Эмма уже спускается по ступенькам дома, когда слышит:
– Эмма!
Это Робин. Он нагоняет обернувшуюся Эмму и, не говоря ни слова, обнимает ее с ходу. Стискивает так, что перехватывает дыхание.
– О, боги, – шепчет он куда-то ей в шею. – С тобой все в порядке. Все в порядке.
Эмма пытается обнять его в ответ, но Робин не отпускает и все держит, прижимая к себе. У него горячее, тяжелое дыхание. Эмме отчего-то становится неудобно.
– Все хорошо, – говорит она ему на ухо. – Отпусти. Нас не должны видеть.
Робин нехотя отпускает ее, потом берет за руку и отводит в сторону. Факелы с внешней стороны дома расположены достаточно далеко от них, лица Робина почти не видно, и Эмма знает, что и ее тоже. Они всматриваются друг в друга, продолжая держаться за руки.
– Я пытался связаться с тобой, – выдыхает Робин. – Ты получала мои весточки?
Эмма качает головой.
Никто ей ничего не передавал.
Она вдруг вспоминает слова Лилит о том, что Робин мог ревновать Регину, и настроение ее скатывается куда-то вниз. Она не так уж и хочет болтать с Робином, тем более что ее ждут – наверняка. Он жив, с ним все в порядке. Этого достаточно. Сейчас у Эммы голова занята другим.
– Тебе надо возвращаться, – как можно убедительнее говорит она. – Они тебя схватятся.
– Я отпросился по нужде, – тут же отвечает Робин. Он все никак не отпустит ее руку, и Эмма сама освобождает пальцы.
– Ты поедешь в Рим? – спрашивает она, хотя уже и так знает ответ.
Робин кивает. А потом говорит то, что Эмма никак не ожидает услышать:
– Мне нужно будет проиграть.
В голове Эммы – кровь, боль, смерть. Она бледнеет, не понимая, почему Робин так спокоен.
Проиграть?..
– Но… почему?
Она прижимается к стене, потому что ноги дрожат. Ее голос хриплый и почти неслышный. И только тогда сердце вновь принимается гонять по телу кровь, когда Робин смеется:
– Это будут бои не до смерти, Эмма. Но Сулла выиграет больше, если победят ставленники Цезаря.
Сразу становится легче.
Эмма кивает.
Купленный бой.
Что ж… Сулле следовало взять ее вместо Лилит. Ей даже не пришлось бы подыгрывать.
Она хмуро улыбается этой не очень несмешной шутке. Против истины не пойдешь, что уж теперь. Ей следовало больше внимания уделять тренировкам.
– Как Регина? – спрашивает наконец Эмма то, о чем действительно хочется спросить. Она все еще плохо видит лицо Робина, но чувствует, как он улыбается.
– Я все ждал, когда же ты спросишь о ней.
Эмма моментально ощетинивается.
– Вот и дождался, – жестко говорит она и скрещивает руки на груди. – Как она?
Ей надо знать. Она не получала вести: ни от кого из них. Они словно забыли о ней. С глаз долой – из сердца вон?
Ей не хочется верить. Она хочет думать, что Регина не забыла о ней. Что она тоже думает о ней ночами. И не только.
Робин вздыхает, и этот вздох наполняет Эмму тревогой. Однако совсем не так плохо то, что она слышит.
– Я почти не вижусь с ней. После того, как тебя продали, Регина почти не появляется в лудусе.
Эмма молчит. Ей хорошо от того, что сказал Робин.
Регина не появляется в лудусе. Значит, они не спят вместе.
– А что насчет… – Эмма делает паузу, подбирая подходящее слово. – Собак?
Она выговаривает его с нажимом, надеясь, что Робин поймет, и он понимает.
– Собаки сыты. Никто не ходит к ним. А Пробуса все еще ищут.
Они оба замолкают, когда кто-то кашляет вдалеке, и молчат довольно долго, пока Эмма не спохватывается.
– Мне пора, – торопливо говорит она, с отчаянием думая, что все уже, наверное, разошлись. – Мне правда пора.
Она сама обнимает Робина и просит его передать приветы и жене, и сыну, и даже Галлу. Но она молчит про Регину, надеясь, что и так все ясно. Робин целомудренно целует ее в щеку и признается напоследок:
– Ты прекрасно выглядишь, Эмма. Просто чудесно.
В его голосе слышится неподдельное восхищение. Он кивает и уходит, торопливо взбегая по ступенькам и исчезая в доме, а Эмма, окрыленная новостями, бежит к подвалу, надеясь, что еще не поздно.
