Она не уйдет отсюда, пока не получит желаемое. Она так решила.

– Ты – другая, – бормочет Робин, сжимая кулаки. – Как же ты изменилась…

– Я – другая, – легко соглашается Эмма. – И ты уже другой. Все мы изменились.

Та девочка, что попала в лудус и долго боялась открыть рот, уже очень далеко. И Эмма не хочет ее возвращения. Ей хорошо сейчас. Она чувствует себя сильной. Уверенной. Правильной. И только одного камня не хватает в ее стене.

Робин колеблется – все еще. На лице его одна гримаса сменяется другой, и все они страдальческие. Видно, что ему хочется рассказать и одновременно сдержать слово, очевидно, данное Регине. Однако Эмма не сомневается: Робин примет правильное решение. И вот он, наконец, открывает рот.

Десять лет назад, Капуя

…Они тащат его – избитого, окровавленного, стонущего, – и Регина ползет в пыли следом, забывая о своей гордости, о своем нежелании прогибаться. Она хватается за ноги соглядатаев и бессвязно молит о пощаде, просит отпустить, обещает себя взамен и все, что только будет угодно. От слез глаза почти не видят, от криков дерет горло, и мольбы получаются едва слышными. Колени сбиты, боль пробивает сердце, но разве сравнится она с той болью, что пронизывает всякий раз при взгляде на безвольного Ингенуса*? Такого гордого, такого свободного, такого любимого…

Регина корчится в рыданиях, не в силах смотреть на лицо, превращенное в кровавую лепешку, на открытый рот, из которого вытекает розовая слюна, на глаза, то и дело закатывающиеся под веки. Ингенус не видит ее, но всякий раз пытается повернуть голову к ней, когда слышит захлебывающийся голос. Соглядатаи грубо отпихивают Регину ногами, однако она не сдается и продолжает цепляться за них слабеющими руками. Она не позволит! Не позволит!