Лилит смотрит на нее с полуулыбкой и качает головой.

– Ты – отчаянная женщина, Эмма, – сообщает она с плохо скрываемым восхищением. Эмма недоуменно пожимает плечами.

– Почему?

Лилит долго смотрит на нее, будто не может поверить, что Эмма не знает, пока Эмма не поторапливает ее:

– Что? Что такое?!

Волнение поднимается в ней волной. Что она сейчас услышит?

Лилит успокаивающе кладет ладонь ей на щеку.

– Послушай, ничего…

Эмма почти рычит от нетерпения и волнения.

– Что? – повторяет она низким голосом, которого за собой никогда не наблюдала.

Она должна знать.

Она обязана!

И Лилит вздыхает:

– Это просто сплетня, Эмма. Никто не знает, правда это или нет… – она делает паузу и убирает руку от лица Эммы, затем продолжает: – Регина потеряла возлюбленного. Это то, что известно всем. Но ходят слухи, что она сама убила его.

Сердце Эммы падает куда-то вниз.

Убила?

Сама?

Она бы с гневом отринула эту новость, но после Пробуса… И того, как спокойна была Регина…

Эмма открывает рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но вдруг понимает кое-что.

– Мне все равно, – говорит она холодно. – Даже если это так.

И это правда. Ей нет дела до умершего любовника Регины. Даже если она убила его сама. Лилит намекает на то, что и с Эммой может произойти нечто подобное?

Эмма не верит.

И никогда не поверит.

У Регины была масса возможностей расправиться с ней.

И она этого не сделала.

Зато она убила Пробуса. И спасла Эмму.

И этого достаточно, чтобы сделать выводы.

Лилит заметно расслабляется. Наверное, она думала, что все испортила.

– Я рада, – говорит она совершенно искренне. – Регина – хороший человек, что бы там ни говорили про нее. Если она тебя полюбит, тебе очень повезет.

Она говорит совершенно не так, как Робин. Она не отговаривает Эмму.

Эмма понимает это и так, а потому ничего не отвечает. Тем более что тут нет «если».

Регина уже любит ее.

И Эмма четко это знает.

Комментарий к Диптих 19. Дельтион 1. Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus

Криспус – кудрявый

Руфия – рыжая

Пауллус – невысокий

Элия – солнечная

Сир – уроженец Сирии

========== Диптих 19. Дельтион 2 ==========

Лупа внезапно уезжает на несколько дней, и Эмма оказывается предоставлена самой себе. В лудусе она бы бродила неприкаянно, занимая себя тренировками, но здесь никто не дает ей соскучиться. И Криспус, и Руфия, и Элия – все они считают своим долгом поддержать Эмму, не позволить ей заскучать, затосковать. Ночами она, впрочем, все равно тоскует, думая о Регине, зато днем ей некогда вспомнить даже о Пробусе. И это хорошо. Особенно же хорошо то, что она думает о случившемся все меньше и меньше.

Руфия практически не выпускает Эмму с кухни. На третий день Эмма с ужасом понимает, что еще немного – и тренировки ей понадобятся совершенно точно. Даже если Лупа их не разрешит!

– Я больше не могу, – стонет она, когда Руфия тянет к ней миску с чем-то вкусным: в который раз.

Старушка грозно хмурит брови.

– Что значит «не могу»?! – громко вопрошает она. – Давай без этого вот! Вон, худая какая! Что я хозяйке скажу, когда вернется? Что не кормила ее любимицу?

И миска с аппетитно пахнущей мясной кашей снова оказывается под носом у Эммы.

– Ешь! – припечатывает Руфия. – Чтобы ничего не осталось!

Она отворачивается к печи.

Эмма с тоской берется за ложку и мрачно косится на сидящую рядом Лилит, которая очень старательно сохраняет невозмутимое выражение лица.

– Может, поможешь? – одними губами спрашивает Эмма.

Лилит отрицательно мотает головой и прячет улыбку.

Эмма вздыхает.

Она не может столько есть. Может, Руфия подслеповата? А еще и не знает, что гладиаторов голодом не морят, так что Эмма не может считаться худой?

Эмма вяло ковыряется ложкой в каше. В лудусе она уплетала бы ее за милую душу! Но в лудусе она и энергии тратила больше. Здесь же…

Она осиливает только половину миску и категорически отказывается доедать, несмотря на грозный вид Руфии. Ее спасает Лилит, которая говорит:

– Лупа велела тренироваться. Извини, Руфия, но откормленная Эмма – слабый противник. Так что умерь свою заботу.

