Эмма растирает тело мыльным раствором и придирчиво осматривает ноги и пах. Она брилась только вчера, но вечером, видимо, придется снова. Помнится, после того, как волосы выдернули, они долго не росли.

Эмма вздрагивает, запрещая себе вспоминать тот вечер. Что с ней сегодня? Уже очень давно она не возвращалась к моментам прошлого – теплым, приятным моментам. Почему сегодня? Из-за новолуния? Скоро должна прийти кровь – цикл немного сбился, – может, поэтому?

Лилит подает ей полотенце, когда она выходит из бассейна. Эмма благодарно улыбается, промакивая волосы, но не высушивая их до конца. Устремляет взгляд в крошечное окно выше человеческого роста: за ним ничего не видно, но с улицы доносятся радостные детские крики и щебет птиц. Золотое солнце пробивается лучами в купальню, разукрашивая ее местами в желтый. Весна…

На родине Эммы настоящая весна приходит гораздо позже, а здесь можно насладиться ею сполна. Деревья уже выпустили на волю молодые зеленые листочки, скоро их ветки покроются цветами. Эмма уже почти чувствует аромат; ей хочется снова закрыть глаза, однако она так не делает. Не время расслабляться.

Она возвращает полотенце Лилит.

– Сегодня надо сходить на рынок. Хочу переговорить с Беллой.

Брови Лилит ползут вверх.

– Считаешь, она прикладывает недостаточно усилий?

Эмма ничего не считает. Но ей хочется, чтобы Белла сама рассказала ей, почему за прошедшее время к ним присоединилось лишь десять человек. Неужели рабам не хочется свободы? Неужели они так боятся?

Возвращаясь к себе, Эмма все еще думает о Белле. Свободная римлянка, гражданка, помогающая им потому, что считает: все должны быть равны. Нет рабству! Эмма испытывает к ней исключительно теплые чувства, но при этом не отказывает себе в мысли о том, что Белла могла бы стараться лучше. Она умеет говорить, она умеет убеждать. Ее открытость и доброта, которые видны издалека, должны привлекать людей. Почему же не получается? Не слишком ли много времени она проводит с Аурусом?

При воспоминании о бывшем хозяине Эмма морщится и прибавляет шаг.

Она не испытывает злости к нему, но и приятных эмоций тоже. Из-за него она оказалась здесь. Да, дом Суллы гораздо лучше лудуса, и все же… Все же Аурус продолжает присутствовать в жизни Эммы – хотя бы через Беллу. Нужно попытаться положить этому конец. Белла пытается убедить Эмму, что Аурус хороший человек, и, наверное, так оно и есть, но именно он все еще главная причина того, почему Эмма и Регина…

Эмма ударяет себя по щеке ровно в тот момент, как заветное – и запретное – имя всплывает в голове.

Не думать.

Не вспоминать.

Не жалеть.

Щека горит, и приходится ударить себя и по второй, чтобы Лупа не спросила, что происходит.

Навстречу снова идет Криспус, и это вызывает у Эммы смех.

– Это воля богов, – шепчет она, проскальзывая мимо смущенного раба: ей нравится поддразнивать его. Криспус отворачивается и ничего не отвечает. Эмма знает, что на собраниях он может говорить умные, дельные вещи, однако здесь, в доме, он предпочитает играть роль бессловесной и покорной вещи. Если ему так удобнее…

Обнаженная Лупа возлежит на кровати и густым слоем намазывает на спельтовую** лепешку моретум***. Завидев Эмму, она делает знак подойти ближе и, отломив кусочек лепешки, кладет его ей в приоткрытый рот.

– А ты знаешь, – задумчиво говорит она, следя за тем, как Эмма, сидящая на коленях на сбитом покрывале, жует, – говорят, Завоеватель побывал на той стороне. И вернулся живым.

Моретум жутко соленый, от него всегда хочется пить, и Эмма взглядом ищет воду. Лупа подает ей кубок, в нем, к сожалению, вино, но лучше так, чем ничего.

– Не знаю, – сипло отзывается Эмма, утолив жажду. – На той стороне?

Она никогда не спрашивает Лупу о Завоевателе, но иногда та сама заговаривает о нем. Часто при этом глаза ее горят хорошо знакомым огнем. Эмма думает, что Лупа отдалась бы ему без сомнений. Ее привлекает сила. Она чует ее на расстоянии и словно считает, что забирает часть себе, когда опрокидывает кого-то сильного на кровать.

