– Ты будешь жить тут, – говорит Лупа чуть погодя, когда Эмма спрашивает ее о своей комнате. – Вещи твои уже здесь.

Она кивает на маленький узелок возле стены, который Эмма взяла с собой из лудуса, и приподнимает брови, явно видя недоумение.

– Что такое, мой маленький гладиатор? Хочешь о чем-то спросить? Не стесняйся, я ведь уже сказала: твой язык может стать твоим лучшим оружием.

Не дав ответить, Лупа заставляет Эмму приоткрыть рот и пробирается туда двумя пальцами, веля:

– Соси.

Эмма не понимает, зачем, но слушается, а Лупа мгновением погодя влажными пальцами принимается ласкать ее между ног, и это внезапно отзывается такой сильной дрожью, что Эмма даже пугается. Она не хочет, чтобы это ощущение дарила ей Лупа, как не хотелось получать его от Галла. Но Лупа настойчива, она не собирается убирать руку, пальцы ее то наглаживают между складок, то проникают внутрь, почти сразу же возвращаясь обратно. Лупа склоняет голову, облизывая правый сосок Эммы, покусывая его – не слишком осторожно, до боли. Это могло бы свести на «нет» все остальные старания, но Эмма непроизвольно выгибает спину, и Лупа принимает это за желание большего, так что пальцы ее проникают внутрь так глубоко, как только возможно, и начинают быстро двигаться. Эмма ждет, что ей будет неприятно, но, видимо, она слишком возбуждена, потому что облегчение внезапно накатывает волной и вырывает у нее негромкий вскрик своей силой. Лупа тут же убирает руку, чем разочаровывает Эмму, но, конечно же, она не говорит ни слова. Мгновенно пришедшая в голову мысль о Регине заставляет стыдиться удовольствия, пульсирующего по телу. Эмма молча просит у Регины прощения и обещает себе сдерживаться впредь. Как можно дольше. Впрочем, она ведь думала о ней…

Лупа вырывает Эмму из плена размышлений, ведя языком по ее плечу.

– Ты всегда такая тихая? – неодобрительно спрашивает она.

Эмма вздыхает. Как на это ответить?

– Не знаю, госпожа.

Лупа седлает ее бедра и кладет ладони на груди, слегка сжимая пальцы.

– Может, ты стесняешься? – склоняет она голову к правому плечу. – Думаешь, что кто-то станет подслушивать?

– Наверное, госпожа.

Лупа фыркает и ногтем неожиданно царапает Эмме сосок, вырывая еще один вскрик – на этот раз болезненный. Эмму подбрасывает вверх, и римлянка смеется.

– Уже лучше, – она убирает руку и целует Эмму в потревоженную грудь, говоря: – Я люблю, когда подо мной стонут. И никто тебя тут не услышит: это мое крыло. Ни Сулла, ни его рабы сюда не заходят. Знают, что могут увидеть и услышать то, что им не понравится.

Она обнажает зубы в улыбке, исподлобья глядя на Эмму. Та понимает, что привыкать придется ко многому. Теперь вот придется еще и кричать. Хорошо если только притворяясь. Эмма надеется, что Лупа не станет ее бить, и улыбается в ответ.

– Я буду стараться, госпожа, – обещает она.

Что ж, одно хорошо. Может, ей удастся избавиться от воспоминаний о Пробусе, и он не станет ей сниться. И Регина… Нет, от снов о Регине Эмма отказываться не собирается. Как не собирается больше укорять себя за то, что происходит с ней по ее воле. Да, она предпочла бы заниматься всем с этим не с Лупой и получать удовольствие не под ней, но сложилось так, как сложилось. Эмма понимает: ни к чему хорошему стыд перед Региной не приведет. Лупа требует от нее многих вещей, Эмма не сможет их делать, если не перестанет отделять свои чувства к Регине от всего остального. Здесь она – лишь раб тела. Одна из тех, кем пугал ее Робин, когда она только попала в лудус.

Эмма невольно усмехается, и Лупа, конечно, замечает эту усмешку и тут же требует объяснить, что она значит. Немного лжи не помешает. Да и такая ли это ложь?

– Я рада, что попала к тебе, госпожа.

Лупе приятно это слышать, Эмма видит по глазам. Римлянка целует ее в губы и выдыхает:

– Ты хочешь меня о чем-нибудь попросить?

