Ничего. Ничего, что могло бы заставить уйти отсюда сейчас. Вернуться туда, откуда ее вскоре заберут. Сегодня, это случится сегодня. О, Всеотец, она совершенно не так планировала провести эту последнюю ночь…

Она всхлипывает вдруг и мгновенно закрывает лицо руками.

Она не будет плакать!

Ей – и плакать?! Это не ее надо жалеть!

Почти сразу Эмма ощущает, как теплые ладони ложатся на ее пальцы.

– Это к лучшему, – говорит Регина убежденно. – Слишком много плохого случилось. Все должно улечься.

Она гладит руки Эммы своими, и это простота ее движений странно успокаивает.

– Сколько времени нужно? – жадно спрашивает Эмма, не открывая лица. Она наслаждается лаской, которая позволяет ей оставаться тут и никуда не уходить.

– Откуда мне знать? – мягко отзывается Регина. – Вечность?

Это слишком долго.

Эмма решительно мотает головой и опускает руки.

– Я не согласна!

Она понимает, как глупо это звучит, но ничего не может с собой поделать.

Почему она позволяет Регине утешать ее? Разве не должно быть наоборот?

– Эмма! – неожиданно рассерженно восклицает Регина, больно сжимает щеки Эммы ладонями и тут же понижает голос: – Я убила человека. Раб убил свободного гражданина. Ты понимаешь, что будет, если об этом узнают?

Она взволнована.

Эмма понимает. Однако в ней теплится слабая уверенность, что все обойдется.

Все обязано обойтись.

– Я люблю тебя, – выдыхает она, и Регина хоть и вздыхает, но уже не укоряет ее за то, что она не сдержала слово. Эмма думает, что знает, почему так.

Потому что если бы Регина не любила ее в ответ, она не убила бы Пробуса.

Тем не менее, в ответ доносится:

– Ты просто не была ни с кем другим.

Эмма хочет напомнить о Лупе, но внезапно понимает, что на самом деле имеет в виду Регина.

– Мне не нужен никто другой, – шепчет она и прижимается к Регине, тянется к ней, будто боится, что может лишиться ее навсегда.

Она не может представить себе кого-то на месте Регины. Не могла и раньше, а теперь – и подавно. Как она сможет оставить ее?

Она давно знает: Регина делает все специально. Говорит так, как говорит. Отталкивает от себя. Наносит удар первой, чтобы потом было не так больно. Чтобы не было больно ей. Боги, как же сильно, должно быть, ей досталось от той ее любви, из-за которой она бежит теперь от Эммы…

В комнате совсем уже светло. Сколько они стоят так, обнявшись, и молча переживая: каждая о своем, каждая – об общем?

Эмма должна быть сильной. Обязана. Она хочет сделать Регину счастливой – но разве получится у нее это, если она будет страдать из-за Пробуса? Или из-за кого-то еще? В конце концов, Пробус намеревался сдать их Аурусу. И если бы Регина не сделала то, что сделала… Где они были бы сейчас?

Неправильно так думать. Неправильно отказываться от жалости. Но другого выхода нет. Рим диктует свои правила, и если подчиниться им, то проще и вовсе не жить.

– Я вернусь, – тихо заверяет Эмма, ей кажется, что именно это она должна сейчас сказать. – И тогда мы сбежим.

Она больше не скажет и слова о Пробусе. Все. Дело прошлое. Теперь нужно смотреть в будущее.

Эмма верит, что вернется в лудус – так или иначе. А если нет, то Белла расскажет ей про тайный ход. И она им воспользуется.

Регина молча усмехается, отказываясь смотреть в глаза. Тогда Эмма двумя пальцами приподнимает ее подбородок.

– Верь мне, – просит она и едва удерживается от того, чтобы поцеловать Регину.

У них еще будет время.

Много, много времени.

Эмма откуда-то знает это, и ей нравится это знание. Она хочет ему верить.

– Дождись меня, Регина.

Словно она уходит за тысячи тысяч шагов.

В глазах Регины – немыслимая смесь эмоций, круговерть воспоминаний и темнота прошлого. Она смотрит на Эмму, глубина ее молчания затягивает с головой, будто в омут.

– Хорошо, – отвечает она, наконец. – Я запомню. Ты пообещала.

И не улыбается, давая второй шанс сдержать слово.