Лупа с ножа подает ей кусочек тонко отрезанного вареного мяса. Эмма берет его губами: осторожно, чтобы не порезаться.

– В мире мертвых, Эмма. Там, откуда нет возврата.

Это звучит без единой тени насмешки. Очевидно, что Лупа верит тому, что говорит.

Эмма пожимает плечами.

– Возможно, – она берет из миски сушеный финик и кидает его в рот.

Лупа молча смотрит на нее, затем снова принимается намазывать моретум на лепешку. Эмма надеется, что эта порция не для нее: слишком соленая, слишком сухая сырная смесь не вызывает у нее воодушевления. К счастью, на этот раз Лупа кормит себя.

Солнце, проникающее в окно, вовсю пригревает. Часть лучей падает на кровать, и Эмма садится так, чтобы вытянутые ноги оказались в ореоле золотого сияния. На душе у нее спокойно.

Почти спокойно.

Потому что невесть откуда вновь возникшие мысли не дают расслабиться до конца. И Лупа, к сожалению, замечает это.

– Что такое, милая? – спрашивает она, дотягиваясь до Эммы и гладя ее по плечу. – Что случилось? Расскажи мне.

О, если бы Эмма рассказала ей все… К счастью, она очень давно научилась врать в глаза.

– Сегодня календы, – притворно вздыхает она и красноречиво поглядывает на Лупу, надеясь, что не придется разъяснять более подробно.

Надеждам ее суждено сбыться: Лупа тут же морщится и откидывается назад, на подушки.

– Я знаю, – в голосе ее угадывается раздражение. – Но Сулле нужен наследник. Как жаль, что я кровоточу только один раз в месяц!

Она фыркает и закрывает глаза, а Эмма довольна тем, как отвлекла ее. Для пущего эффекта она ласково касается бедра Лупы.

– Если бы я могла, я освободила бы тебя от этой обязанности.

Она знает: ни Сулле, ни Лупе не нравится то, что приходится делать. Но общество требует жертв. И это – самая малая из них.

Лупа смотрит на Эмму благосклонно, затем порывисто обнимает ее, прижимаясь грудью.

– Я знаю, дорогая, знаю.

Она покрывает быстрыми поцелуями ее щеки, лоб, губы и плечи, и Эмма уже готовится к продолжению, но римлянка отпихивает ее от себя.

– Ты свободна на сегодня. До вечера, разумеется. А там – как обычно.

Она явно хочет побыть одна. Эмма не станет спрашивать, почему. Это не ее забота.

– Спасибо.

Она благодарит всегда, хоть и знает, что Лупа не настаивает на словесном изъявлении благодарности. Римлянка машет ей рукой, мол, ступай, и Эмма быстро одевается, пока никто в этой комнате не передумал. Лупа требует от нее прощальный поцелуй и шутливо наказывает не шалить, что Эмма обещает с легким сердцем. Все ее занятия далеки от шалостей, вот уж точно!

Недалеко от кухни, куда Эмма устремляется в поисках Лилит, попадается Элия. Она недавно родила, и теперь ее нельзя увидеть без крохи на руках. Иногда Эмма думает, что Сулла так оживился с наследником именно из-за появившегося в доме младенца.

– О, Эмма, – Элия устало улыбается. – Ты куда?

– Ищу Лилит. Не видела?

Эмма склоняется над малышкой, еще не получившей имени, и одним пальцем бережно гладит ее по щечке, улыбаясь. Элия предлагает:

– Хочешь подержать?

Эмма колеблется, но все же отказывается. Элия закатывает глаза.

– Да не уронишь ты ее! Не такие уж кривые у тебя руки!

– Я бы не была так уверена, – слышится насмешливый голос Лилит. Сама она выворачивает из-за угла и вопросительно смотрит на Эмму. Та кивает. Лилит кивает в ответ. Элия недоуменно переводит взгляд с одной на другую, потом тяжело вздыхает:

– Ой, идите уже!

Она фыркает, отворачивается и ковыляет на кухню, по пути рассказывая что-то дочке. Кажется, Эмма слышит свое имя.

Лилит мягко смеется, глядя девушке вслед.

– Думаю, она уверена, что между нами с тобой что-то есть, – игриво подмигивает она Эмме, когда разворачивается, но той не до шуток. У нее есть время до вечера, а значит, надо воспользоваться им по полной.