Она водит руками по телу Эммы, едва касается кончиками пальцев. Это приятное ощущение. Если бы еще это была не Лупа…

– Я хочу спросить, – медленно отзывается Эмма, и Лупа кивает:

– Спрашивай, дорогая, конечно.

Эмма, чуть подумав, привстает и целует хозяйку так, как той нравится: с языком, с напором, терзает ее губы и не отпускает, пока Лупа не отстраняется сама. А потом спрашивает:

– Мне можно будет тренироваться? Как в лудусе у Ауруса?

Лупа хмурится, облизываясь. Низ ее все еще прижимается к бедру Эммы, и та чувствует, что он горячий и влажный.

– Ты хочешь тренироваться? Я думала, тебе не очень нравится быть гладиатором.

У нее какой-то странный голос и не менее странный взгляд. Словно она злится.

Эмме вообще не нравится быть гладиатором. Но если она бросит это занятие, то сойдет с ума от постоянного нахождения под Лупой или на ней. И даже прогулки не спасут.

– Я хочу быть в форме для тебя, госпожа, – находит она верный ответ, и в который раз за сегодня взгляд Лупы подергивается пеленой желания. Она обвивает руками плечи Эммы и довольно говорит:

– Я знала, что не пожалею, если куплю тебя.

Она втягивает Эмму в очередной выматывающий поцелуй, и та думает, как бы выяснить, купила ее Лупа навсегда или только на время. Мог ли Аурус передумать насчет своего отношения к предсказанному ему оракулом гладиатору? Или же он просто пошел на поводу у своих эмоций и потом передумает, как только поймет, что к чему? А может, Сулла дал ему слишком много денег? Столько, что невозможно было отказаться?

Эмма размышляет обо всем этом до момента, как Лупа вдруг ловко переворачивается, и ее ноги и то, что между ними, оказываются у лица Эммы. Эмма, такого не ожидавшая, замирает, не зная, как поступить. К счастью, Лупа любит все объяснять. И на словах, и на деле. Она первая касается Эммы языком там, внизу, а потом кидает, чуть повернув голову:

– Ну, Эмма! Делай так же!

Эмма вздрагивает, потому что Лупа слишком настойчива, слишком хочет, чтобы Эмма снова кончила, а по ощущениям это пока что невозможно. Зато сама Лупа, кажется, может заниматься этим без устали. Пытаясь не дергаться от чужого языка, елозящего между ног, Эмма берется ладонями за зад Лупы и, слегка разминая его пальцами, вытягивает шею, пытаясь губами дотянуться до места, которое жаждет ее внимания. Странно утыкаться носом не в лобок и не совсем приятно, но Эмма прикладывает максимум стараний, чтобы Лупа кончила и оставила ее в покое. В какой-то момент пальцы Лупы пытаются войти совсем не туда, куда обычно, и Эмма вздрагивает, от неожиданности сдвигая зубы: несильно, но, очевидно, ощутимо, потому что Лупа вскрикивает и мгновенно приподнимает зад, отстраняясь. Накажет?! Но Лупа хрипло смеется и, покачивая бедрами, снова опускается на лицо Эммы.

– Я поняла: там тебя пока не трогать.

Это «пока» смущает и пугает Эмму, но высказать свое мнение ей никто не разрешает, а Лупа вновь принимается ласкать ее, и приходится поступить так же. Впрочем, Эмме хватает нескольких ударов языка, чтобы привести римлянку на край и отпустить. В своем удовлетворении Лупа забывает об Эмме, а той только того и нужно, и она быстро сдвигает ноги. Лупа, испуская стон, вжимается в нее, на мгновение перекрывая доступ воздуха, обильная любовная влага увлажняет и без того мокрое лицо Эммы. Эмма пытается оттолкнуть римлянку, в конце концов, у нее это получается, и Лупа переваливается через нее, обессиленно падая на постель. Эмма торопливо вытирает лицо о покрывало.

– Можешь пока идти, – бормочет Лупа, не открывая глаз, потная грудь ее высоко вздымается от неровного дыхания. – Мне нужно поспать.

Она ложится на живот, не утруждая себя тем, чтобы перевернуться к подушкам или прикрыться одеялом. Эмме чудится, что хозяйка засыпает буквально через пару вдохов. Она еще сидит какое-то время, остывая от произошедшего, привыкая к новым ощущениям и стараясь не думать о Регине, о том, понравилось бы ей такое. Во всем надо видеть хорошее, и Эмма верит, что многому научится у Лупы. А потом продемонстрирует свои умения Регине, когда вернется.