Эмма думает: может быть, и действительно это к лучшему. Им надо пережить то, что произошло. Пусть это случится, когда они будут вдали друг от друга. Они не станут смотреть друг на друга так, что кто-то заподозрит неладное.

Они не станут слишком громко молчать.

Она все же целует Регину, и та целует ее в ответ, и, наверное, Эмме нужно горевать и грустить, но она предпочитает обнимать любимую женщину, которая сегодня сделала невозможное. А когда объятие заканчивается, и Регина задергивает занавесь, Эмма уходит, безумно желая обернуться.

И не оборачивается.

Конечно, ее уже хватились. Конечно, хватились и Пробуса, и приходится неумело врать, что она не видела его с самой ночи. Соглядатаи хмуро переглядываются, решая, кто пойдет докладывать Аурусу. Эмма же позволяет себе упасть на кровать и смежить веки. Сон приходит к ней ненадолго, к счастью, без кошмаров. Когда она снова открывает глаза, солнце уже достаточно высоко. С тревогой она прислушивается к себе, к своей памяти, но та милосердна. Убийство уже мнится достаточно размытым, будто это случилось не ночью. Впрочем, Эмма знает, что еще долго не забудет звук расчленяемого тела. Он станет преследовать ее всю жизнь, думает она и передергивается, умываясь.

В комнате сидеть нет никаких сил. Эмма выходит к арене, наблюдая за тренировками. Взгляд ее то и дело обращается в сторону псарни, но оттуда не доносится никаких криков. Время, оставшееся до отъезда, она проводит в опасливом ожидании, вздрагивая при каждом звуке быстрых шагов или слишком громкого голоса. Пару раз сталкивается с Робином и невольно смотрит на его руки. Они чистые, вот только Эмме кажется, что она видит бурые пятна. Они обмениваются быстрыми взглядами. Теперь у них есть общая тайна. Эмма не знает, хорошо это или плохо. Но они оба защищают Регину.

Им повезло. Как же им повезло… Эмма понимает это только сейчас. Их никто не увидел. Никто не остановил. Никто ни в чем не заподозрил. Она молча возносит хвалу Одину и просит его и дальше присматривать за ними.

За обедом Робин подсаживается к ней и негромко говорит, пользуясь шумной беседой остальных гладиаторов:

– Аурус решил, что Пробус сбежал. Отправил вдогонку отряд, но, сама понимаешь, долго они будут его искать.

Он улыбается проходящей мимо Мэриан, пока та, поджав губы, окидывает Эмму настороженным взглядом. Вот только Эмме все равно. Сегодня у нее другие заботы. Она лишь отмечает, что Мэриан явно не в курсе ночного происшествия. Значит, Робин все устроил. Она невольно радуется, что Регина придумала позвать его. Сами бы они не справились.

– Что ты сделал с головой? – шепчет она.

Робин выжидает немного прежде, чем ответить:

– Ее не найдут.

Он не уточняет детали, а Эмма не решается выспрашивать. Она доверяет Робину и знает, как хорошо он относится к Регине. Он сделает все, чтобы никто не заподозрил ее.

Робин спокоен. Почти как Регина ночью - а может, и больше. Должно быть, у него был опыт во всем этом. Как минимум, он убивал на арене. Но похоже ли убийство там на то, что он делал на псарне? Эмма не рискует спрашивать. А Робин не стремится рассказывать.

Перед тем, как встать из-за стола, Эмма, будто предчувствуя что-то, берет Робина за руку и крепко сжимает ее. Заглядывает ему в глаза и просит:

– Присмотри за ней.

Она не верит, что ей придется оставить Регину в такое время. Это и раньше было сложно принять, а теперь… Кто поддержит ее? Кто обнимет? На кого она будет смотреть, когда не захочет оставаться в одиночестве?

– Ты могла не говорить, – улыбается Робин и крепко обнимает ее. Эмма вздыхает и прижимается щекой к его плечу. Ей не хочется его отпускать. Но приходится.

Едва она успевает собрать свои нехитрые пожитки – фигурку Одина, свечу, ленту для волос и одежду, – как в галерее раздается громкий и довольный голос Лупы:

– Где там моя девочка? Уже готова?

Эмма замирает на мгновение, потом встряхивается.

Лупа приехала за ней сама?