Руфия подбоченивается и возмущенно восклицает:

– Неблагодарные! На кого ж я тут время перевожу свое, а?!

Лилит хохочет и за руку утягивает растерянную Эмму с кухни. Вслед им еще долго несутся обещания Руфии заморить их голодом.

– Тренировки? Лупа разрешила тренировки? – жадно спрашивает Эмма, глядя в спину идущей впереди Лилит.

– Ничего она не разрешила, – вздыхает та, не оборачиваясь. – Но на тебя уже больно смотреть. Да и мне надо размяться.

Она говорит это без особого воодушевления, однако трепета перед возможным наказанием Эмма в ее голосе не слышит. И очень тому удивляется.

– Разве Лупа нас не накажет за своеволие? – осторожно уточняет она.

Лилит хмыкает, не сбавляя шаг.

– Она может наказать нас за что угодно. Просто попадемся под горячую руку. Но если вести себя осмотрительно и не нарываться слишком сильно, она простит многое. Лупа отходчивая. Не бойся ее.

Эмма вспоминает, что Робин говорил о Лупе совсем другое. Просто не знал? Или сознательно врал? Или это Лилит сейчас врет?

Непродолжительное время она молчит, идя за Лилит по полутемной галерее, окутанной прозрачными клубами дыма, поднимающегося из курилен. Здесь пахнет совсем не так, как у Ауруса. Слишком сладко, слишком приторно. Так же тяжело, но не так терпко. Эмма привыкла уже, конечно. Это то, к чему можно привыкнуть, особо не напрягаясь. И здесь, как и в домусе Ауруса, почти не видно рабов. Как они умудряются передвигаться так, словно они – невидимки?

– Робин говорил, что если Лупа узнает о нас с Региной, то может случиться что-то плохое, – все же не удерживается она. – С Региной случиться.

Проговорив это вслух, она тут же понимает, что Робин за столько лет не мог не понять, что Аурус и Кора относятся к Регине не так, как к большинству рабов. И вряд ли это неизвестно Лупе, раз даже Лилит знает. Что же получается?

Лилит резко останавливается, Эмма чуть не врезается в нее. И разворачивается. А потом говорит, словно в подтверждение подозрений Эммы:

– Робин, насколько я знаю, спал с Региной, пока не появилась ты. Ты уверена, что ему просто не хотелось, чтобы ты оставила ее в покое?

Эмме не нравится думать так о Робине, но зачем бы Лилит ее обманывать и убеждать, что Лупа – хороший человек? Кроме того, как бы там ни было, но и сама Эмма от Лупы пока что ничего плохого не видела и не слышала. Если не считать плохим то, что Лупа предпочитает заталкивать в нее разные предметы. А в остальном… Эмма живет в ее комнате. Ест, что хочет и когда хочет. Общается со всеми. Есть ограничения, конечно, в вопросе прогулок – так и не удалось пока обсудить это с Лупой, – но и в лудусе Эмма тоже не могла выходить за его пределы, когда вздумается. Так ли уж к худшему изменилось ее положение?

Эмма приходит к выводу, что не все такое, каким кажется. И что пора переставать полагаться на мнение других. Надо смотреть, слушать, чувствовать. И действовать – действовать так, чтобы это действие приносило удовлетворение.

Лилит приводит ее во внутренний двор. Он ничем не напоминает тренировочную арену лудуса и практически весь засажен низкими деревьями с раскидистыми ветвями. Только в центре его виднеется небольшая площадка с установленным деревянным столбом, так напоминающим столб, который избивала Эмма в лудусе. Она радуется этому, как старому знакомому, и обходит его кругом, примериваясь. А потом, округлив глаза, смотрит, как Лилит подает ей гладиус. Настоящий. Не деревянный.

– Серьезно? – бормочет она, принимая оружие, принимая его тяжесть в своей руке.

Лилит протягивает ей второй гладиус: для левой руки.

– Что толку махать деревяшкой? – пожимает она плечами. Отходит в сторону, чтобы взять оружие для себя: щит и меч. И она, и Эмма без должной амуниции, в первый момент Эмма даже волнуется, не поранят ли они друг друга, а потом понимает: к лучшему. На самом деле, когда ее выпускают в настоящий бой, она тратит время на то, чтобы привыкнуть к стали в руках. Разве это правильно?