Эмма торопливо прикладывает палец к его губам и кивает в сторону выхода, показывая, что будет ждать там, затем покидает комнату. Робин выскакивает следом почти сразу. На нем только неподвязанная туника, он даже про обувь забыл.

– Что случилось? – сразу спрашивает он. Сна в его глазах больше нет.

Эмма чувствует, как дрожит ее нижняя губа. Очень хочется выложить все и сразу, но она крепится и знаками зовет Робина за собой.

Мэриан не проснулась. И Роланд не проснулся. Эмма не знает, как объяснила бы им то, зачем пришла к ним посреди ночи. И Мэриан, конечно, подумала бы о самом худшем, не зная, что есть вещи гораздо хуже.

Гораздо.

Эмме несказанно везет: никто не остановил ее ни тогда, когда она бежала за Робином, ни сейчас. Они добираются до комнаты Регины очень быстро, и Эмма приподнимает занавесь, пропуская Робина вперед. Тот недоуменно смотрит на нее перед тем, как перешагнуть порог, и ахает:

– Матерь богов!

Подскочившая Эмма мигом зажимает ему рот.

– Тихо! Робин, пожалуйста… Тихо.

У нее самой сердце перепуганно стучит в горле. Лишь бы никто не услышал, лишь бы никто…

Регина встает с постели. Она успела переодеться и умыться, у нее влажные волосы и спокойное лицо. Эмма переводит взгляд на Пробуса и видит, что тот накрыт покрывалом, из-под которого торчат только ноги.

Сразу становится легче. Будто если не видишь мертвого лица, то и не знаешь. Все будто бы далеко и не с ними.

Робин кивает, и Эмма осторожно отпускает его. Регина не сводит с мужчины глаз, держа руки за спиной. Что она прячет там? Кинжал? Не доверяет? Но она ведь сама велела его позвать…

Робин подходит к Пробусу, садится на корточки, приподнимает покрывало и какое-то время просто смотрит под него. Потом глухо спрашивает:

– Что случилось?

Эмма колеблется, не зная, как правильно ответить. К счастью, у Регины уже готов ответ. Она чуть вздергивает подбородок перед тем, как сказать:

– Он пытался изнасиловать меня.

Она говорит это совершенно спокойно, будто речь идет о разбитом яйце. И Эмма думает, что это вранье должно стать единственной правдой. А ту, настоящую правду, они похоронят сами. В своих сердцах.

Робин бледнеет, потом краснеет, вскакивая и торопливо кидая обратно покрывало. Взгляд его мечется между Эммой и Региной.

– И кто…

Он недоговаривает, но понятно и так. И Эмма торопится взять на себя хоть эту ношу:

– Я!

– Я, – одновременно с ней произносит Регина.

Эмма пытается взглядом показать ей, чтобы она молчала, но Регина не смотрит в ее сторону. Внимание ее отдано Робину. И она повторяет с нажимом:

– Это была я, Робин. Я его убила.

Эмма сжимает кулаки и стискивает зубы.

Даже здесь Регина не дает ей возможности себя защитить! И Робин почему-то даже не сомневается в правдивости ее слов. Он не спрашивает, как Эмма и Пробус очутились тут одновременно. Он просто снова смотрит на тело Пробуса и принимается растирать ладонями лицо, чуть покачиваясь с пятки на носок. И только тогда Регина переводит взгляд на Эмму. В ее взгляде – безграничное тепло. Она не говорит ничего, но Эмма будто слышит: «Все будет хорошо, слышишь? Все будет, Эмма, все будет…»

Она расслабляется, понимая, что лучше будет ей действительно помолчать. Она и так уже сказала столько всего… И вот во что это вылилось!

Робин ерошит волосы.

А время идет.

Эмма уже почти чувствует, как ее прибивают к кресту. А Регину…

– Так, – говорит все же Робин. – Нужно выносить. И быстро. Скоро все проснутся.

Он обходит тело кругом, примериваясь. Смотрит сначала на Регину, потом на Эмму. Кивает последней.

– Понесем вместе. И не останавливаться.

– Куда? – только спрашивает Эмма.

– На псарню.

Покрывало уже пропиталось кровью, когда Робин, снова присев на корточки, тщательно оборачивает его вокруг Пробуса. Регина наблюдает, опустив руки. Кинжала в них нет.

Робин поднимает голову и смотрит на Эмму.