Возле входа сидит Пауллус. Он насвистывает что-то себе под нос и, завидев, Эмму, тут же бодро спрашивает:
– Куда торопишься, сестренка?
Рядом с ним трепещет на ветру факел, и Эмма видит, какие у Пауллуса жесткие, цепкие глаза. Он сторожит. И не пропустит никого лишнего.
Эмма расправляет плечи.
– Лилит позвала.
Пауллус небрежно сплевывает в сторону.
– Она сказала тебе слово, сестра?
Он не пытается улыбаться. И кажется Эмме одним из северных троллей, которые с рассветом превращаются в камень.
– Война, – вспоминает она. – Война.
Война…
Отчего-то по спине бегут мурашки. Словно ветер прошелся холодной рукой.
Пауллус кивает и делает жест: мол, проходи. Эмма вздрагивает и наклоняется к провалу, прикрытому сколоченными досками. Днем эти доски дополнительно завалены землей и камнями, а сейчас вот…
Вниз ведут каменные ступеньки, поросшие мхом. Лаз узкий, темный, но где-то внизу теплится огонек и разгоняет мрак достаточно для того, чтобы осторожно спускаться, придерживаясь за стены. Пару раз Эмма ударяется головой и прикусывает язык, надеясь, что не стукнется так, чтобы кубарем скатиться к тем, чьи приглушенные голоса доносятся до нее.
Насчитав около пятидесяти ступенек, Эмма, наконец, минует последнюю и оказывается в небольшом помещении с каменными стенами, вдоль которых расставлены скамейки. По углам чадят масляные лампы. Эмма останавливается в нерешительности, и взгляды присутствующих тут же обращаются к ней.
– Эмма! – первой приходит в себя Лилит и идет к ней навстречу, протягивая руки. – Мы думали, ты уже не придешь.
Она тепло улыбается и обнимает Эмму за плечи, попутно успевая шепнуть «Прекрасно выглядишь» перед тем, как развернуть ее к заговорщикам.
– Эмма, это все. Все, это Эмма.
Все – это Криспус, Элия, Белла, двое мужчин-рабов, имен которых Эмма не знает, и три незнакомые женщины: возможно, они вовсе не служат у Суллы. Эмма кивает всем сразу, переводя взгляд с одного приветливого лица на другое.
– Как хорошо, что ты пришла! – радостно восклицает Элия. Она сидит у дальней стены, сложив руки на животе, и улыбается Эмме. Та растерянно улыбается ей в ответ. А в голове только одна мысль.
Кто лидер? Кто он? Неужели кто-то из незнакомых?
Эмма не успевает спросить, потому что краем глаза замечает еще один силуэт, и в ту же секунду дыхание у нее перехватывает. Она бы пошатнулась, но Лилит все еще обнимает ее за плечи.
В голове наращивают мощь барабаны, о которых давно пора забыть.
– Здравствуй, Эмма, – очень серьезно и спокойно говорит Регина, шагая навстречу. – Давно не виделись.
Эмма готова поклясться, что видит в ее глазах интерес. Но как? Глаза Регины темны, как самая темная северная ночь, и даже блики ламп пропадают в них, будто в бесконечной пустоте.
Она… лидер?!
Бум-бум-БУММММ!
Регина скользит взглядом по наряду Эммы, по ее прическе, по губам и чуть вздергивает брови. Эмма мгновенно чует аромат фазелийской розы, и это будит в ней столько воспоминаний, что сила их едва не сбивает ее с ног. Она все же пошатывается, потому что Лилит уже оставила ее, и хрипло выдавливает:
– Ты?..
Она не знает, что спросить еще.
Она не ждала Регину.
Она не готова к ней. Хотя должна быть.
Всегда.
Эмма с трудом дышит. Она хочет протянуть руку, чтобы коснуться Регины, чтобы убедиться, что это не сон. Как она пришла сюда? Вместе с Аурусом? И ее просто отпустили прогуляться? Как отпускают Эмму?
Регина подходит к ней и протягивает руку сама. Для того, чтобы заправить Эмме за ухо выбившийся из прически локон.
Будто и не было месяца разлуки. Будто все как прежде. Будто…
Эмма не может оторвать от нее взгляда. Дрожь пробивает ее насквозь – стрелой, копьем, мечом. И проворачивается где-то внутри жидким огнем, по капле вливающимся в кровь. Сердце отказывается биться медленнее.