– Если нас заметят, – тяжело выговаривает он, – не вздумай бежать. Сразу клади его на пол и говори, что несем к Студию. Что мы нашли его таким. Ты поняла?

Он снова трет лицо: с заметным усилием, будто хочет содрать кожу. Плечи его подрагивают. Потом он бормочет, ни к кому не обращаясь:

– Не должны заметить… Там никто не ходит. А оставить здесь… Кому-то придется его обнаружить.

Регина молчит, и ее молчание весьма красноречиво.

Потому что это она должна его обнаружить. Это ее комната. И это в ее комнате лежит труп.

Эмма кивает. Она не хочет думать, что они попадутся. Может, не трогать его вовсе? Может, сдаться? Признаться? Принять наказание?

Но уже поздно.

– Бери ноги, – командует Робин, и вместе с Эммой они одновременно поднимают труп. Эмме не противно прикасаться к мертвецу, кроме того, она вообще старается не думать, что делает.

– Я замою пол и приду, – обещает Регина, придерживая занавесь, чтобы было легче пройти. Эмма кидает на нее быстрый взгляд. Не хочется оставлять ее снова.

Снова одну.

Пробус тяжелый. Руки начинает выламывать после первого поворота. Хорошо, что Робин знает короткую дорогу на псарню, и не приходится плутать по галереям, рискуя наткнуться на кого-нибудь. Тем не менее, шансы с кем-то встретиться только возрастают по мере приближения рассвета, и шея и спина у Эммы мокрые не только из-за мертвеца, которого она тащит. Она, не переставая, молится Одину, обещая ему все, что угодно, лишь бы только он не допустил беды. Им уже хватит бед, хватит!

Сердце колотится в горле: и от тяжести, и от страха. Невозможно представить, что будет, обнаружь их кто-то сейчас. Два раба тащат тело мертвого римлянина… Может быть, их убьют на месте. Или же придумают такое наказание, что смерть покажется высшим благом.

За собственным тяжелым дыханием Эмма почти ничего не слышит, однако Робин и не стремится разговаривать. Может, и к лучшему. Да и Регина уже сказала все, что было нужно.

На псарне тоже тихо. Собаки спят, а те, что проснулись, приветливо машут хвостами: и Робина, и Эмму они отлично знают. Вот только Эмма быстро понимает, что Робин ведет ее совсем к другим псам, к тем, которые натренированы для арены. В прошлый раз они не выступали, но Эмма уже давно знает, что время от времени Аурус выпускает для зрителей какого-нибудь преступника, которого и так казнят. А вместе с ним на арену выбегают голодные собаки. Неужели Робин хочет…

Робин вдруг останавливается, и Эмма, не ожидавшая того, от неожиданности выпускает тело Пробуса. Робин едва удерживает свою половину и шикает, хотя Эмма не собирается ничего говорить. Она замирает, тяжело дыша, и слышит неподалеку смех и голоса: стража обходит лудус. К счастью, сюда они заглядывают редко, а ночью собак никто не кормит.

Робин выжидает, пока стража удалится, делает Эмме знак, и та снова подхватывает ноги Пробуса. Остается пройти совсем немного. Вскоре они сваливают тело возле решетки, за которой виднеются собачьи будки. Робин, отдуваясь, сгибается, упирая руки в колени. Эмма же осматривается, пытаясь понять, нет ли за ними следов крови. Покрывало уже почти полностью мокрое, однако земля вроде сухая. Если Регина пойдет следом, она ведь увидит. И затрет.

– Неси топор, – велит тем временем Робин: рядом с псарней сарай с инструментами.

Эмма с возрастающим страхом смотрит на друга. Он глядит на нее в ответ.

– Что? – бросает он грубовато. – Что мне с ним делать, скажи на милость? Закапывать? Так это надо за пределы лудуса выносить, тут собаки разроют рано или поздно.

У него мокрое лицо, он утирает его тыльной стороной ладони.

Эмма вздрагивает. Ей снова становится холодно. Или еще холоднее? Она не может понять.

– Ты его… – она кивает в сторону будок. – Им?

Это плохо укладывается в голове. Настолько плохо, что даже слова толком не подобрать. Внезапная дрожь пробивает спину, Эмма усмиряет ее немыслимым усилием воли.

Робин распрямляется.

– Я не вижу других вариантов.